Дом Одиссея - Клэр Норт

давно ее видели охотящейся на этом острове, но мало кто из нашей родни обращает внимание на своенравную богиню, за исключением, пожалуй, Аполлона, но и тот подглядывает из зависти.

Ни следа ее присутствия – по крайней мере, заметного мне, что в отношении этой охотницы совсем не одно и то же.

Эос отправилась вперед – предупредить Анаит. Меланту послали в город – сообщить Урании. И теперь Пенелопа сама скачет на ферму Лаэрта. Солнце палит даже сквозь сломанные ветви и пеструю листву. Волосы выбиваются из кос, так торопится она к старому царю.

А фурии, конечно, ждут, завивая водоворот несчастий вокруг фермы Лаэрта, отчего еда горчит, зерно гниет, а на виноградную лозу обрушивается тля. И все же, несмотря на их вой, визги и хохот, кроме этих мелких напастей, этих пакостей Лаэрту, приютившему их жертву, они не делают больше ничего, и мне опять кажется, что Афина была права. Быть может, вовсе не Клитемнестра, плывущая в серых полях посмертия, призвала эти создания. Быть может, цель им обозначил кто-то иной.

Приена ждет у ворот фермы Лаэрта, полностью вооруженная, гордая, как орел. Рядом с ней верная помощница Теодора с колчаном стрел за спиной и луком на плече, готовая стрелять. Скрытые дикие тропки и тайные пути острова приводят Пенелопу из тенистой рощицы прямо к ждущей ее воительнице, и, пока она спешивается, Приена отрывисто докладывает новости:

– Спартанцы приближаются по морской дороге, будут здесь с минуты на минуту.

– Сколько?

– Все.

Автоноя ведет лошадь Пенелопы внутрь, а сама царица решительно шагает к двери фермы. В этот момент выходит старик в грязной тунике, вздернутой до колен, со спутанными волосами. На самом деле Лаэрт подумывал о том, чтобы привести себя в порядок ради гостей, раз уж он, как и они, монаршая особа. Но это желание продержалось всего вечер, после чего он понял, что Электра с Орестом слишком заняты собственными делами, чтобы замечать даже его присутствие, не говоря уже о том, чтобы осознать его царский статус.

– Кто это? – рявкает он, видя Приену с Теодорой за спиной Пенелопы.

– Охотницы с острова, – коротко отвечает невестка, едва замедлив шаг. – Менелай на подходе. Я отправила этих женщин следить за его передвижениями, и они докладывают, что он направляется прямо сюда.

– Полагаю, не затем, чтобы отдать дань уважения, – хмурится Лаэрт, когда Пенелопа влетает в дом.

– Без сомнений, он скажет, что именно за этим, но с ним вооруженный отряд, который обыщет эту ферму. Здесь есть где спрятать Ореста?

– Здесь есть где спрятать Ореста, – передразнивает старый царь с кислой гримасой. – Боги, дай-ка подумать: конечно, нет! У меня когда-то было такое место, но, о нет, подожди-ка, его сожгли дотла пираты, напавшие около года назад, и с тех пор мне так и не удалось его отстроить, а если бы и удалось, я – царь, а не контрабандист или охотница.

Последнее его слово адресовано Приене, которая все еще держит руку на рукоятке совсем даже не охотничьего клинка.

Пенелопа качает головой и, добравшись наконец до комнаты Ореста, стучит в дверь:

– Электра! Менелай идет!

Дверь слегка приоткрывается, и показывается лицо Электры, цветом схожее с паутиной над ним.

– Менелай направляется сюда, – рявкает Пенелопа. – Твой брат может ходить?

– Я не знаю, – отвечает девушка. – Разве ты не можешь его остановить? Это же дом отца Одиссея.

– Мой дворец битком набит спартанскими солдатами, мои погреба – спартанским вином, моих служанок заменили, моих музыкантов выгнали из моего собственного зала, по моему острову под видом охоты шныряют люди Менелая, а сам он, не размениваясь на кабанов, направляется прямо сюда – нет, конечно, я не могу его остановить! – Пенелопа не привыкла повышать голос, это недостойно царицы, но сейчас ее более чем слегка задели. – Все, что можно сделать для того, чтобы твой брат выглядел как можно… достойнее, делай прямо сейчас!

Тень движения за их спинами – прибыла Эос, запыхавшаяся и красная от жары, в компании Анаит.

– Анаит, отлично. Менелай идет, и нам нужно самое меньшее – привести Ореста в чувство, а в идеале – сделать так, чтобы он разговаривал в спокойной и царственной манере. Ты можешь ему чем-нибудь помочь?

– Он пошел на поправку, но все еще слаб, яд…

– Если можешь что-то сделать, – Пенелопа едва ли не запихивает Анаит в сумрак комнаты Ореста, – делай скорее.

Электра закрывает за жрицей дверь, а Пенелопа поворачивается ко всем собравшимся.

– Приена, Теодора, вам нужно спрятаться.

– Если Менелай причинит вред любому в этом доме, я располосую его, клянусь тебе.

Это заявление Приены, произнесенное спокойным, уверенным тоном, словно она рассуждает о движении небесных светил, заставляет Пенелопу замереть на месте. Вероятно, это самая страстная, трогательная и полная преданности фраза из всех, когда-либо сказанных этой воительницей с Востока. При других обстоятельствах у Пенелопы она могла бы вызвать слезы благодарности и смиренное принятие клятвы достойной девы. Даже Лаэрту, притаившемуся в углу, хватает приличия лишь удивленно поднять брови. Однако сейчас нет времени, а потому царица лишь коротко кивает, надеясь, что этого достаточно, чтобы передать ее чувства по этому поводу. По крайней мере, Приене, похоже, все понятно, поскольку воительница и ее помощница разворачиваются и, выбежав за ворота фермы, прячутся в тени деревьев, растущих вокруг, пока Лаэрт бубнит и требует подать ему чистую тогу.

– Если мне придется терпеть визит царя, я сам должен выглядеть как царь, – заявляет он. – Я, знаете ли, был аргонавтом!

– У тебя есть благовония? – спрашивает Пенелопа, пока Эос мокрыми руками пытается пригладить тонкие седые патлы Лаэрта в более-менее достойно выглядящую копну.

– Благовония? На кой мне благовония?

Пенелопа стучит в дверь к Электре.

– Анаит! – зовет она. – Скажи, что у тебя есть что-нибудь ритуальное для курительниц.

Глава 20

Менелай приходит в дом Лаэрта.

Женщины Итаки – эти воительницы, прячущиеся на самом виду, ведь кого удивит, что вдове приходится носить с собой топор, если она сама рубит дрова, а ее дочь использует лук для охоты на кроликов? – наблюдали за тем, как спартанский царь и его воины отправились на свою охоту.

Они следили за его загонщиками и воинами на единственной извилистой дороге, огибающей изрезанный край острова, и Менелай, имея множество возможностей разбить лагерь или направиться туда, где может бродить кабан или даже какой-нибудь отважный олень, ими ни разу не воспользовался.

Более того, женщины пришли к выводу, что он не отправился на ферму Лаэрта прямиком из дворца лишь потому, что его люди – даже соглядатаи – не знали точного пути. Но не стоит заблуждаться: на этом острове у него была всего одна цель, к которой он направлялся прямо, как стрела, пущенная из золотого лука Аполлона.

И вот даже фурии затихают при приближении Менелая с его бронзовым отрядом. Они кучкуются на стене фермы Лаэрта и смотрят на спартанского царя так, словно тот – один из них. Что же, гадаю я, видят их пылающие глаза в этом человеке? Кровь, все еще пятнающую его руки? Тени мертвецов, кружащие над ним, чьи призрачные руки тянутся к крылатым созданиям, а безъязыкие рты неслышимыми голосами взывают: «Отмщения, отмщения, отмщения!»?

Лаэрт со своей служанкой Отонией ждут у ворот, когда подойдет Менелай с отрядом. Старому царю до сих пор не доводилось встречать спартанца: после пережитых в юности приключений и странствий по дальним морям он решил, что довольно с него диковинных земель и странной еды, он, спасибо большое, пожалуй, поживет спокойно. И непохоже, чтобы кто-нибудь важный сам стремился посетить Итаку. Но царь всегда узнает царя. Ожидание подчинения, чувство собственной значимости, готовность отрубить человеку голову за один только странный взгляд в твою сторону – все эти истинно царские черты ярко проявляются в обоих мужчинах. Чтобы усилить впечатление, Лаэрт даже надел свой лучший наряд, тот, который обычно приберегал для походов во дворец для получения ежегодной порции