Сполохи детства - Степан Калита

Блатвора, то бишь дворовые пацаны, охваченные блатной романтикой, были не просто равнодушны к пионерской организации — они были ей враждебны. Когда Банду исключили из пионеров, они некоторое время мстили рядовым членам нашей краснознаменной организации юношества. Они ловили пионеров, и отрезали концы галстука острым ножом. Со мной случилась та же беда. Галстук сначала хотели попросту отнять. Но когда я стал яростно сопротивляться, просто разрезали. Пришлось взять у мамы деньги — и отправиться довольно далеко — в магазин «Школьник», где продавали не только школьную форму, но и атрибуты коммунистического культа. На следующий день выяснилось, что мой галстук отличается по цвету. Он был темнее и насыщеннее. Серега стал шутить, что я сделал его из бабушкиного платка. Шутку подхватили другие. Но перешутить меня было довольно сложно. Так что вскоре все заткнулись.

Постоянные нападения на пионеров привели к тому, что многие, выходя из здания школы, снимали галстук и засовывали его в карман — во избежание эксцессов. Многие, но только не я. Я сознательно шел на конфликт. Мне хотелось доказать себе, что я настоящий пионер, что перед лицом врага я не струшу, буду стоять до конца. Поэтому в магазин «Школьник» я ездил еще раз пять. Пока Банда не успокоилась — и не решила, что с пионеров хватит. Резать галстуки, поняли они, совсем не так интересно и выгодно, как выколачивать мелочь — и взялись за старое. «Подпрыгни… звенит… давай денежку».

Ближе к старшим классам носить галстук вдруг стало крайне немодно. Некоторые одноклассники порядком потешались надо мной. Я был последним в классе, кто все еще ходил в галстуке. Не то, чтобы для меня это бы принципиальный вопрос. Просто за долгие годы я настолько с свыкся с галстуком, что без него ощущал себя дискомфортно. И когда пришла пора примерить форму старших классов, — ее носили всегда без галстука, — я с сожалением расстался с этим атрибутом. Затем я всей душой стремился вступить в комсомол и партию. Но уже не сложилось. Сложная судьба страны, вдруг обновленной и отформатированной, как жесткий диск компьютера, диктовала новые условия жизни, сбрасывая в пропасть небытия прежние святыни, героев былых времен, отрицала мгновенно устаревшие советские устои.

Пионер — всем пример? Как бы не так. Пионеры в советское время воровали самозабвенно. Даже глагол такой был — спионерил. Впрочем, иногда пионеров ловили за этим занятием, и исключали из пионеров. Но чаще всего не ловили. А не пойман, как известно, не вор. А примерный пионер.

В школьной раздевалке перед физкультурой надо было тщательно следить за тем, чтобы в карманах не дай бог не осталось каких-нибудь денег. Потому что непременно пошарят — и найдут. Портфель тоже лучше было держать при себе. Покопавшись в нем, вор может обнаружить для себя что-нибудь интересное. Никогда не знаешь, что его заинтересует. Может, новенький пенал… А может, точилка для карандашей. В спортивных секциях тоже — даже в запертый шкафчик кто-нибудь может заглянуть.

С детства я усвоил простой и понятный принцип — чтобы у тебя ничего не украли, надо чтобы у тебя ничего не было. Расхаживать по школе в дорогих папиных часах, хвастаться новой ручкой, не такой, как у всех, с позолоченным пером, или красивым тиснением, — означает нацепить себе на грудь плакат: «Обворуй меня!». То есть — означает стать мишенью для воров.

Долго, очень долго мне пришлось потом вытравливать из себя эти детские привычки. Я заставлял себя носить дорогие часы, золотые запонки с драгоценными камнями, перстень на мизинце левой руки — в девяностые, когда это было модно. И все равно ощущал себя неуютно — под прицелом чьей-то нездоровой жуликоватой активности.

И все же «вор» тогда звучало оскорблением. Это потом, когда нахлынули лихие годы, воры в одночасье сделались уважаемыми гражданами. И каждый паренек мечтал хлебнуть с лихвой блатной романтики, и стать авторитетным вором. По счастью, эта уродливая мода искаженной общественной нравственности сошла на нет. Иначе где бы мы все были? По-моему, это уже перебор — проживая в воровской стране, считать, что жить надо по воровским понятиям, а не по закону. Хотя у некоторых, особенно в провинции, смещенный в девяностые моральный ориентир так и не обернулся правильным вектором. Как в былые годы, продолжают они растопыривать пальцы и вести базар по понятиям. Только по-настоящему солидные люди их уже не воспринимают. Точнее, воспринимают, но относятся свысока. Мол, мы вон какую дорогу с тех пор прошагали. А вы, как прежде, плететесь в хвосте, оставаясь в той же убогой местности.

Школа школой. Но как воровали в пионерских лагерях! Покруче. Там приходилось прятать деньги и все, что представляло хоть какую-нибудь ценность, под матрас, в ботинки, в носки. И все равно пионеры умудрялись припрятанное найти — и спионерить. Помню, в лагере я только и думал о том, как привезти маме какие-нибудь подарки. Я был ребенком, который дарить любит больше, чем получать. Неправильным ребенком. На все имевшиеся у меня деньги я купил ей сувениров — наклейки для кухни, тарелку с изящным рисунком и дешевенький браслетик из бусин. И все это однажды исчезло из моей сумки. Соседи по комнате высказались сочувственно, и только. Одного из них, про которого говорили, что он приворовывает, я схватил за плечи и стал ожесточенно трясти:

— Ты взял?! А ну говори! Ты?!

— Ничего я не брал! — закричал он. — Я всего один раз украл конфету… Это не я!

Тогда я решил выследить вора. Поймать его оказалось на удивление легко.

Днем, когда все пошли на обед, я забрался под кровать, и стал ждать. Вскоре послышались осторожные шаги, дверь в нашу комнату приоткрылась, по дощатому полу прошелестели знакомые босоножки. Я знал, кому они принадлежат. Мальчик Павлик был тихим и как будто сосредоточенным на своих мыслях. На самом деле мыслей у него почти не было. А сосредоточенность объяснялась тем, что ту редкую мысль, которая появлялась в его глупой голове, он обдумывал очень старательно — этот процесс давался ему тяжело. Мама Павлика была алкоголичкой. И в лагерь мальчика отправило государство… Павлик дернул из-под кровати чужую сумку, и принялся в ней копаться. Потом залез по очереди во все тумбочки. Тут его что-то спугнуло, и он быстро выбежал. Я вылез из-под кровати и поспешил следом. В коридоре Павлика не было, и я понял, что он скрылся в уборной — дверь в нее была открыта. Девочки жили в другом корпусе, так что туалетом пользовались только мальчишки. Он был устроен по-военному: четыре унитаза без каких-либо сидений и крышек (незачем баловать маленьких советских граждан), разделенных картонными перегородками. Я аккуратно заглянул в туалет. Павлик стоял на унитазе и что-то прятал в бачок, расположенный высоко, метрах в полутора-двух от пола. Я осторожно отступил, вернулся в комнату и закрыл дверь. Оставалось дождаться, когда Павлик уберется из туалета. Как я и думал, он сразу выбежал из корпуса — поворовал немного и отправился отобедать… В тайнике вора обнаружились несметные сокровища. Я нашел тарелку и браслет для мамы, наклейки, аккуратно упакованные в целлофановый пакетик, чтобы не промокли. Не только свои, но и чужие. Целую кучу наклеек. А еще — конфеты, ручки, ластики. И деньги. Денег было много, действительно много. Я столько никогда не видел. Сначала я забрал то, что принадлежало мне. Потом задумался. «Может, взять из тайника все остальное? И раздать тем, у кого оно украдено?.. А вдруг подумают на меня?!» От этой мысли меня прошиб холодный пот. Не хватало еще прослыть вором. Но что-то же надо делать с этим Павликом. Нельзя же все оставить как есть…

Я поймал Павлика, когда он возвращался из столовой. Припер его к стене.

— Ты — вор! — сказал я. — Я знаю, это ты крадешь у всех…

— Ты чего, вконец охуел?! — закричал Павлик. — Да пошел ты на хуй, Степка паршивый! Сам ты — вор.

От такого напора я несколько опешил, но процедил:

— Я знаю, где ты все прячешь. В туалете… В бачке…

— Ах ты! — Он вдруг изменился в лице, скривился и заплакал: — Это мое! Ты понял?! Мое! Отдай мне мое!

— Ты же это украл.

— Ну и что. Это мое. Все равно мое…

Тут он кинулся на меня с кулаками. От удара в нос в глазах полыхнуло, я на время ослеп от боли, сразу потекла кровь. Я тут же залепил ему в ухо. Потому что еще в детском саду привык отвечать ударом на удар — Мишка Харин приучил… Нас быстро разняли. Я кричал, что это вор. А Павлик обещал меня убить…

Вожатые быстро разобрались в этой ситуации. Я показал тайник Павлика, рассказал, как его обнаружил. Меня похвалили за бдительность. А Павлика даже не выгнали из лагеря, а просто перевели от греха подальше в другой отряд. Я регулярно встречал его. И он каждый раз показывал мне кулак.

Я привык думать с тех пор, что воры — это дети алкоголиков, у которых ничего нет. И по этой причине они воруют — чтобы хоть как-то компенсировать отсутствие конфет и красивых вещей. Каково же было мое удивление, когда я узнал, что ворами могут быть и ребята из вполне благополучных семей.