Без названия - Автор Неизвестен

Кате было всего четырнадцать лет, живет напротив кинотеатра, известна своим легким поведением. Частенько я замечал, как три-четыре подростка затаскивали ее по вечерам в одну из беседок кинотеатра за плетень из дикого винограда.

Катя очень красивая: курносая, круглолицая, с голубыми глазами, через плечо толстая белая коса крепко заплетена.

Эта девочка мне нравилась своим прямым и игривым нравом.

— Можно? — спросила она.

— Ты же уже вошла, — и видишь, что я не против. Значит, проходи! сказал я.

— И правда! — воскликнула театрально Катя.

— Ты по делу? — спросил я.

— Нет, — сказала она, — просто поболтать!.. Мне можно раздеться?

— Конечно… Вон, пальто на вешалку повесь.

— Да вижу я, куда вешать…

— А что тогда спрашиваешь?!!

— Проверить: злой ты или нет, Сергей Александрович.

— Как видишь, добрый!

— Это еще надо подтвердить! — сказала Катя.

— Если надо, подтвердим! — отпарировал я.

Катя сняла пальто. Я не встал ей помочь, потому как сомневался, что подобные манеры с моей стороны окажутся в ее стиле.

Она еще никогда не заходила ко мне в гости. Изредка мы переговаривались в малом фойе или на улице, да и то больше по части порядка. А сегодняшнее посещение меня удивило. Словно выявилось подземное течение и потекло серебристым ручейком снаружи…

Теперь, раздевшись, Катя выглядела совсем привлекательно! Ее отец работал директором бетонного завода, и одевалась она внушительно! На Кате уютно и красиво сидели короткая джинсовая юбка, индийская, с золотыми переливами на черном фоне, кофточка.

Катя растегнула кофточку, и под ней обнаружилась приталенная коттоновая рубашка. На правой руке у девочки сиял золотой перстень с граненым рубином. Катя, проходя от вешалки, не останавливаясь, по пути захватила стул и села на него слева от меня, облокотившись на стол.

Мы смотрели друг на друга.

— Ну, что? — спросила она.

— Ничего! — ответил я, будто вовлекаясь в игру.

— Что у тебя новенького, Сергей Александрович?

— Да вот же, ты пришла! — сказал я и протянул руку, провел указательным пальцем Кате по носу, едва прикоснувшись к нему.

— А дальше что? — спросила она.

Настроение у меня поднималось, я отодвинул библию в сторону.

— А ты хотела бы что-то еще? — спросил я, не отводя глаз от Кати.

— Ну, ты же сам хочешь, я вижу! — сказала девочка, нагловато улыбаясь мне в лицо.

— Да… Нюх у тебя собачий! — сказал я. — Хочу!

— Так в чем же дело, давай, — предложила Катя.

С минуту я молчал и сидел неподвижно. Во мне шла борьба!

Снова меня щекотало и подталкивало на решительность соблазнительное чувство свободы прикосновений! Но ей же четырнадцать лет! «Решайся или не решайся!» — диктовал я себе. — «Раз уж ты впустил птичку, то… ты уже решился! И все остальное будет лишь отговорками!»

Я подсел поближе к девочке и посмотрел ей в глаза. Больше я ничего не говорил Я расстегивал пуговицы на коттоновой рубашке. Катя едва водила плечами, и ее груди казались отзывчивыми, оживали в моих ладонях!..

Я почувствовал прилив неистового наслаждения во всем своем теле. Я не ведал, что я творил!..

— Ой, Сереженька!.. Хватит… Не могу… О-е-е-е-ей!.. — металась Катенька. Наконец все закончилось.

Катя медленно встала с моих коленей и только начала застегивать рубашку, как в кабинет кто-то требовательно постучал!

«Господи! — воскликнул я про себя, — я же не запер дверь!» Катю будто неведомая сила отнесла в сторону на соседний стул, она сгребла одним движением коттоновую рубашку у себя на груди в том месте, где не успела застегнуть пуговицы.

Поодаль от меня сидела молодая проститутка и застегивала свои злополучные пуговицы, на столе у меня лежала в стороне раскрытая библия, и это кабинет директора!

Едва я успел захлопнуть книгу и сунуть ее в верхний ящик стола, как в кабинет, не дожидаясь ответа на вторичный стук, вошел участковый милиционер! Он приостановился, словно оценивая ситуацию, присмотрелся к девочке. Катя сидела согнувшись, полубоком от участкового.

От сокрушительных ударов сердца у меня подрагивала голова, руки дрожали, и я их убрал со стола на колени.

— Здравствуйте, — наконец-то решился негромко вымолвить я.

— Здравствуйте! — громыхнул тяжелым голосом участковый. — Чем занимаетесь? — поинтересовался он.

— Вот, — указал я кивком на Катю. — Профилактическая беседа. Уговариваю Катю, после десятого поступать в культпросветучилище.

— После десятого на постоянную работу в беседку? — громыхнул милиционер. — А, Катька?

— А вам какое дело! — повернулась к нему девочка. Тайком она уже успела дозастегнуть все оставшиеся пуговицы, и теперь ее могло выдать лишь раскрасневшееся лицо и вспотевшая челка.

— Ты что, здесь физзарядкой занималась? — хохотнул он.

— Танцевала! — ядовито выкрикнула Катя.

— С голой задницей? — прищурившись, подморгнул мне лейтенант и состроил отвратительную гримасу девочке.

— Да нет! — опомнился я. — Она в самом деле танцевала!

— С чего это вдруг?! — спросил, недоумевая, милиционер.

— А просто так! — выкрикнула девочка, вскочила со стула, схватила пальто и выскочила из кабинета под звериный хохот участкового.

— Ишь ты!.. Ха-ха-ха!.. — крикнул он и вдогонку успел шлепнуть Катю по заднице своей громадной рукой.

Я молчал. А что я мог сказать!..

«Однако я очень чувствительно на все прореагировал!» — мысленно подчеркнул я свое состояние.

— Сергей Александрович! — властно обратился ко мне участковый. — Я тут у вас в кабинете с одним человеком побеседую, — он даже не спросил разрешения.

— Да, да, пожалуйста, — не задумываясь согласился я, будто вслух для самого себя, потому что лейтенант даже не обратил внимание на мое согласие, ибо в это время он уже громыхал раскатисто своим голосом в малое фойе:

— Тряпкин!.. Заходи сюда!..

В кабинет зашел Тряпкин: худой, длинный, но плечистый, лет тридцати пяти. Они оба, участковый и Тряпкин, прошли по кабинету и сели друг против друга, точно явились ко мне на прием…

Тряпкин выглядел ужасно, на руках всевозможные завитушки татуировок, переносица вмята и сдвинута в сторону, глаза грязного цвета, губы тонкие, жестокие, лицо длинное, лоб скошенный, волосы короткие, ежиком. В руках он перебирал по кругу замусоленную шапку, сидел в расстегнутой фуфайке, на груди красовалась тельняшка, на шее висела половинка потрепанного шарфа. Участковый начал:

— Ну что, косой! Я твою блатхату скоро прикрою… Когда прекратишь?