Красивые штаны. Рассказы и фельетоны (сборник) - Валентин Катаев

Если это монументальное обобщение, то тут мы вправе со всей определенностью заявить зарвавшемуся автору:

– Руки прочь от советского учительства! Не вам, гражданин Чехов, показывать нам его!

И потом, что это за Наташенька? Откуда вы выкопали эту девушку, проводящую все свое время в бесцельном флирте? Не бывает у нас таких девушек, гражданин Чехов!

Кстати, одна характерная деталь: в конце рассказа отец и мать Наташеньки благословляют ее и уездного учителя (!) вместо образа портретом писателя Лажечникова (?).

Очевидно, гражданин Чехов дальше середины XIX века в своих литературных ассоциациях не пошел. Стыдно, очень стыдно, господин Чехов, не знать, что самый популярный писатель у нас не Лажечников, а Гладков! И не мракобесом Лажечниковым, а Гладковым должны были благословлять молодых людей родители, если уж на то пошло!

Но вот что самое характерное: у гражданина Чехова совершенно нет романов. Да это и понятно! Трудно себе представить, как бы рецензируемому автору, при полном отсутствии чувств исторической перспективы, при куцем, беспредметном, а-ля Зощенко, юморке, при совершенно определенном уклончике в «голую» порнографию, удалось создать большое полотно, в полном объеме отображающее нашу действительность, со всеми ее сложнейшими конфликтами, коллизиями, ситуациями, взаимоотношениями, сдвигами и перегибами.

Что касается проблемы живого человека, то она, разумеется, даже и не ночевала в «полном (хи-хи!) собрании (хе-хе!) сочинений (ха-ха!)» гражданина Чехова.

В заключение необходимо заметить следующее. У Чехова имеется несколько пьес. Говорят, что некоторые из них собирается (!) поставить (?) МХАТ I (?!). Нам неизвестно, насколько справедливы эти слухи, но, во всяком случае, в театральных кругах поговаривают об этом совершенно определенно.

Будет чрезвычайно прискорбно, если такой серьезный и нужный пролетариату театр, как МХАТ I, после «Бронепоезда» и после «Хлеба», поставит на своей сцене эти пошловатые и в конечном итоге малохудожественные, с позволения сказать, «пьесы», специально рассчитанные на гнилой вкус нэпманского жителя.

А в общем никчемное собрание никчемных «сочинений» чужого нам писателя.

Старик Собакин.

Кавычки, скобки и все знаки препинания – всюду мои. Вообще все мое. – С.С.

1927

Почему?.. почему?

По предложению заведующего рабочим клубом станции Гребенка Южных правление клуба единогласно постановило «постороннюю публику» в клуб не допускать, а допускать исключительно членов клуба. Поэтому ежедневно в шесть часов вечера в клубе садится дежурный член правления с деревянной палкой и, если только зайдет какой-нибудь гражданин, не член клуба, почитать газету или журнал, бьет его по спине вышеупомянутой палкой.

Между тем членов клуба насчитывается всего 160 человек, в то время как рабочих и служащих на станции Гребенка – 2000.

Из письма рабкора

Окна гребенковского клуба заманчиво освещены. Из открытой двери доносится нежный шелест свеженьких, только что полученных газет и журналов… Доносится веселый смех, шутки, разговоры.

У двери сидит на стуле дежурный член правления. В левой руке у него карандаш, а в правой большая красивая деревянная палка.

Народ толпится на дворе, желая проникнуть в клуб.

– Товарищ дежурный член, разрешите пройти в клуб!

– А ты член клуба?

– Так точно. Член.

– Покажь членский билет!

– Вот-с.

– Взносы уплачены?

– Уплачены.

– Покажь.

– Вот-с.

– Правильно. Проходи, культурно развлекайся, пес с тобой!

Дежурный член правления деловито раскрывает книгу и отмечает посетителя.

– Дяденька, пропустите в клуб!

– А ты кто такой?

– А я Васька, стрелочников сын. Тама, в клубе, тятенька у меня сидит, газету читает, а мне тоже сильная охота в шашки срезаться с Параськой, которого батька дорожный мастер.

– Член клуба?

– Ни. Тятенька у меня сидит в клубе, газету читает, а мне тоже сильная охота в шашки… Запишите, дя-я-денька!

– А вот я тебя сейчас, беспризорный алимент, запишу палкой по спине! Кыш отсюда!

– Дя-я-денька! Пусти-и-и!

– Ах ты, чертов сын! – Бац, бац, бац! – Получил по спине? Будешь теперь знать, как в благородное общество без членского билета лезть? Проваливай. Ну, которые там дальше в клуб хотят?

– Я бы… попросил… пропустить…

– Член клуба?

– Н-никак нет. Не успел. Однако у меня сильная тяга к свету знания. Желаю, так сказать, вовлечься в культработу на основе регулярного посещения местного клуба. Пропустите, пожалуйста, товарищ!

– Вон!

– Това-а-а-ри…

– Гусь свинье не товарищ! Курица не птица! Не член клуба – не человек. Катись колбасой.

– Мне это, товарищ, извините, даже довольно странно! С точки зрения…

– А вот я тебе сейчас поставлю точку зрения! А ну, где моя клубная палка? – Бац, бац, бац! – Получай точку зрения. Катись! Которые дальше?

– Я желаю в клуб. С Сашей. Мы оба желаем в клуб. Верите ли, товарищ член правления, аж душа болит, до чего хочется в клуб! И Саша может подтвердить. А то что же это – каждый день пивная да пивная… Сил наших больше нету! Спиться можно так. Пропустите, дорогой и глубокоуважаемый член правления! Не дайте погибнуть ни за понюшку табаку! Саша, подтверди!

– Члены клуба?

– Извините! Не успели. Верите ли, аж душа болит! Каждый день пивная да пивная…

– Значит, не члены?

– Не члены.

– Так можете проваливать! Нам таких не надо. А ну, где моя большая палка?.. Следующий!

– Что ж, Саша… Видно, планида наша такая, Саша! Против рожна не попрешь, Саша!.. Поворачивай оглобли, Саша! Пойдем с горя… в пивную! В пивной, Саша, хорошо… В пивной, друг ты мой ситный Саша, никаких членских билетов не спрашивают… Окромя кредитных билетов, конечно… Эх-х, и надеремся же мы с тобой, Саша, с горя!

– Пр-р-равильно!

Окна гребенковского клуба заманчиво освещены. Доносится культурно-просветительный шелест свежих газет и журналов… Доносится веселый смех, говор. Доносится даже, быть может, музыка…

И сидит в дверях гребенковского клуба дежурный член правления с большой деревянной палкой в руках…

Председатель правления гребенковского клуба недоуменно чешет затылок и говорит членам правления:

– Не понимаю я, ребятки, одного: работа в клубе поставлена на ять – выписываются новые газеты, журналы, фортепьяны там всякие… шашки, шахматы… постороннюю публику в клуб не допускаем… не жалея, можно сказать, собственных рук и казенной палки, боремся за культурное процветание станции Гребенки, а толку никакого! По-прежнему переполнены пивные, по-прежнему дети рабочих и служащих бегают по путям, как беспризорные, по-прежнему молодежь хулиганит… Просто ума не приложу, почему бы это!

И крупные слезы катятся по его симпатичному лицу. И он тоскливо повторяет:

– Почему бы это? Поче-е-ему-у-у?

1926

С Новым Годом!

…И тогда поднялся советский рубль, взял в руку стакан и, одернув новенький, хрустящий пиджак, желтый, в разноцветную сетку, сказал:

– Товарищи и граждане! Позвольте и мне произнести маленькую новогоднюю речь.

– Просим! Просим! – послышались голоса.

– Внимание!

– Тише!

– Слушайте, слушайте!

Советский рубль солидно откашлялся и начал:

– Хотя я и являюсь, так сказать, представителем младшего поколения советской валюты, но в эту торжественную новогоднюю ночь мне хочется поговорить о себе. Вот вы все смотрите на меня и, наверное, думаете: «Скажите пожалуйста, какой он у нас молодой, здоровый, крепкий. Даже завидно». Не отрицаю. Да. Я действительно молодой, действительно здоровый, действительно крепкий. Больше того – я очень устойчивый и очень твердый.

Но, товарищи и граждане, прежде чем я стал таким, каким вы меня видите сейчас, мне пришлось пережить немало критических минут и тяжелых переживаний. Не забудьте, что в разгроме немецкого фашизма наряду о пушками, пулеметами, «катюшами», самолетами, винтовками принимал самое деятельное участие и советский рубль. Советский народ бил гитлеровцев, как говорится, и дубьем и рублем. Так что я за время войны порядком-таки поистрепался. Сам по себе поистрепался, да и фашистские гады не дремали. Небось знаете сами, как они меня подделывали? Иной раз смотришь на себя в зеркало и не понимаешь: это ты или твоя фальшивка?

Опять же от различных спекулянтов и кубышечников сильно мне досталось. Я люблю простор, волю, свободное обращение, а меня запихнут куда-нибудь под матрас, пока я вырасту. А какой может быть рост среди клопов и тараканов, в грязной тряпке! Мне для правильного роста, если хотите знать, необходима хорошая, культурная сберегательная касса. Там я действительно чувствую себя человеком – расту и развиваюсь. А в кубышке, – помилуйте, разве это жизнь? В кубышке я бог знает во что превращаюсь, не валюта, а, извините за выражение, какая-то греческая драхма или фунт стерлингов! Тьфу! И до того это меня заездили всякие спекулянты и мешочники, что сказать не умею. Разве же это для уважающей себя валюты дело?