Русский полицейский рассказ (сборник) - Коллектив авторов

– Да, не ожидал я, что нас с Рексом проведут так, за нос, – вздохнул Зарин печально, – теперь, если они не дураки, они уже далеко – ведь, шутка сказать, сколько времени потеряно.

– Так-то оно так, но печалиться нам особенно нечего, наверно, наше начальство не дремало и не только сделало надлежащие распоряжения о розыске преступников, но телеграфировало уже всюду, и надо надеяться, что они далеко не уйдут.

– Кабы вашими устами, да мед пить. Еще надежда у меня на то, что Семен Григорьевич чего-нибудь добьется и если только среди них был хотя один из зарегистрированных в бюро, ну тогда еще с полгоря; не мытьем, так катаньем, а дойдем.

VI

– Итак, их было три человека? – спрашивал в тот же вечер у себя в кабинете Зарин Лядова, явившегося с докладом по делу убийства Амвоновой.

– Да, три… то есть не меньше трех, так как у меня имеются отпечатки трех человек. Принимая во внимание местонахождение этих отпечатков, я думаю, что не ошибусь, если скажу, что один из преступников душил свою несчастную жертву, другой раздробил ей череп, а третий, не вмешиваясь в убийство старухи, работал возле кассы…

– Великолепно, очень хорошо, – оживился сразу Зарин, – ну-с дальше, дальше: кто же участники этого преступления?

– Двоих удалось установить, это отбывавшие уже наказание, известные взломщики: Павел Волков, только недавно вышедший из местных арестантских рот, по кличке Рудой, и некий Сазонов Михаил, он же Динамит, гастролер, у нас еще не бывавший…

– Так-так, ну а третий?

– Третий, как надо полагать, еще новичок. Это подтверждается не только отсутствием его карточки, но и тем, что он нанес шкворнем удар старухе по голове и понаделал на всем массу кровавых отпечатков, тогда как Рудой оставил следов гораздо меньше, но я несколько все-таки нашел…

– Вы, конечно, сохранили их?

– Особенно тщательно.

– Очень хорошо. Ну а теперь давайте еще раз проверим вместе, чтобы не вышло какой ошибки…

VII

Постовой городовой Архип Телятник, обходя пост на Въезжей улице, вдруг обратил внимание на что-то черное, валявшееся в траве канавы.

– Должно, тряпица какая, – подумал он, но все-таки спустился в канаву и ножнами шашки извлек заинтересовавший его предмет. Это был еще почти новый, черный, шерстяной небольшой платок, весь сжатый и чем-то запачканный.

– А ведь, кажись, кровь? – разглядывал его городовой. – Ишь ты, и узелок завязан.

Он осторожно развязал узелок и из него достал небольшою бумажку, на которой был изображен счет из бакалейной лавки купца Синебрюхова г-же Амвоновой.

– Амвоновой… Амвоновой… Да никак фамилия старухи, что убили в ночь, – такая и будет… А может, и нет?.. Э, нет, передам-ка лучше в участок – дело вишь больно важное.

И, пройдя на мельницу, он передал по телефону о своей находке в участок, а через полчаса местные чины полиции, а также и Зарин с Лядовым и Рексом были на месте.

– Вот это находка, так находка, – весело потирал руки Зарин, – а ну, брат, веди-ка нас на то место, где платок нашел.

– А вот пожалте, вскбродие…

– Ну-ко, Рекс, поправляй дело.

И спущенный пес, обнюхав платок и канаву, уверенно свернул на Глухую улицу и побежал по ней, изредка приостанавливаясь и разбираясь в следах. А за ним спешили чины полиции, горя желанием близкой развязки ужасного дела.

VIII

Еще с шести часов вечера Микитка забрался в укромную палатку садика «Встреча друзей», куда должны были прибыть и остальные товарищи, так как Динамит должен был разменять на несколько тысяч процентных бумаг, чтобы и эти деньги разделить поровну.

Микитку трудно было узнать – он приобрел новый «спиджачный костюм», из-под которого выглядывала голубая канаусовая рубаха. Новые сапоги «гармонией», синий картуз, перстень и серебряные часы с цепочкою довершали его наряд.

Микитка куражился. Он потребовал себе бутылку самой лучшей водки и баклажан на закуску, хлопал рюмку за рюмкой английскую горькую и скоро пришел в самое радужное состояние. Ему захотелось музыки, песен, захотелось танцевать. А товарищи, как нарочно, не шли. Он сидел, развалясь, курил «офицерские» папиросы, и, глядя, как кругом весело пили и болтали между собою трактирные посетители, ему вдруг взгрустнулось, и, подперев щеку рукою, он затянул во всю глотку:

Отцовский дом спокинул я,

Травою за-а-арастет,

Собачка верная моя…

Но тут его вокальные упражнения прервал подошедший половой:

– Господин, а господин!.. Не годится оно так-то.

– Чиво-о-о?.. Ета почему так?.. Ежели я плачу за все, так какое твое полное право…

– Это все хорошо, что вы платите, а у нас пение не допускается, – настаивал половой.

– Не допускается?

– Так точно-с.

– А в морду хочешь, а?

– Помилуйте, у нас насчет этого строго…

Кругом подходили посетители, и в окошко уже высовывалась одноглазая физиономия хозяина, как вдруг в комнате послышался какой-то шум, громкие голоса, и не успел вставший Микитка размахнуться как следует на полового, как Рекс с громким лаем кинулся на него и схватил за руку.

– Карраул! – во всю глотку заревел перепуганный парень, но крик замер на его губах: несколько полицейских схватили его крепко за руки.

– Ага, попался, молодец!.. Все оставайтесь на местах… Запереть все выходы…

– Ищи, Рекс, ищи! – раздавались распоряжения.

Рекс живо обежал сад, помещение трактира, но ни на кого больше не указал.

– Что?.. Что такое?.. В чем дело? – раздавались кругом испуганные голоса.

– Этот молодчик ночью в уезде старуху убил и ограбил, вот что… А ну-ка обыщите его.

И, под возмущенный говор собравшихся, из карманов оторопевшего Микитки извлекли целые кучи кредитных билетов.

– Четыре тысячи девятьсот двадцать пять рублей сорок копеек, – объявил Зарин.

– Ого!.. Вот так молодец!.. Ловко заработал! – заговорили кругом.

Сели составлять протокол, а Микитка, у которого весь хмель мигом выскочил, стоял и не спускал глаз с Рекса.

«Так вот они какие собаки», – думал он, и укушенная рука его больно ныла.

Невесел был и Зарин:

«Ушли-таки, оба заправилы ушли, а это „пушечное мясо“ нам оставили», – думал уныло он.

– Пустите… Позвольте… Дайте пройти, – послышался голос из народа – и весь запыленный, но радостно улыбающийся быстро подошел Гусев.

– Поздравляю!.. Поздравляю вас! – крепко пожимал он руку Зарину.

– Спасибо, да что же, главные-то птицы улетели…

– Как, что вы, да разве вы не знаете – я ведь сейчас из вашей канцелярии, а туда передавали по телефону, что на вокзале задержаны еще два участника и при них свыше десяти тысяч рублей.

– Что вы?!.. Вот это действительно приятное известие, – вскочил Зарин, – вот это так порадовали. Доехали-таки мерзавцев – не мытьем, так катаньем, а доехали.

Эль-де-Ха

Не щадя живота своего

Стояли Святки Рождественские.

Широкое веселье разливалось кругом, и не сдерживали его ни снега, ни морозы трескучие, и казалось, что наоборот – не будь их – и совсем праздник не в праздник был бы.

Веселились и в губернском городе Муратове. В нем тоже, несмотря на его южное положение, стояла настоящая русская сугробисто-снежная, веселая зима. Елки, спектакли, балы-маскарады и катание на тройках – все это, как в веселом калейдоскопе, сменяло одно другое. Все веселились, все отдыхали от повседневных работ и забот, а если кто и работал, как, например, на телеграфе, трамвае, железной дороге, то и они, отдежурив свое время, с беззаботным весельем кидались в радостный, светлый праздничный водоворот.

Впрочем, не все веселились, не все отдыхали, и посреди ликующей беззаботно-веселой толпы внимательные и серьезные, сознавая всю важность своего общественного служения, виднелись серые и черные фигуры чинов полиции. Они не имеют отдыха: их дежурство бессменно, их служение обществу велико и неоценимо…

Пьеса началась.

В переполненном снизу доверху большом городском театре, как говорится, яблоку негде было упасть, но вся эта масса разодетого по-праздничному народа замерла, устремив горящие любопытством взоры на ярко освещенную сцену. Большой наряд полиции был раскинут по всему зданию театра во главе с помощником полицмейстера, высоким, тучным человеком.

В самом «райке», на галерее, слабо освещенной маленькими, красновато горящими электрическими лампочками, также виднеются фигуры городовых. Один из них особенно выдается своею высокою могучею фигурою. Это Пимен Кошка, городовой первой части.

Грустно, тяжело на сердце у Кошки, казалось бы, и на свет Божий не глядел, а не то что в наряд идти, да еще в такой праздничный день, когда кругом столько веселья, смеха, столько радостных, счастливых лиц.

Сегодня, возвратясь домой утром после бессонной ночи с поста, он застал в слезах свою жену, чернобровую Грушу: маленькая дочка Надя лежала в жару, жалуясь на боль в горле. Куда девалась усталость у бедного отца: разахался он над своею ненаглядною дочкою да, посоветовавшись с женою, решил отнести ее к известному детскому врачу, доктору Когану, так как первым он считался в городе по детским болезням. Понесли, да только толку никакого не вышло – прием уже кончился, а когда Пимен стал настаивать, чтобы все-таки доктору доложили, потому что ребенок очень болен, то как раз в эту минуту и сам доктор Коган с женою и дочкою, одетые да нарядные такие, вышли из комнат, чтобы гулять идти.