Дикая магия - Энгус Уэллс

Но он побоялся расспрашивать об этом Очена, не желая обижать вазиря. Вместо этого спросил:

— А тенсаи, их судьба тоже предначертана Хорулем? Неужели бог обязал их жить вне закона?

Каландриллу так и не удалось скрыть сомнения в голосе и Очен посмотрел на него так, как некогда наставники в Секке, когда ему случалось задать вопрос, шедший вразрез с темой их беседы. Каландрилл понял свою оплошность, но вазирь не обиделся и с улыбкой сказал:

— Существует два учения. Кое-кто утверждает, что Хоруль сам создает души тенсаев; по мнению же других, они — те самые буйствующие духи, кои убегают из Заджанма и берут от жизни то, что могут.

— А ты? — спросил Каландрилл. — Что думаешь ты?

— Я придерживаюсь третьего направления, — сказал Очен — Нас очень мало, и мы сомневаемся. Проще говоря — я не знаю.

Морщинистое лицо старца расплылось в дружеской улыбке, и Каландриллу ничего не оставалось, как тоже улыбнуться, а потом рассмеяться.

— И каждое мгновение, проведенное с тобой и с твоими товарищами, вселяет в меня еще больше сомнений, — продолжал Очен. — Я сильно подозреваю, друг мой, что ваше присутствие изменит нашу землю до неузнаваемости. Взять хотя бы Чазали — он же смирился с тем, что женщины ваши ходят с оружием. Раньше об этом и помыслить было невозможно, как и о том, что вы скачете без масок. Он признает вас равными котузену или вазирю, а вы, первые чужеземцы, которых он видел в жизни, вы заставили его думать по-новому! И меня тоже.

Последнее замечание было сделано задумчивым голосом, и Каландрилл спросил:

— Что ты имеешь в виду?

— Твои вопросы. — Очен пожал плечами. — Ты заставляешь по-новому взглянуть на привычные устои, ты заставляешь меня думать о том, почему чужеземцы приехали к нам драться с Безумным богом. Почему подобная миссия не была возложена на джессеритов? Мы, вазири, знаем, кто такой Фарн. И вот, когда Рхыфамун угрожает человечеству пробуждением бога, кто к нам приехал? Принц, поставленный вне закона в Лиссе, воин Куан-на'Фора и девушка из Вану.

— Ты перечислил только троих. — Каландрилл внимательно посмотрел на старика, затем перевел взгляд на Ценнайру, которая все так же молча сидела на одеяле, внимательно рассматривая свою одежду. — Нас вроде стало больше.

Очен перевел взгляд на Ценнайру и сказал:

— Возможно. В одном я уверен точно: каждому отведена своя роль, но в конце…

Он опять пожал плечами, и лицо его стало загадочно-непроницаемым. Каландрилл хотел было порасспросить его еще, но тут к ним подошел Чазали и попросил вазиря оградить лагерь волшебством. Очен извинился и ушел с киривашеном, оставив Каландрилла одного.

Юноша осмотрелся. Вокруг костров сидели котузены. То один, то другой поворачивался к иноземцам и с бесстрастным видом разглядывал их, но никто не присоединился к ним, никто не заговорил. Видимо, они для джессеритов столь же загадочны, как и эти воины для них. Костер, возле которого сидел он, был словно окружен невидимой стеной, ограждавшей тех, кто родился вне Джессеринской равнины. Очен был единственным связующим звеном между их столь разными культурами, поверьями и языками.

Разница между ними особенно ярко бросилась в глаза утром, когда они готовились к отъезду из крепости. Коней для них под уздцы держали котуджи, а рядом с каждым животным стоял еще один джессерит, одетый в серые одежды. Когда котузены и чужеземцы приблизились к лошадям, джессериты пали на четвереньки, превратившись в живую подставку. Чазали и его воины, не задумываясь, воспользовались ими и вскочили в седла, словно для них это было самым привычным делом. Каландрилл же замер перед человеком, стоявшим на коленях подле его гнедого. Брахт выругался и спросил:

— Что это за унижение?

К счастью, вопрос был задан на кернийском, и смысл его слов остался непонятен для джессеритов. Но те все же догадались. Чазали тут же повернулся к ним. Лицо его было скрыто маской, но в повороте головы, в положении плеч угадывалось недовольство. Брахт по-джессеритски сказал:

— Встань, мне не нужна помощь, чтобы вскочить в седло.

Котузен посмотрел на него, ничего не понимая. Каландриллу даже показалось, что он испугался, и юноша подумал, что было бы правильнее последовать обычаям этой земли, но так и не смог заставить себя оскорбить другого человека. Он поманил котуджи и, кивнув в сторону Чазали, сказал:

— По нашим правилам, мы вскакиваем на лошадь без посторонней помощи.

Но джессериты чувствовали себя явно оскорбленными. К счастью, вмешался Очен: он что-то коротко и быстро сказал киривашену, Чазали хрюкнул и отдал приказание. Котуджи встали и отошли в сторону, и чужеземцы вскочили в седла.

Инцидент забыли. Чазали был предусмотрителен и вежлив, но Каландрилл постоянно чувствовал на себе подозрительный взгляд киривашена. Они отличались во всем, и Каландриллу оставалось только молиться о том, чтобы эта разница не поставила под угрозу их союз.

— О чем ты думаешь?

Он стряхнул с себя задумчивость, улыбнулся и повернулся к Ценнайре. На ее иссиня-черных волосах играли отблески костра, смуглая кожа отливала красным. Огромные глаза ее внимательно смотрели на него.

— Я думаю о том, насколько мы разнимся с нашими новыми друзьями, — пробормотал он, — насколько разные у нас обычаи и как легко их оскорбить.

Ценнайра кивнула, а про себя подумала, что когда он хмурится, то выглядит совсем молодым и очень привлекательным. Вслух она сказала:

— Они странные люди, но они помогают нам идти вперед.

— Пока да, — согласился Каландрилл. — Но что будет, когда мы доберемся до Памур-тенга? Город — не степь.

Ценнайра беспечно пожала плечами: куртизанка легко приспосабливается ко всему. Она должна быть гибкой, иначе ей долго не протянуть.

— Постараемся познакомиться с их обычаями в пути, — предложила она. — А в Памур-тенге станем вести себя осторожнее: будем сдерживать себя и подстраиваться под них.

Каландрилл кивнул, а затем с ухмылкой указал на Брахта.

— Боюсь, Брахт не согласится, — сказал он.

— Брахту тоже придется учиться, — ответила Ценнайра.

Каландрилл осторожно пожал плечами.

— Нам всем надо учиться, но … — Он нахмурился и с сожалением покачал головой. — Вряд ли я смогу заставить себя пользоваться человеком как табуреткой. А для джессеритов это само собой разумеется.

Ценнайра не видела ничего зазорного в том, чтобы наступить на котуджи; если таков обычай хозяев, то надо ему следовать. Она не сделала этого только потому, что так не поступили другие. Сейчас же она тактично и мягко сказала:

— Если таковы их нравы…

На лице Каландрилла проступило недовольство, и она тут же замолчала. Он сказал: