Современный российский детектив - Анна Майская

согласилась рассказчица, отхлебнув последний глоток из так вовремя предложенной фляжки и вернувшись к повествованию, – однако продолжу: как вы, думаю, прекрасно себе понимаете, семья, где я вросла, вовсе несостоятельная, и поэтому с самого раннего детства мне приходилось самой заботиться о своем пропитании, помогая родителям и поступая так наравне с тремя старшими сестрами и одним младшим братом. Но где еще в нашей малодоступной местности заработать себе на хлеб, как не в лесах, где грибы начинают созревать, аж-ник, с середины апреля – это так называемые бабуры, или сморчки, а также строчки; и вот мой отец и договорился с одним местным предпринимателем, что мы будем поставлять ему свежие грибы, – сам же он их сразу сбывает в Псков, прямиком в большой супермаркет, – а он нам в свою очередь будет выплачивать за них две «тыщи» с ведра, что, учитывая отсутствие всякого производства и общее население, в количестве всего сорока жителей нашей деревни, и принимая во внимание, что мы в лес заходим по два, а бывает и три, раза за день и собираем не меньше двух норм за один заход, вполне неплохие деньги. Вы спросите: при чем здесь все это и какое имеет отношение к моему похищению?.. И правильно сделаете, потому что между всеми этими событиями существует прямая, неразрывная связь, а именно: в один из погожих апрельских дней, конца месяца, я, как и обычно, собралась идти в лес, располагающийся, к слову, за околицей нашего дома, но в тот день, движимая то ли жадностью, то ли неограниченным чувством меры – основную часть заработка приходится отдавать родителям, а молодой девушке так хочется иметь в запасе наличные деньги! – то ли томимая обыкновенным бездельем, но, совершив уже пару вылазок, я наткнулась на такую полянку, просто усыпанную грибами, что непременно захотела вернуться сюда и в третий; однако никто из моих сестер и брат не согласились меня сопровождать в это, обычно безобидное, предприятие, отец же и мать были не против, согласившись, что весь вечерний заработок отойдет на мои личные нужды, в результате чего я, окрыленная сладостной мыслью и уверенностью в собственных силах, отправилась на очередную, как мне тогда казалось, крупную «финансовую» прогулку. На улице смеркалось, но это, для обычных людей вроде бы тревожное, обстоятельство никак не отыгралось в моей способности подходить к любому делу разумно, тем более что я была просто уверенна, что отлично знаю все особенности здешней лесистой местности, наверное, поэтому я тогда и так смело вступила в противоборство со злодейкой-судьбой… на тот момент я еще не знала, что лучше бы мне в тот вечер остаться дома.

Здесь девушка ненадолго замолчала, словно пытаясь собраться с дальнейшими мыслями, и, чтобы подтолкнуть ее к этому, вмешался генерал-лейтенант:

– Что было дальше? Почему тот день ты считаешь таким роковым?

– Я быстро добралась до заранее отмеченного в лесу места, мне хорошо к тому же известного, – вернулась Горелова к рассказу после непродолжительного затишья, перестав к этому моменту трястись и постепенно обретя душевное равновесия, отчетливо себя уяснив, что конкретно эти люди не имеют в отношении никаких недружелюбных намерений, – и погрузилась в привычное собирательство, захватив в этот раз не два ведра, как делаю это обычно, а сразу четыре. Последнюю тару я набирала уже при свете фонарика, но вот наконец все было заполнено и можно было двигаться в обратное направление. Но вдруг! Как будто бы откуда-то с того света, раздался неприятный, пугающий звук, напоминающий хруст ломаемых веток, какой происходит под ногами, обутыми в тяжелых ботинках, – их было несколько, они было очень отчетливыми, словно находились уже где-то поблизости, и мне невольно стало очень и очень страшно. Да, я настолько увлеклась своим занятием, направленным на получение легкой прибыли, что совсем выпустила из своего внимания окружающую меня обстановку – и очень напрасно! Где же мне неразумной девчонке было знать, что за мной наблюдают с самого моего вхождения в лес и что на меня организована самая какая ни на есть безжалостная охота?! Ну, да я отвлеклась… шаги же слышались все ближе и ближе, и вот в конечном итоге на полянку, один за другим, стали поочередно выходить десять, а может и больше, здоровенных мужчин, явственно не желавших мне ничего более-менее доброго, что можно было уже судить по их страшным, озлобленным «рожам», многочисленному вооружению и враждебным намерениям. Я – даже не сомневайтесь! – попыталась кричать, но тут же получила твердым ботинком в лицо, и почти сразу же на меня посыпались нескончаемые, бесчисленные удары. – И тут Эльвира вновь замолчала.

– А дальше?.. Что было дальше? – поинтересовался Василий Владимирович, по мере пересказа душещипательной истории волнуясь все больше, словно бы что-то еще могло воскресить его сына либо же – что ничуть не менее вероятнее – хотя бы раскрыть все страшные подробности его гибели.

– Можно мне еще выпить немножечко алкоголя? – неожиданно попросила рассказчица, будто бы без спиртного она не смогла бы продолжить свою тяжелую и крайне мрачную повесть.

– Но у нас больше ничего нет, – резонно заметил Нежданов, отлично осведомленный, что у генерала только одна небольшая фляжка, носимая им с собой, ну, так, как говорят на Руси, на крайний пожарный случай.

– Я понимаю, – кивнула Эльвира измочаленной головой в сторону салона американского внедорожника, в багажнике которого она, плененная, вынуждена была ехать, – но в то же время надеюсь, что вы позволите мне отхлебнуть из бутылки, что пили эти «мерзавцы», пока, довольные, ехали; да и… я не исключаю такой возможности, что она у них не одна, так как всю дорогу они пели и веселись, потому-то, наверное, вы с ними так легко и разделались, ведь они практически все были пьяные, ведь бухать начали еще засветло, задолго до того момента, прежде чем начали выдвигаться со своего тайного, как они сами называли, охотничьего хозяйства.

Повинуясь вполне обычному, нормальному, состраданию, Олег прошел в указанном направлении и, действительно, нашел в передней части салона початую бутылку водки, брошенную в спешке на пол и до половины вылившуюся на дно. Тем не менее в ней еще сохранялось около двухсот грамм горячительной жидкости, что совершенно устроило освобожденную девушку, едва не обезумевшую за период своего пленения от ужасных переживаний, жестокого обращения и кошмарного страха, соответственно случаю, теперь предвкушавшую скорую алкогольную эйфорию, способную хотя бы частично сгладить внутренние волнения. Отхлебнув разом половину всего того, что имелось в предоставленной емкости, Горелова стала медленно «заливаться» краской, лишний раз подтверждая, что постепенно возвращается к нормальному восприятию жизни, – сковывавший ее сознание ужас все более уходил