Записки экспедитора Тайной канцелярии - Олег Рясков

Глава VIII,

о пользе цыганского гадания и силе любви

Ну что же, дело о пропавшем завещании можно было считать закрытым. Солдат, стоявших в оцеплении и схвативших Матвея, уже отправили в Петербург. Ушаков тоже наладился в столицу, дел государственных было хоть отбавляй, некогда прохлаждаться в тиши усадьбы, кою избавили они от преследовавшего ее несчастья. Уже у кареты Андрей Иванович не смог удержаться от замечания:

– Эка девка! Но чему удивляться? В любовной лихорадке и не такое можно учудить.

Шум и толкотня у повозки отвлекли его внимание. Он взглянул на того, ради которого юная девичья жизнь так внезапно оборвалась, и с презрением произнес:

– Этого в Приказ доставить!

Двое конвойных исполнили поручение с особым рвением. Не каждый день сам глава Тайного сыска им команды отдавал. Матвей был брошен на телегу, да для острастки ударен прикладом в живот. Но может, и зря старались драгуны: подробности биографии сего малозначительного человека, взявшего на свою душу убийство двух именитых дворян, справно служивших Отечеству, да собиравшегося разделаться и с Самойловым, мало интересовали Ушакова.

– А ты, Вань, молодец, не ожидал, – неожиданно сказал Андрей Иванович. – Так скоро распутал клубок.

Оставшиеся в живых Соловьевы тоже смотрели на Ивана с уважением. Даже у Глеба отпала охота злословить. А что, ведь только благодаря экспедитору и стоит он сейчас на крыльце доставшегося ему в наследство дядюшкиного дома и провожает карету с высоким гостем и телегу с убийцей, коего настигла справедливая кара.

Повозка с арестованным двигалась не в пример медленнее кареты Ушакова. Тот уж наверняка был на полпути к Петербургу, а телега, переваливаясь с боку на бок, тащилась по окрестным лесам. Ну а что поделать, коли лошаденка им досталась хлипкая, дорога – дурнее не сыщешь. Да и спешить, впрочем, некуда. Служба-то все равно идет, а служба у солдата долгая. Так что на часах в Приказе ли стоять, в каземате ли лихих людей караулить али конвоировать преступника – разве последнее на свежем воздухе да вдали от начальства, а так все одно.

– Стой! – неожиданно окликнул их резкий женский голос.

Солдаты напряглись, вскинули ружья, а потом поняли, что бояться некого. Впереди на дороге стояла кибитка, а рядом молодая цыганка. Телега остановилась, а молодуха плавно повела:

– Ай, служивые, дай погадаю!

Драгуны не заметили, как Матвей вздрогнул, услышав знакомый голос.

– Отвяжись, не до гадания! – крикнул один из конвоиров.

– Ну не хочешь ты, так, может, ему свою судьбу узнать любо? – кивнула она на арестованного.

– А его судьбу мы и так знаем, – развеселился драгун.

– Наутро в петле болтаться будет! – подхватил второй.

Солдаты загоготали в голос. А цыганка развернулась, взметнув дорожную пыль цветастой юбкой, и направилась к кибитке. Она взялась рукой за холстину, что прикрывала повозку, и с улыбкой глядя на так и не пожелавших узнать свою судьбу драгун, произнесла:

– Человек предполагает – Бог располагает!

В следующий миг совсем по-другому повернулась судьба всех героев. Цыганка сдернула полог, и на солдат наставили ружейные стволы несколько дюжих мужиков. Сама красавица выхватила приготовленный пистоль и тоже направила на конвой, что хотел увезти любимого на верную погибель. Полина, а это была она, покачала головой, глядя, как драгуны вскинули ружья:

– Не надо, солдатики.

Те и сами поняли, что подставлять свою голову из-за какого-то мальчишки не стоит, и опустили оружие. Матвей соскочил с телеги и встал за спиной девушки.

– Я же говорила… Судьба нам в любви и свободе жить! – взглянула она на мужа.

Влюбленные вскочили в седла и двинулись в чащу леса. Солдаты бросились наутек.

Глава IX,

о сердечной ране, нежданном побеге и лапоточках в покоях Светлейшего

Меж тем ничего не знавший о чудесном воскрешении Полины и побеге Матвея Иван Самойлов в сопровождении верного слуги тоже возвращался в Петербург. Дело было сделано. Плохо ли, хорошо ли – не ему судить. Ушаков вон доволен остался. А у Ивана на душе радостно не стало. Вся эта история заставила драгунского сержанта вспомнить о собственной сердечной ране, которая вроде бы уже и затянулась, а нет-нет да и саднила. Варенька Белозерова стояла у него перед глазами всю дорогу домой. Как там она? Не забыла ли его? Может ли он хоть что-нибудь сделать, чтобы облегчить ее тяжкую участь? Ведь стольких людей удалось спасти от беды за время государевой службы, а своей любимой помочь оказался не в силах. Неужели разные препоны, что придумал человек, сильнее любви? Вот с какими невеселыми мыслями возвращался наш герой из усадьбы Соловьевых. Одно радовало. Впереди ждала его встреча с Лизой. Девчушка за неделю поди извелась вся. Да только и здесь не повезло нашему Ивану. Впрочем, вот что он сам пишет:

Мы спешили домой, но тогда еще не ведали, что Лиза сбежала из монастыря, где мы ее оставили до своего возвращения.

Едва увидел Самойлов настоятельницу, как сердце почуяло неладное. На матушке лица не было. С трудом поспевая за широким Ивановым шагом, она рассказала ему, как утром вошла в келью. Лиза сидела у окна и читала Библию, солнце золотило ее волосы. Ничто не предвещало беды. Вдруг во дворе раздалось конское ржание, девчушка встрепенулась и выглянула в окно. Монахиня на миг нагнулась положить дрова в топку, а когда обернулась – лишь ветер листал страницы. Лизы нигде не было.

– Вот те крест, – божилась матушка, – глаз с нее не спускала, и вдруг раз… нету.

Егорка, который уже обшарил все углы, тоже вернулся ни с чем. На вопросительный взгляд Ивана лишь пожал плечами. Денщик и сам не понимал, куда могла деться эта егоза.

– Поехали! – решительно бросил Самойлов.

Ясно было, что в обители воспитанницы нет, иначе она бы уже давно объявилась и сама. Дома Лизы тоже не оказалось. Хозяйка, что сдавала им комнаты, сказала, что как уехали они в прошлую пятницу, так комнаты и стоят пустыми. Почуяв неладное, Иван даже переодеваться не стал. Теперь уже лошади не понадобятся, надо пешком идти, расспрашивать прохожих, может, видел кто. Хотя ничего приметного в Лизавете не было, разве глазищи любопытные, да кто на них внимание обратит.

Вот уже битый час приставали они к прохожим, торговцам, попрошайкам – все без толку. Никто девочки не видел. Вдруг Ивана окликнул молодой женский голос:

– Здравствуйте, вы меня не помните?

Он обернулся и увидел девицу в чепце. Лицо ее расплылось в радостной улыбке. И тут прошлое снова накатило, но только будто и не с ним это все было: Вожжов, Фалинелли, семейство Белозеровых. Да, перед ним стояла Варенькина горничная, та самая, что обдала его помоями, когда он, страдая от ревности, бродил под окнами дома любимой.

– Помню, конечно, – улыбнулся в ответ Иван. В другой раз он наверняка расспросил бы ее о судьбе любимой, но сейчас другая судьба занимала все его мысли: – Девочку не видели? Вот с такими волосами, – Иван провел руками по плечам. Горничная отрицательно покачала головой, недоумевая, о каком ребенке идет речь и почему это офицер так обеспокоен пропажей. Родственница, что ли? – Нет? – с надеждой взглянул Иван на девицу, но та не могла ему ничем помочь. – Честь имею! – Он развернулся и продолжил поиски Лизы, Егорка последовал за ним.

Уже никакой надежды не оставалось, как вдруг они увидели юродивого:

– Скажи, божий человек, девочку видел, малую такую? – спросил у него Егорка.

– Захлопнулась золотая дверка за пташкой малой!.. – бессвязно забормотал полоумный.

– Ты говори толком, коли знаешь, а то за тобой другая дверца захлопнется! – пригрозил Иван.

Мужичонка замахал руками, скривил лицо и картинно запричитал:

– Ой напугал, нечестивец!

– Да погоди ты, сгинет дитя-то, – просительно произнес Егорка, – коли знаешь, скажи!

Юродивый замычал и принялся тыкать в дом, что стоял через дорогу. Это был особняк князя Меншикова. Егорка с Иваном переглянулись, но делать нечего – это была единственная ниточка, не зацепиться за которую они не могли. Оба кинулись к парадному подъезду.

Воистину пути господни неисповедимы. Как Лиза, деревенская девчонка, могла очутиться во дворце Светлейшего? Но обо всем по порядку.

Конечно, Лизавета, услышав конское ржание в монастырском дворе, подумала, что ее Ванюша, наконец, вспомнил о ней и вернулся. Обещал, что на пару дней отлучится, а сам уже неделю не приезжал. Неспокойно было у девчушки на сердце. Представить, что Ванюша оставил ее в монастыре навсегда, отказался от нее, она не могла. Уж больно сильно он к ней привязался. Она это видела. Да и не в тягость она ему.

Ведь не бездельничает, целый день на хозяйстве, а если выпадет свободная минутка, так опять же грамоте обучается. Ни жены никакой не надобно, ни прислуги. Со всем они с Егором справляются. Иван без них пропал бы.