На языке улиц. Рассказы о петербургской фразеологии - Наум Синдаловский

Между тем судьба женщин в столице складывалась особенно драматично. Напомним, что Петербург был городом преимущественно мужским. Это накладывало определенный отпечаток на взаимоотношения полов. А если учесть, что только в «домашней прислуге» в конце 1860-х годов состояло ни много ни мало около десяти процентов всего петербургского населения, то легко понять положение робких и застенчивых недавних крестьянок в столице. Многие из них становилась жертвами мужской сексуальной агрессивности, многие — в отсутствие родительского пригляда и гнета строгой деревенской морали — просто не выдерживали мучительного испытания свободой. Их ждала улица.

В 1843 году в Петербурге был создан Врачебно-полицейский комитет, который зарегистрировал 400 женщин, занимавшихся проституцией. А к середине 1860-х годов в столице исправно функционировало уже около 150 публичных домов. Дорога от фабричных ворот до подъездов под красными фонарями была короткой. Короче, чем из деревни в Петербург.

Фольклор, как городской, так и провинциальный, эту тему без внимания не оставил. Исключительной популярностью пользовались на деревне частушки, содержание которых одновременно и радовало, и огорчало односельчан. Во многих семьях трагедии, подобные тем, о которых пелось в частушках, не были редкостью. Каждую из этих коротких частушек легко можно было развернуть в сентиментальную повесть или нравоучительный роман, но чем бы тогда отличалось правдоподобие литературы от правды фольклора:

В Питер-то с котомочкой,Из Питера с ребеночком.Натко, маменька, на чай,Да петербуржца покачай.

Ванючиха стараяСамовар поставила,Не успела вскипятить —Дочка с Питеру катить.

Пришла с Питера девчонка,Принесла маме ребенка.Вот тебе, маменька, на чай,Толстопузова качай.

Широчайшую известность как в Петербурге, так и в провинции приобрела в свое время поговорка: «Пойдет в Питер с котомочкой, а придет домой с ребеночком». В разных вариантах и на все лады ее пели, декламировали и выкрикивали так часто, что сейчас уже трудно разобраться, что было первично: то ли частушка, цитата из которой превратилась в расхожую поговорку, то ли самой поговорке стало тесно в короткой пословичной форме и она вошла фрагментом в озорную частушку.

Известно, какие надежды возлагала на советскую власть оболваненная большевистской революционной пропагандой рабоче-крестьянская масса населения огромной России. Обещания земли и мира, звучавшие в каждом выступлении большевистских лидеров, достигали самых потаенных глубин очерствевшей в окопах Первой мировой войны человеческой души и вселяли надежды на недалекое светлое будущее. Простые и понятные неграмотным мужикам лозунги «Мир хижинам, война — дворцам»; «Кто не с нами, тот против нас»; «Грабь награбленное» предполагали четкую и конкретную программу действий. В отличие от наукообразного теоретизирования представителей других политических партий, большевики призывали к делу, тут же обещая превратить это дело в революционный подвиг. Что ж удивляться тому, что им верили. Правда, самим большевикам и их последователям это будущее виделось по-разному. Согласно одному из анекдотов, после октябрьского переворота Ленин взобрался на броневик и произнес речь: «Товарищи! Революция, о которой так долго мечтали большевики, свершилась! Теперь, товарищи, вы будете работать восемь часов в день и иметь два выходных дня в неделю». Площадь потонула в криках «Ура!» — «В дальнейшем вы, товарищи, будете работать семь часов в день и иметь три выходных дня в неделю». — «Ура-а-а-а!» — «Придет время, и вы будете работать всего один час и иметь шесть выходных дней в неделю». — «Ура-а-а-а-а-а!!!» — Ленин повернулся к Дзержинскому: «Я же говорил вам, Феликс Эдмундович, работать они не будут».

Пройдет много времени, прежде чем станет ясно, что ни обещанной земли, ни декларированного мира не будет. Причем ни мира внешнего, ни мира внутреннего. Начиная с братоубийственной Гражданской и кончая Великой Отечественной, Советский Союз будет постоянно воевать, к земле будет намертво приковано цепями нового советского, колхозного крепостного строя все беспаспортное многомиллионное сельское население страны, а 1937-й год станет неизбежным следствием великой октябрьской трагедии 1917-го года. В городском фольклоре это будет облечено в точную и лаконичную формулировку: «Выстрел „Авроры“ — начало террора».

Но так уж издавна повелось на Руси: «Пока гром не грянет…», или «Пока жареный петух в зад не клюнет, мужик не перекрестится». Горький опыт всеобщей политической беспечности и породил новый аналог старинных русских поговорок.

Педагогический университет имени А. И. Герцена является одним из старейших учебных заведений Петербурга. Он ведет свою историю от Воспитательного дома, основанного по инициативе крупного общественного деятеля екатерининской эпохи И. И. Бецкого. В сквере перед одним из его корпусов тогдашние мамы оставляли нежелательных детей; с тех пор в фольклоре сквер называется «Мамкиным садом».

Имя Александра Ивановича Герцена институт носит с советских времен. В начале 1990-х годов, при переименовании института в университет имя «небесного покровителя» сохранилось, хотя первоначально название «Государственный педагогический университет» и ассоциировалось с другим ГПУ — печально известным Главным политическим управлением. К чести студенческого фольклора, он с достоинством сумел выйти из этого положения, превратив все название в замысловатую грамматическую конструкцию, состоящую из аббревиатур собственно Педагогического университета и Государственной автоинспекции: «ПЕДУН имени ГАИ», которая расшифровывалась как ПЕДагогический Университет имени Герцена Александра Ивановича. Хотя студенты пользовались и более упрощенным прозвищем своей alma mater: «Герцовник».

Между тем в социалистическом Ленинграде полное название этого учебного заведения — Ленинградский государственный педагогический институт — укладывалось в привычную аббревиатуру ЛГПИ. А в переводе со студенческого она означала: «Ленинградский Государственный Педерастический Институт» или «Ленинградский Государственный Приют Идиотов».

В копилку петербургского городского фольклора герценовцы внесли немалый вклад. В основном весь их фольклор ироничен и составлен по принципу доказательства от противного, в нем чувствуется некоторое лукавство, такой универсальный способ самоутверждения: «Ума нет — иди в ПеД», «Пользы ни хрена от института Герценá», или «Пользы — хер цена от института Герценá». Дело в том, что в истории герценовского института был период, когда институт не пользовался популярностью среди выпускников ленинградских школ. Считалось, что здесь и учиться сравнительно легко, и поступают сюда наименее способные абитуриенты, причем в основном одни девочки. И связано это было в первую очередь с низкой репутацией профессии школьного учителя, к которой готовили в институте. Скорее всего, это давнее обстоятельство и зафиксировалось в фольклоре ныне успешного и весьма модного высшего учебного заведения.

Согласно русским толковым словарям, глагол совершенного вида «послать» в сочетании с некоторыми бранными словами образует обыкновенное ругательство. Послать к черту, или еще «куда подальше», давно уже означает: обругать, чтобы не приставал, отвязался. Те же словари утверждают, что и слово «баня», кроме своей основной языковой обязанности обозначать специальное помещение, где моются и парятся, в разговорной речи, вступая во взаимодействие с таким словом, как «задать», может приобрести и другой смысл: «задать баню», то есть кого-то сильно разбранить. Это значение, вероятно, возникло по ассоциации с древним банным обычаем нещадно, вплоть до появления кровоподтеков, хлестать друг друга вениками, чтобы вызвать обильное потовыделение. Отсюда еще одна «банная» лексическая конструкция: «кровавая баня», в смысле «беспощадное кровопролитие». Понятно, что такая многовариантность значений в городском фольклоре однажды спровоцировала появление чисто петербургского каламбура «Послать в баню», где в слове «баня» обыгрывается официальная аббревиатура названия Библиотеки Академии наук (БАН).

Библиотека Академии наук была основана Петром I в 1714 году. Первоначально она располагалась в Кунсткамере, затем в новом здании самой Академии на набережной Невы на Васильевском острове. В 1911–1914 годах по проекту архитектора P. P. Марфельда для библиотеки строится специальное здание на северной стороне Васильевского острова. Аббревиатура БАН, которой горожане пользуются в обиходной речи, очень скоро превратилась в просторечную «Баню», или «Баньку». Судя по всему, кажущееся несколько уничижительным прозвище принято и самими работниками библиотеки. Во всяком случае, их собственная стенная газета в свое время называлась: «Банный лист». Отдадим должное гражданскому мужеству работников библиотеки. В советские времена, когда стенная газета считалась едва ли не основой идеологической работы партии в коллективе, назвать газету «Банным листом» было вовсе не безопасно. Ведь на просторечном языке «банным листом» обозначалось все, что неотвязно и нестерпимо надоедает: «Пристал, как банный лист».