Как ненасилие защищает государство - Питер Гелдерлоос

Тодд Аллин Морман в журнале «Social Anarchism» ссылается на Эриха Фромма, чтобы провести точное разделение между «рациональной властью» и «иррациональной властью». Морман уверяет, что «анархизм против всех форм иррациональной власти и поддерживает уместную рациональную власть».219 Иррациональная власть основана на удержании людей в подчинении, в то время как рациональная власть определяется как влияние, добровольно предоставленное личности на основании её опыта и компетентности. «Невозможно использовать насилие для введения высшего анархистского порядка, поскольку насилие неизбежно воспроизводит психологические отношения, противоречащие целям анархистской революции». Предсказуемым образом он утверждает, что нужно вступать в революцию мирно, потому что в противном случае мы только «восстановим государство в новой… форме». Так почему же возможно прекратить насилие сейчас, до революции, а после — нельзя? Почему нам говорят, что мы неизбежно и невольно станем авторитарными после насильственной революции даже тогда, когда нас убеждают сломить психологические стереотипы нашего насильственного общества и отказаться от воинственной борьбы? Морман не отвечает, как он может рассматривать людей детерминистически в конце предложения, когда в начале того же предложения относился к ним как к носителям свободной воли. Подозреваю, причина в том, что академические работники вроде Мормана боятся последствий, которые их ожидают, если они не откажутся от воинственной революции (что означает отказ от революции в целом). Вместо этого они предпочитают отстаивать свою «рациональную власть» и притворяться, что способствуют процессу, который каким-то образом сделает государство ненужным. Безусловно, главный наш вклад в теорию, как анархистов, заключается в том выводе, что государство было ненужным с самого своего начала, но тем не менее продолжает удерживать и наращивать власть. Силлогизм Фромма или, по крайней мере, его интерпретация Морманом теряет из виду то, что для «иррациональной власти» «рациональная власть» неактуальна, бессмысленна и бессильна.

На мой взгляд, было бы гораздо легче покончить с психологическими отношениями насилия и господства, уничтожив социальные институты, политические и экономические структуры, созданные специально для воспроизведения насильственного господства. Но сторонники ненасилия смело трубят отступление, заявляя, что нужно лечить симптомы, хотя болезнь тем временем может распространяться, защищаться и вотировать прибавки к собственной зарплате. Морман заявляет: «Насилие способно атаковать только физические проявления социальных отношений, составляющих государство. Нельзя убить эти социальные отношения физическим нападением».220 Оставив в стороне тот факт, что этот довод полностью ложен в отношении туземных культур, отражающих империализм и вторжения извне (в этих случаях убийство или изгнание колонизатора действительно убивает колониализм, если это получается сделать до вестернизации), давайте примем узкий европоцентризм Мормана и сосредоточимся на обществах, в которых угнетатель и угнетённый принадлежат к одной и той же нации или культуре. Оппонент только что установил, что насилие может уничтожить лишь физические, но не психологические проявления угнетения. Любой разумный человек, исходя из этого, рекомендовал бы революционную борьбу, содержащую в себе и деструктивную, и созидательную деятельность — насилие против угнетателей и их инфраструктуры вместе с одновременной заботой о своём обществе и его исцелением. Морман и тысячи пацифистов, мыслящих, как он, вместо этого объявляют, что нам нужно сосредоточиться на психологическом освобождении, избегая при этом физической борьбы. Как они не видят довод, параллельный их же аргументу и заключающийся в том, что психологические действия не могут уничтожить физические проявления государства — непостижимо. Возможно, они верят, что социальные отношения угнетения сами по себе независимы, а физические структуры угнетения воображают чем-то отдельным и эфемерным, но это упрощённый взгляд. Социальные отношения и физические структуры нельзя полностью разделить (особенно в реальности, а не в философии, поскольку эти термины — аналитические инструменты, облегчающие разговор о разных аспектах одного и того же), и они явно развиваются совместно. Физические структуры и социальные отношения взаимозависимы и усиливают друг друга.

Морман также придерживается тоталитарной концепции революции. «Революционер проповедует новый набор социальных отношений и уничтожает старые не обучением, примером или разумной аргументацией, но властью, страхом и шантажом: столпами иррациональной власти».221 Этот аргумент предполагает, что не-пацифистская революция должна вестись против людей, обладающих неадекватной философией или политически неправых — людей, верящих в неправильные вещи (именно так видит революцию политическая партия). Но освободительная борьба имеет более одной оси координат. Она может быть культурной, в виде борьбы за изгнание иностранного колонизатора и буржуазных политических партий, приобретших характеристики такого колонизатора (согласно определению Фанона); или же она может быть структурной: уничтожать структуры централизованной власти и иерархические институты, не целясь в каких-либо конкретных людей, кроме тех, которые предпочтут сражаться на стороне власти. После того, как революция уничтожит все структуры капитализма — захватит все фабрики, перераспределит всю землю, сожжёт все деньги, — людей с капиталистической философией не нужно будет подвергать чисткам или запугивать иррациональной властью. Не имея военного аппарата для внедрения капитализма или полицейского аппарата для его защиты, они — как люди — вполне безвредны, и либо научатся делать что-нибудь созидательное в своей жизни, либо умрут от голода, так и не поняв, что уже не могут кому-нибудь платить, чтобы на них ишачили. Типичная пацифистски-анархистская конструкция Мормана основывается на евроцентристском, политическом видении революции, в котором революционная партия захватывает власть и с помощью некоего централизованного аппарата навязывает своё видение свободы всему остальному обществу. На деле, само общество — как оно есть на данный момент, искусственное объединение людей, не имеющих добровольного интереса к общему сотрудничеству, — следует уничтожить. Воинственное революционное движение может уничтожить главную опасность — правительство, которое удерживает вместе массу различных форм управления в единой нации-государстве. Сделав это, мы уже не будем нуждаться в некой рациональной, «разумной» идеологии, чтобы сдерживать всех вместе, ведь общества разделятся на меньшие, естественные объединения. Революционерам не придётся использовать насилие, чтобы убедить всех вести себя определённым образом, так как единообразие не будет необходимым в масштабах всей страны.

Аргументация Мормана также основана на аксиоматике западной культуры, не признающей иных причин для насилия, кроме установления господства. Эта система координат тесно связана с изначальной тоталитарностью западной культуры (что явно проявляется и в этатичности пацифизма, наделяющего привилегиями государственное насилие, активно ругая насилие восстания). Идея того, что использование «насилия» автоматически создаёт иррациональную власть, не имеет смысла с точки зрения культурных ценностей, которые не обязательно рассматривают насилие как инструмент достижения господства. Согласно мифу народов Манде, творец Мангала принёс в жертву Фаро, чтобы спасти всё, что осталось от творения. Напротив, в греческой мифологии Хронос пытался убить своего сына, а позже Зевс также пожрал свою любовницу, Метис, чтобы сохранить свою власть. Второй пример построения сюжета типичен для западных мифологий. Использование насилия происходит продуманно, ради захвата власти и насильственного контроля, или импульсивно, когда причиной, как правило, выступает ревнивое желание обладать другим существом. Эти повторяющиеся сценарии не универсальны для всех культур.

Они также не универсальны для всех ситуаций. Коллективное, скоординированное насилие для установления и навязывания нового комплекса социальных отношений, которые нужно поддерживать за счёт насилия, или революция путём захвата централизованных институтов — это пути к созданию или сохранению насильственной власти. Но путь к социальным переменам лежит не только через эти два варианта. Мы рассмотрели, что Франц Фанон описывал насилие как «очищающую силу», когда его используют для освобождения люди, измученные и униженные колонизацией. А понятие колониализма относится сегодня к коренным народам, к прямым колониям от Гаваев до Самоа и к оккупированным зонам от Курдистана до Ирака, причём похожую ситуацию мы наблюдаем на территории неоколоний Африки, Азии и Латинской Америки, а также «внутренних колоний», оставшихся от популяций рабов в США. Короче говоря, колонизация по-прежнему относится к сотням миллионов людей и вовсе не изжита. Фанон помогал FLN («Фронту национального освобождения») в Алжире и работал в психиатрической больнице, специализируясь на психологии колонизованных народов и на психологических последствиях их освободительной борьбы. Другими словами, ему уместнее, чем Эриху Фромму, оценивать психологию насилия, ставящего своей целью освобождение, исходя из положения большинства населения Земли — не с точки зрения образованной политической партии, стремящейся переделать фасад мира, но с позиции людей, угнетаемых такой насильственной системой, что им остаётся или давать ей отпор силой, или социопатически выплескивать это насилие друг на друга. Рассуждая о колонизации и сопротивлении ей, Фанон пишет: «Общеизвестно, что большие социальные волнения уменьшают распространённость делинквентности и психических заболеваний».222