Братские узы - Денис Лукашевич

— Черт! — В руках Веллер сжимал короткий автомат с массивной ствольной коробкой. — Нас зажали! Сходим с поезда!

Марко понимающе улыбнулся: стоп-кран был совсем рядом. Локтем вышиб стекло, дернул красную ручку. Неумолимая сила инерция ударила по ногам, толкнула вперед, в промежуток между сидениями, хорошо, что удалось удержаться.

— Наша остановка! — утирая кровь с разбитой губы, сказал Марко. Пустяковая рана, полученная в неравной борьбе с деревянной скамейкой.

По дороге он успел запустить руку в карман мертвого стражника, с трудом вытащил толстую пачку документов, сорвал патронташи и одним прыжком оказался снаружи, едва поспевая за шустро улепетывающим Веллером

Поезд встал посреди чистого поля, а невдалеке шумел редкими кронами аккуратный лесок. Казалось бы, так обманчиво близко, но бежать пришлось долго, выкладываясь изо всех сил — выстрелы снующей по полю Синей Стражи звучали угрожающе близко. Только забежав глубоко в густой подлесок, так, что приходилось продираться сквозь переплетенные ветви колючих кустов, сплошь оплетенных паутиной.

Без сил опустившись на землю в неглубоком овражке, Марко принялся пересматривать трофейные документы.

— Брось дурное! — безнадежно махнул рукой Веллер. — Все равно они уже ничего не стоят.

— Хе, смотри, что я нашел.

Марко передал брату засаленный клочок бумажки, сложенный вчетверо. Веллер недоуменно развернул, вчитался и его брови стремительно поползли вверх. С бумажки на него смотрели грубые копии фотографий из их паспортов, правда, несмотря на жуткое качество, рассмотреть изображенных на людей, было еще можно. А к снимкам прилагалась надпись, выполненная причудливым готическим шрифтом:

РАЗЫСКИВАЮТСЯ! ЖИВЫМИ ИЛИ МЕРТВЫМИ! ШПИОНЫ И ЕРЕТИКИ! ИМЕНЕМ СВЯТОГО ПРЕСТОЛА, ЛЮБОЙ, КТО ОКАЖЕТ ПОМОЩЬ В ПОИСКЕ ПРЕСТУПНИКОВ БУДЕТ ЩЕДРО ВОЗНАГРАЖДЕН!

А внизу буковками поменьше:

ПЕС ГОСПОДЕНЬ НИКОГДА НЕ ОТСТУПИТ.

— Черт! — задумчиво вымолвил Веллер. — Черт!! Черт!!! Только Пса нам и не хватало! Гребаный выпендрежник!

Глава 10. За веру и отечество!

Начальник Серой Стражи, архиепископ и прима-генерал Штефан Качинский курил одну сигарету за другой без перерыва, совершенно не жалея столь дефицитный товар. Настоящий табак не рос в Европе: его приходилось доставлять из-за Средиземного моря, через ядовитые земли пустошей, южные торговые города, зажатые между Апеннинами и Балканами, либо из редких запасов, найденных в довоенных схронах. И кто знает, какие из них были хорошие: редкость довоенных сигарет накидывала им цену в золотом эквиваленте, а иламиты всегда славились своей жадностью, чтобы всячески накручивать тарифы на свой товар.

Но в данный момент цены на никотин его беспокоили меньше всего. После проникновенного разговора с Престолоблюстителем Штефан чувствовал себя совершенно сбитым с толку и растерянным. И он совершенно не представлял, с чего начать: Теократия огромна, и искать на ее просторах двух бродяг была задачей весьма и весьма сложной. Тут требовалось невероятное и сильное чутье, интуиция настоящей ищейки. А единственный человек, который обладал необходимым качеством, официально считался покинувшим сию бренную землю. И прима-генералу совершенно не улыбалась необходимость воскрешать давно почившего мервеца. В последний раз подобные услуги обошлись Инквизиции очень и очень дорого, перетряхиванием начальства всех уровней и строгим контролем со стороны Престолоблюстителя.

Не хочется, но пан Качинский чувствовал, что иначе поступить просто нельзя. О чем ему сейчас и напоминал личный адъютант пан Генрих Шастков.

— Остается один лишь выход, пан прима-генерал. — Вообще-то полагалось начальника Серой Стражи именовать Ваше Святейшество, но среди своих, «серых мундиров» такое обращение было не в ходу. Чужие, да, могли, а вот члены Стражи обращались друг к другу, при личном общении, разумеется, только званиями, добавляя неизменное «пан». Для своих даже простой оперативник звался «пан агент». — Настала пора вернуть Пса на грешную землю из небытия. Он единственный сможет в такой короткий срок разыскать и ликвидировать диверсантов.

Да, кажется, именно так его звали. Пес Господень. Единственный в своем роде, своеобразная тяжелая артиллерия, предназначенная для таких случаев. Тот, который был казнен по совокупности совершенных преступлений против веры и отечества, судя по документам. И тот, что закрыли в далекой темной комнате, а ключ, судя по всему, давно выбросили. Что ж, настала пора отыскать его…

Около западной границы, практически рядом с Познаньской пустошью еще до войны было построено большое здание. Здоровенная мрачная коробка из бетона, прорезанная рядами окошек-бойниц, окруженная трехметровым забором, поверх которого протянулась колючая проволока-егоза. Два генератора и день и ночь гудели, пуская по оголенному железу высокое напряжение, могущее отбить охоту к посещению сумрачного обиталища у любого. Если, конечно, такой найдется.

Каким-то чудом, людям удалось отвоевать у пустоши кусок земли, узкий клин между разрушенным городком и безымянной отравленной речкой, выжженный напалмом и минометным огнем. И здесь же базировалась отдельная часть Серой Стражи. Удивительно, что не самый многочисленный отдел Инквизиции выделил целое подразделение для охраны сей постройки. Но, стоило поверить, это того стоило. Здесь, за высоким забором, за толстыми бетонными стенами, в камерах-каморках содержались самые страшные и опасные преступники Сан-Доминики, те, кого давно следовало уничтожить, но кто по неясной прихоти властей продолжал влачить существование, лишенное всякого смысла.

На каждом этаже имелся пост охраны, откуда прекрасно просматривался ярус с камерами. Решетки на каждой из них были давно заменены на глухие двери, обшитые стальными листами, с маленькими окошками для передачи неизвестным заключенным своей порции рациона.

А охранникам строжайше запрещено было общаться с заключенными, но человеческая натура при крайнем недостатке информации склонна оперировать слухами и домыслами — неистребимыми вирусами людских мозгов.

— Давно здесь? — Старший охранник пан Счемачевский отхлебнул из чашки ароматного настоя, по вкусу совершенно не уступавшему настоящему, невероятно редкому чаю. Счемачевскому довелось как-то раз попробовать его: нельзя сказать, что он разочаровался, но особых восторгов не вызвало.

— Да, вторую неделю. Перевели с первого яруса, — со вздохом поведал младший охранник пан Мауриццо. Ему-то особенно чайный настой не слишком понравился. Пивка бы бутылочку…

— Угу, — булькнул в ответ Счемачевский, отхлебнув из чашки. — Так сказать, повышение, пан младший охранник.

Старший охранник хохотнул, утер выступившую слезу. А Мауриццо лишь сморщился: остроумец, блин!

Странно, но находясь вдвоем на тихом, как склеп ярусе, им особо и нечего было сказать друг другу. Слишком разные, слишком чужие, что ли. И Счемачевский, и Мауриццо это прекрасно понимали. Поляк из простых работяг и итальянец из иммигрантской семьи, благовоспитанный и высокородный, прямиком из Сан-Мариана. Пан старший охранник со свистом втянул в себя воздух.

— Что ты знаешь о наших подопечных?

— Заключенных, что ли? — хмыкнул Мауриццо. — А что о них знать? Преступники, они и в пустоши преступники!

— Не скажи! — повертел пальцем Счемачевский. — Тут ты совершенно не прав, пан младший охранник. Здесь совершенно необычные представители этой почтенной деятельности. — Он наклонился поближе к Мауриццо. — У нас особо не принято распространяться об этом, но тебе я могу сделать исключение.

— По секрету всему свету? Валяй, пан старший охранник.

— С чего же начать… — Счемачевский почесал небритый подбородок. — Не будем размениваться по мелочам — перейду к самому интересному. Есть тут одна камера… С дверью, помеченной черным крестом, где содержится кое-кто особенный. Заключенный номер… — Старший охранник зашуршал исписанными листами регистрационного журнала. — Ага, заключенный номер два нуля сорок семь. Здесь даже имени его не указано. Полная неизвестность. Поступил пять лет назад, и ни одного контакта, ни звука из-за двери. Остальные, знаешь, поначалу шумят, буянят, все зовут на помощь, но потом, правда, успокаиваются: примиряются, что ли, либо просто сходят с ума. Я бы тоже свихнулся от подобного… Но этот… За все пять лет ни слова, ни звука — у меня порой складывалось впечатление, что он давно помер, если бы каждый раз я не находил пустую миску: кто-то ж питается там. Вот. Ну, как тебе, рассказывать дальше?

Мауриццо не хотелось признаваться, но таинственный заключенный его заинтересовал: то ли умение Счемачевского качественно завернуть интригу, либо банальное любопытство, по-детски наивное, вроде того, что заставляет подсматривать в замочную скважину за старшим братом, возящимся с грудастой подружкой. Волнующая жажда запретного.