Квартира в Париже - Келли Боуэн

беспокоит, – заметил Габриэль, окинув ее беглым взглядом. Он сидел за антикварным письменным столом черного дерева, перебирая стопку документов с приложенными к каждому фотографиями двадцать на двадцать пять и сверяя их с изображениями на экране ноутбука.

– Нет-нет, – заверила она, окидывая взглядом комнату.

Справа поодаль от письменного стола стоял еще один, тоже старинный, длинный, красного дерева, с восемью обитыми шелком стульями. Над ним на стене висело два больших экрана, между которыми стоял набор разнообразных мольбертов. На полу лежал персидский ковер в сероватых тонах, оттеняя светло-серые стены.

Слева от письменного стола висели четыре небольшие картины импрессионистов, каждая с подсветкой сверху. Все это вместе производило впечатление утонченного аристократизма в полной гармонии с современными удобствами.

– Просто… удивляюсь, – смутилась она. – Не знала, на что похож ваш офис или студия.

– Думали, у меня тут каморка папы Карло? – улыбнулся он.

– Вроде того, – улыбнулась она в ответ.

Он встал из-за стола.

– Ну простите, не оправдал надежд.

– Ну что вы!

– С гостиницей все нормально? Устроились?

– Да.

Маленькая гостиница недалеко от студии Габриэля, где она остановилась, не отличалась особым гостеприимством, но вполне ее устраивала.

– Я очень рад, что вам удалось так быстро приехать в Лондон.

Он откинул со лба темную прядь. В линялых джинсах и простом черном свитере с длинными рукавами вид у него был профессиональный, но в то же время небрежный. И невольно-притягательный.

– Еще бы. Самой не терпелось. Без картин квартира как-то опустела.

«И без вас», – добавила она про себя. Как ни отпирайся, а она по нему соскучилась. Как оказалось, его выдержка здорово ей помогла открывать доселе неизведанные стороны жизни grand mère, в том числе удивительное доказательство былой связи между их семьями.

– Я составил полный перечень перевезенных картин вашей бабушки и организовал надлежащие условия хранения. Можно заняться оформлением документов, и я покажу, что именно буду искать. А потом сразу же займусь реставрацией.

Лия кивнула.

– Но прежде чем заняться картинами, хочу вам кое-что показать.

Он обошел письменный стол и протянул ей небольшую черно-белую фотографию в деревянной рамочке.

– Узнаете?

С фотографии на Лию смотрела светловолосая супермодель в блузке с длинным рукавом и плиссированной юбке.

– Ваша двоюродная бабушка.

– Да. Одолжил этот снимок у родителей в Лондоне, чтобы вам показать.

Подойдя к столу, Лия отложила снимок и сняла рюкзак, из которого достала увесистую папку с аккуратно рассортированными и разложенными по отдельным файлам фотографиями и документами, найденными в бабушкиной квартире. Она выложила их рядом со снимком в рамке. Даже при беглом сравнении было очевидно, что женщина на всех фотографиях одна и та же.

– Вы уже говорили об этом с дедом?

– Еще нет, – Габриэль придвинул Лии стул, а затем уселся сам. – Это не телефонный разговор. С отцом удалось поговорить лично, и он совершенно уверен, что Софи Сеймур погибла в Варшаве в 1939 году.

– Вот как?

– А с дедом побеседую в Милбруке на этих выходных. Расспрошу, почему он начал ее разыскивать после войны и что ему удалось узнать. А там кто знает, вдруг он что-то вспомнит о вашей квартире и ее содержимом.

– Тогда возьмите их с собой, – Лия кивнула на фотографии в папке. – Пусть дедушка посмотрит. – И, немного помедлив, попросила: – Расскажете потом, что от него узнали?

Габриэль заколебался.

– Не хотите показывать ему фотографии?

– Хочу, – он потеребил край папки. – Может, покажусь маньяком, но все-таки спрошу. Не желаете со мной за компанию?

– В ваше родовое поместье?

– Может, в Париже у вас какие-то неотложные дела, но я подумал…

– Нет, – перебила Лия. – То есть в Париже у меня ничего срочного нет. А с вами я бы с большим удовольствием.

– Отлично. Я очень рад, – улыбнулся Габриэль, и в уголках его серых глаз обозначились лучистые морщинки.

– Возьмите меня с собой, пожалуйста, – добавила Лия, стараясь унять встрепенувшееся сердце. – Кажется, там мне удастся кое-что прояснить о grand mère.

А то, что Габриэль Сеймур такой симпатичный, обаятельный добряк, к делу совершенно не относится.

– Будем надеяться.

Он на мгновение застыл, словно загипнотизированный, а потом опомнился и отвернулся.

– Гм… а представляете, как было бы здорово что-нибудь разузнать еще и о картинах?

– Вам уже удалось что-нибудь опознать? – спросила она. – Или найти прежних владельцев?

– По первому пункту – да. Определить художника и название картины – дело нехитрое. А вот выяснить, кому они могли принадлежать, гораздо труднее. Так что особо не обольщайтесь, может, это так и останется тайной.

Лия кивнула.

– Я связался с одним приятелем, Патриком Лэнгфордом. Мы вместе оканчивали художественное училище, а сейчас он работает в «Сотбис», проверяет происхождение всех произведений искусства, которые туда попадают на реализацию, чтобы не пропустить краденые. Со временем стал крупным специалистом по работам, украденным фашистами в годы Второй мировой войны. Даже после работы увлекается розыском утраченных сокровищ.

– И он согласился нам помочь?

– Боже мой, ну конечно. Он чуть не хлопнулся в обморок при виде фотографий, когда я рассказал ему, где найдены картины, – усмехнулся Габриэль. – Патрик поддерживает связи с музеями и аукционными домами по всему свету, тесно сотрудничает с общественными организациями вроде Фонда охраны памятников культуры. Имеет доступ ко множеству баз данных в Европе и за океаном, а еще к оригинальным фашистским архивам, которые, как ни странно, очень пригодились.

Лия кивнула.

– Вы сообщили ему, что я не готова продавать картины, даже если имею право? По крайней мере не сейчас.

– Не беспокойтесь. Он в курсе, – Габриэль побарабанил пальцами по столу. – Мы с ним оба начали с поисков имени Авива. Оба безрезультатно. Никаких зацепок, хотя чему тут удивляться, ведь она была совсем маленьким ребенком.

– Наверное, так было бы слишком легко.

– Да, – Габриэль помолчал. – Вы уже решили, что будете делать с картинами? По крайней мере в ближайшее время?

– Хотелось бы организовать выставку.

– В Париже?

– Для начала да. Картины создаются для любования, а не томления в темном чулане. Сами-то как считаете?

– По-моему, дело сто́ящее. И если уж всерьез думать о возврате картин законным владельцам, то чем больше народу их увидит, тем лучше. Кто-нибудь может узнать работу, когда-то принадлежавшую семье. Да и Патрик нам поможет.

– А как вообще устраиваются выставки? С чего мне начать?

– Об этом я сам позабочусь. Есть на примете несколько парижских музеев и галерей, думаю, подойдут и по площади, и по надежности. Пожалуй, с коллекцией Гурлитта вашу не сравнить, но внимание привлечь она вполне в состоянии.

На письменном столе зазвенел мобильник, и Габриэль подошел к нему.

– Прошу прощения, надо ответить, – взглянув на экран, извинился он. – А вы пока