Желтый дом. Том 2 - Александр Зиновьев

Разногласия

Хотя наш сарай является образцовым в бригаде в бытовом отношении (у нас нет выдающихся пьяниц и дебоширов, не бывает острых склок), у нас с самого начала наметились разногласия. Сначала они обозначились в шуточной форме, затем обсуждались серьезно, но в дружеской форме, наконец, стали углубляться до неких принципиальных основ. Эти разногласия касаются нашего практического, а затем — и теоретического отношения к работе, которую мы вынуждены выполнять здесь. Если хотите познать человека, посмотрите его прежде всего в работе. Даже МНС не отвергает это правило. Правда, он оставил себе лазейку в виде замечания: смотря что считать работой.

В первый же день выяснилось, что Иван Васильевич и Костя образцовые работники, Комиссар — хороший работник, а я — добросовестный работник. У Ивана Васильевича чувствуется опыт, сила и любовь ко всякому труду, вплоть до приготовления дров и мытья кастрюль во время дежурства на кухне. Костя работает с упоением и до изнеможения. Мы и образовали группу работяг. Идеологическое оформление нашей позиции дал Иван Васильевич, и его соображения изложу ниже. Лоб оказался феноменальным лодырем и паразитом, заслужив тем самым всеобщее презрение. Хотя он самый сильный в бригаде, его стали ставить на самые легкие работы. В конце концов Дон предложил поставить его отгонять мух от Комиссара. Кто-то сказал, что мух вроде не видно. Дон сказал, что именно поэтому он и предложил Лба на эту работу, а не Костю. Лоб со своей стороны ответил на наше презрение своим удвоенным презрением к нам, и его проблема была решена раз и навсегда.

Труднее оказалось с другой группой, в которую вошли МНС, Кандидат, Дон и Токарь. Нельзя сказать, что они — лодыри. Но работают они с полным равнодушием к делаемому делу. Если можно уклониться от работы, они охотно уклоняются. Заставить их работать сверхурочно можно только после долгих уговоров и угроз. И если они при этом соглашаются, то не из страха этих угроз, а чтобы от них отвязались. Поднять их на работу ночью (а нам и это порой приходится) абсолютно невозможно. Теоретиком этой группы с молчаливого согласия прочих ее членов стал МНС.

В народе людей такого рода обычно называют филонами. И если хотите знать, именно здесь проходит самое глубокое размежевание людей в нашем обществе. Не в разговорчиках — болтать всякий может научиться что угодно, — а именно в отношении к делаемому делу.

Вот принципы группы филонов, высказанные МНС хотя в интеллигентной, но довольно циничной форме. Если человек принуждается к некоторой деятельности помимо воли, с него самим актом принуждения снимаются всякие моральные обязанности по отношению к этой деятельности и он имеет полное моральное право вести себя по отношению к этой деятельности так, как сочтет наиболее выгодным для себя, в том числе — уклоняться от труда, имитировать труд, обманывать. При этом человек вправе не связывать себя никакими обязательствами по отношению к другим людям, занятым с ним в одних общих действиях, и реализует свое отношение к этой деятельности независимо от них, если они не солидарны с ним. Только в случае наличия аналогичного отношения у других людей, участвующих в деле, человек может и должен координировать свое поведение с единомышленниками.

Иван Васильевич сказал МНС, что тот ехал в деревню добровольно. Тот ответил, что он приехал по принуждению, как и большинство, но принуждение это было неявным. Принуждение, между прочим (это сказал МНС), редко бывает явным. Обычно оно принимает форму добровольности. Также как и сопротивление принуждению не всегда бывает открытым. Чаще оно имеет форму покорности. Мы покорились, но так, что выражаем свой протест в соответствии с вышеприведенными принципами. И вообще, в нашем обществе всякое дело вынужденное. Даже любимое дело, становясь профессией, превращается в вынужденное.

Иван Васильевич сказал МНС, чтобы тот «не пудрил ему мозги», что его словами не проймешь, что он всякого повидал и что не в этом дело. Есть более глубокие и более важные законы поведения людей, не зависящие ни от каких партий, эпох, формаций, — законы всякой совместной деятельности. Не имеет значения, почему ты оказался в данном человеческом коллективе и каковы твои моральные принципы. Но раз данный коллектив по каким-то причинам обязан сделать данное дело, каждый член коллектива обязан внести в это свою долю, одобряемую этим коллективом. А таких филонов, как МНС, мы в свое время звали сачками. И расправлялись с ними своими силами. И они начинали вкалывать как положено.

Во-первых, возразил МНС, попробуйте ударьте. Это в армии и в лагере, возможно, норма. А тут — обычное бездарное свободное общество. И приберегите ваши силы лучше для героического труда. Я работаю по принципу «как все» вполне одобряемому нашим обществом. А если я не вкладываю в это дело душу, так это тоже общее явление, это — атрибут всякого подневольного труда. И трудовой героизм я проявлять не собираюсь. Не обязан. Это — привилегия кретинов и карьеристов, а я ни то и ни другое. Аминь!

Выходит, я кретин и карьерист? — спрашивает Иван Васильевич. И Костя тоже? Если бы я был кретином и карьеристом, я не валялся бы тут в сарае. Я был бы министром или важным генералом. И сейчас бы отдыхал на прекрасном курорте. Все, что ты говорил, суть слова. Допускаю, умные слова — вы теперь с пеленок знаете больше, чем мы в старости. Но есть чисто человеческие качества. Мужские хотя бы.

По мужским качествам, сказал Токарь, у нас вон Дон мастак. И Комиссар не теряется. Не кривляйся, сказал Иван Васильевич. Ты понимаешь, о чем я говорю. Вы думаете, только за Родину, Партию и Сталина кидались мои сверстники под танки и на амбразуры? Нет, не только. Еще и потому, что были настоящими мужчинами. Когда нам командовали «Добровольцы, два шага вперед!», мы вообще ни о чем не думали, делая эти два шага. Это натура человечья работала. Вы думаете, Костя тут буквально горит на работе ради похвалы или из любви к Партии и Правительству? Спросите его, он пошлет вас подальше. И я его понимаю: для него тут нет теоретических проблем. А для вас тут проблемы возникают. Проблемы возникают там, где их вообще не должно быть, вот в чем весь ужас нашего положения. Мы подвергли сомнению самые основы человеческих проявлений и завалили их... извините за выражение!.. говном проблем и разговоров.

Я уважаю ваши убеждения, сказал МНС. Но вы и Костя — печальное исключение в нашем обществе. Если бы не вы, то наша группа состояла бы только из одного паразита и филонов вроде меня. И мы были бы типичным явлением. И были бы солидарны. И может быть, завоевали бы Переходящее Красное Знамя. Но из-за вас всем очевидно расслоение нашего коллектива и то, что мы филоны. И потому нам не дадут это знамя.

— Ну и черт с ним! — сказал Иван Васильевич.

И наш глубоко принципиальный спор тогда кончился мирно. Мы скинулись по рублю и купили бутылку «конячего напитка», как выразилась Матренадура, завалявшегося в сельмаге еще с хрущевских времен. Но подлинное единение так и не наступило. Хотя я принадлежал к группе работяг, я не мог принять концепцию Ивана Васильевича. Героический и самоотверженный труд без соответствующего вознаграждения — это все-таки чушь. Но и филонов типа МНС я в глубине души не любил, хотя не находил аргументов против его концепции. Потом меня внезапно осенила простая мысль: Иван Васильевич есть пришелец из героического прошлого, а МНС — явление наших будничных дней. Кому же отдать предпочтение? Ни тому, ни другому. Оба они суть отклонения от норм своего времени, будучи законным продуктом времени. Они слишком обнажены. И оба они индивидуалисты, хотя противоположности. Человек нашего времени — коллективист. А коллективист — это довольно хитрая штука.

Матренадура о Западе

— Племянник говорит, они там в марксизм верят. Не то что у нас. Это у нас смеются. А над чем у нас не смеются? Над вождями и то смеются. Над самим Лениным смеются, вот до чего докатились! А там верят. И с уважением относятся. Ничего не скажешь, культура! Даже марксизм и то уважают.

— Почему «даже»?

— А за что им уважать его? Если марксизм у них возьмет власть в свои руки, имущество поотымают, посажают, бардак заведут не хуже нашего. За что уважать-то его? А они уважают. Не то что у нас. У нас ничего не уважают.

— Но не все же там верят в марксизм и уважают его?

— Конечно не все. Не все же там идиоты! И на Западе умные люди попадаются. Редко, но попадаются. А что в том толку?! Думаете, если не верят и не уважают, так ничего такого, как у нас, не построят? Все равно построят. Куда от этого денешься?!

Моя социология

Мои исходные предпосылки тривиальны. Чтобы многомиллионное общество могло существовать, оно должно производить необходимые для этого (и не только необходимые но и возможные) ценности и потреблять их. А значит, оно должно распределять людей по точкам деятельности и создать систему распределения производимых ценностей между людьми. А общество, повторяю, многомиллионное, разбросанное в пространстве и воспроизводящееся во времени. Общество современное, то есть с очень сложной технологией деятельности, с многосторонним разделением функций и видов деятельности.