Борьба великих государств Средиземноморья за мировое господство - Эрнл Брэдфорд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он достиг Геллеспонта в Абидосе. В этом месте «Ксеркс пожелал провести смотр своему войску. Для этого заранее был воздвигнут здесь на холме трон из белого мрамора (его соорудили абидосцы). Там царь восседал, сверху вниз глядя на берег, обозревая войско и корабли. После смотра он пожелал видеть морскую битву. Затем было устроено морское сражение. Победу одержали финикийцы из Сидона, и Ксеркс радовался сражению и своему войску. Увидев, что весь Геллеспонт целиком покрыт кораблями, и все побережье и абидосская равнина кишат людьми, Ксеркс возрадовался своему счастью, а затем пролил слезы. Когда это заметил дядя его Артабан, который вначале свободно высказывал свое мнение, отговорив Ксеркса идти в поход на Элладу, этот самый Артабан при виде слез Ксеркса обратился к нему так: «О царь, почему ты поступаешь столь различно теперь и немного раньше? Сначала ведь ты обрадовался своему счастью, а затем пролил о себе слезы». Ксеркс ответил: «Конечно, мною овладевает сострадание, когда я думаю, сколь скоротечна жизнь человеческая, так как из всех этих людей через сто лет никого уже не будет в живых».
Этот рассказ показывает человеческую сторону великого царя. Слишком часто греческие авторы изображают его типичным восточным деспотом. Только Геродот пишет о гуманности Ксеркса, его способности прощать врагов, его великодушии и любви к природным красотам. Хотя греки обычно называли персов варварами, термин barbarous тогда означал всего лишь человека, не говорившего по-гречески, язык которого так же непонятен, как блеяние (бар-бар) овец. На самом деле в этот исторический момент персы были, вероятно, самой цивилизованной нацией в мире. Они высоко ценили честь и справедливость, любили природу и спорт. Главной слабостью были их «джентльменские принципы» – они презирали купцов, ремесленников и коммерческую деятельность в целом. Вместе с тем греки были – как впоследствии называли англичан – «нацией лавочников». Только спартанцы были близки к персидской идее о том, как должен жить джентльмен. Поэтому персы их уважали. Ксеркс определенно не был варваром. Зороастрийская религия, которую он исповедовал, ушла далеко вперед от греческого пантеона аморальных богов и богинь.
После того как армия перешла Геллеспонт по мосту из лодок, солдаты двинулись на запад через Фракию и дошли до большой реки Стримон (Струма), через которую инженеры навели мост. Персидские послы уже были отправлены во все главные города Греции с требованием знака покорности – земли и воды. Некоторые города, в первую очередь в северной части Греции, пожелали платить дань. В Афины и Спарту послов не отправили, поскольку жители этих городов уже однажды перешли черту, убив послов, направленных к ним отцом Ксеркса Дарием.
Даже в то время считалось, что личность посла неприкосновенна. Поэтому действия афинян и спартанцев были расценены как предложение персов прийти и атаковать – если осмелятся, конечно. Спартанцы бросили послов в колодец, сообщив, что там есть и земля – на дне, и вода, то есть все, что им необходимо.
Пока флот проходил канал через Афонский перешеек и корабли начинали скользить по сверкающей водной глади, защищенной священной горой, армия двигалась по суше. Ее путь был рассчитан так, чтобы выйти к морю у города Фермы, где впоследствии возникнет город Фессалоники. В заливе Фермы флот в конце концов встретился с армией. Теперь все было готово для наступления на Грецию.
В соответствии с принятой стратегической политикой – сражаться на передовых рубежах, – чтобы не допустить врага на свою землю на севере, греки уже отправили спартанский и афинский контингент на прибрежную Темпейскую равнину. Афинские войска возглавлял лично Фемистокл, а спартанский военачальник стоял во главе войск Пелопоннеса.
Решение удерживать прибрежную узкую Темпейскую равнину было разумным в теории, однако на практике оказалось невыполнимым. Местные фессалийцы жаждали договориться с персами, а южные греки, к своему большому разочарованию, обнаружили, что персы могут обойти Темпейскую равнину, двигаясь окольными путями, о которых они раньше не знали. Учитывая, что местные жители были готовы «продать» эти пути персам, и оставаться на территории, где население проявляло к ним открытую враждебность, было трудно, афиняне и спартанцы решили уйти. Они вернулись на свои корабли и поплыли на юг.
Фемистокл, который, вероятно, не одобрял эту операцию, с радостью вернулся со своим новым флотом в Афины.
А спартанцы были уверены, что исход кампании против персов должен решиться на земле. Зато Фемистоклу инстинкт моряка подсказывал, что огромную армию вторжения, для возвращения домой зависящую от своих кораблей, лучше всего разгромить, уничтожив ее флот.
Когда персидская армия перешла в наступление, в Греции воцарилось уныние. Даже Дельфийский оракул (возможно, не оставшийся равнодушным к золоту персов) сообщил грекам, что их положение безнадежно. Из разных сохранившихся неутешительных ответов, данных городам, которые по желали узнать, что им делать, приведем два. Народ Дельф получил совет молиться ветрам. В другом совете, среди многих туманных фраз, было сказано, что в «божественном Саламине» будет уничтожено много людей («остров божественный, о Саламин, сыновей своих жен ты погубишь»). Поскольку именно в Саламинском заливе Фемистокл и его люди планировали защищать свой город, эти слова не могли не вызвать страх. Учитывая, что Дельфийский оракул обращался к грекам, многие решили, что пророчество о гибели многих людей относится к греческому флоту. Фемистокл, однако, был оптимистом. Он не сомневался, что его трактовка пророчества верна: уничтожены будут не греки, а персы.
Самым важным пунктом в позиции греков был залив Артемисий, названный так по маленькому храму богини Артемиды, стоявшему на мысе в северной части острова Эвбея. Этот остров, доказавший свою важность во время первой персидской кампании Дария, защищал Аттику и остальную Грецию от вторжения с севера. Лишь немногие из морских командиров были настолько безрассудными, что рисковали своим флотом у его незащищенного восточного берега, особенно когда дует северный ветер. Очевидное решение – пройти через Артемисий и дальше по узкой полоске воды, отделяющей Эвбею от Аттики. Поскольку флоту предстояло основную часть времени идти на веслах, было нетрудно определить, что корабли вторжения (скорость которых будет, вероятнее всего, ограничена примерно полутора узлами) должны будут постоянно держаться под защитой Эвбеи. Иными словами, Артемисий – ключ ко всей военно-морской кампании. И две сотни греческих трирем, среди которых были и афинские, и пелопоннесские корабли, были поставлены, чтобы охранять вход в пролив.
После ухода из Темпейской равнины
