Крылья огня - Чарльз Тодд

Цветы чаще приносят в церковь и расставляют в высоких вазах. Ратлидж помнил, как в детстве он ходил с матерью украшать алтарь цветами, когда наступала ее очередь. Он тогда сидел на холодном каменном полу и водил пальцами по рисункам на мемориальных табличках, которые отмечали почетные места вдоль прохода. Потом он выучил их все наизусть. Рыцарь с перьями, мечом и красивыми шпорами. Дама в конической шляпе, в длинном вышитом платье, с собачкой у подола. И джентльмен елизаветинской эпохи с изящной бородкой, в толстых штанах и куртке; он больше напоминал богатого купца, чем искателя приключений, каким был на самом деле.

Он медленно брел между надгробными плитами. Некоторые покосились от времени и так поросли мхом, что слова, выбитые на них, можно было разобрать с трудом. Попадалось много знакомых фамилий – Трепол, Траск, Уилкинс, Пенрит, Долиш, Трелони. Нашел он Полдаринов и Хокинзов, с полдюжины Рэли, хотя самые поздние их плиты относились к началу XVIII века, и парочку Дрейков.

Но фиалок он не видел. На одной надгробной плите красовался изящный кельтский крест. На другой он увидел стихи в память о ребенке, утонувшем в реке Бор. Еще на одной была выбита открытая книга с лентой-закладкой между каменными страницами. Многие надписи посвящались «Любимой жене» и «Любимому мужу». Много было погибших на войне и от чумы. И вдруг он увидел очень красивого каменного ангела на постаменте, по которому шла надпись: «В память об экипаже “Мэри-Энн”, утонувшем в шторм 23 октября 1847 года. Упокой, Господи, их души». И список из двадцати семи фамилий.

Он понял, что перед ним тот самый ангел, который нравился Ричарду. Мраморная голова ангела была слегка повернута; безмятежные глаза смотрели на колокольню. В позе ангела угадывались и сострадание, и сила; он раскинул мощные крылья. Ратлидж понимал, почему ангел произвел неизгладимое впечатление на мальчика, который проходил мимо статуи каждое воскресенье по пути на службу.

Голос у него за спиной произнес:

– Красиво, правда? В деревне объявили подписку, чтобы заказать статую лондонскому скульптору. Тревельяны послали анонимное пожертвование, чтобы добавить требуемую сумму к тем деньгам, которые они дали открыто. Так они поступали.

Обернувшись, Ратлидж увидел Смедли, одетого в черный костюм, а не в грубые вельветовые брюки садовника. Его туфли бесшумно ступали по сырой траве.

– Я увидел вас и решил, что вы ищете место, куда можно закопать овечьи кости, – продолжал священник. Впрочем, в глазах его светилось сочувствие, которое нейтрализовало насмешку. – Вряд ли в деревне есть хоть один человек, который не слышал бы о вашей ночной находке.

– М-да, и, похоже, они никак не возьмут в толк, ради чего я стараюсь, – раздраженно ответил Ратлидж. – Всех волнует только то, что я делаю.

– Сейчас вы очень удивитесь. Похоже, все местные думают, что вы напали на след Потрошителя. Они гадают – между собой, не при вас, конечно, – не местный ли уроженец тот, на чьей совести лондонские убийства. Они изучили списки тех, кто когда-то жил в наших краях и переехал. Ничего не обнаружив, стали вспоминать всех, кто жил здесь какое-то время. Как иначе объяснить, почему инспектор из Скотленд-Ярда тратит свое время на два самоубийства и один несчастный случай, когда половина Лондона живет в страхе перед маньяком, который режет людей на ленточки…

Ошеломленный Ратлидж лишился дара речи. Хэмиш, который раньше не уставал напоминать ему, что в Лондоне он пригодился бы больше, не смолчал и на этот раз.

Смедли энергично пожал плечами:

– Вчера утром в газете цитировали некоего Боулса. По его словам, к поискам Потрошителя привлечены все сотрудники. Вы с ним знакомы?

– Да, – сухо ответил Ратлидж. – Если честно, сюда меня прислали вовсе не для того, чтобы искать след Потрошителя, а как раз наоборот, чтобы отвлечь от него.

– Я вам верю, – ответил Смедли, и что-то в его голосе заставило Ратлиджа пристальнее вглядеться в священника. – Вы заинтересовались мальчиком, погибшим много лет назад. Пытаетесь найти его труп. Ищете доказательство, что он на самом деле умер. Не знаю почему, но мне не хочется верить, что Ричард не погиб на болоте, а остался жив и превратился в чудовище.

– Вам легче думать, что кто-то из его близких намеренно позволил ему умереть от холода и голода?

– Нет, – с грустью ответил Смедли. – Мне легче думать, что он покоится с миром, где бы он ни был. Живой. Или мертвый. Не хочется даже представлять себе, что ребенок страдал, мучился и нуждался в утешении, но так и не получил его… Тем более ребенок, которого я крестил. Ведь я в каком-то смысле в ответе за его душу. И уж конечно, мне не хочется думать такое о сыне Розамунды.

– Лондонский Потрошитель, скорее всего, душевнобольной. Его поступки свидетельствуют о поврежденном рассудке. А убийца, которого ищу я, – не сумасшедший. Какие бы ни были у него – или у нее – причины для убийства, причины были.

Смедли вздохнул:

– Одну из них я могу вам назвать. Зависть.

– Зависть? – удивленно повторил Ратлидж. Он бы не поставил зависть первой в списке смертных грехов. И по опыту знал, что убийства не так часто совершаются из зависти.

– Зависть лежит в основе многих мелких жестокостей. Если не верите, понаблюдайте как-нибудь за детской игрой. Для детей зависть естественна, и они еще недостаточно обтесались, чтобы подавлять ее.

Ребенок мог убить из зависти…

– Чему могла завидовать Оливия?

– Наверное, многому. Например, здоровым ногам.

– А Николас?

Священник прищурился и посмотрел на каменного ангела.

– Не знаю, завидовал ли кому-нибудь Николас. Он был человеком самодостаточным. Сам делал выбор и жил с ним.

– Тогда почему он не уехал из Тревельян-Холла, не поступил на флот, не начал жить в другом месте?

– Да, верно, Николаса всю жизнь тянуло к морю. В другое время он стал бы пиратом, как Фрэнсис Дрейк, или служил бы под началом Нельсона… или стал бы географом, как Хаклюйт. Живо представляю, как он водил бы чайный клипер в Китай и обратно.

Все, о чем говорил Смедли, требовало смелости, навыка и личной храбрости. Не говоря уже о склонности к уверенному лидерству. И тем не менее Николас позволил склонить себя к самоубийству…

Ратлидж покачал головой:

– Я не больше понимаю Николаса, чем в самом начале.

– Поверьте мне, Николаса вы и не поймете. Вы читали стихи?

Слегка замявшись, Ратлидж ответил:

– Нет. Еще нет.

– Позвольте мне как священнику дать вам совет.

Видя, что Ратлидж не отвечает, Смедли продолжал:

– Убедитесь, что ваши личные пристрастия и демоны не влияют на ваши выводы. Не сейте панику в Боркуме, ища себе отпущения грехов. Если вы не можете разгадать загадку, которая не дает вам покоя, найдите в себе мужество уйти, а мы, оставшиеся, продолжим жить как жили. Наша деревня очень маленькая, понимаете? У нас нет вашей лондонской искушенности. Вы уедете, а нам еще долго страдать.

Глядя вслед Смедли, который уходил по мокрой траве, Ратлидж терзался самыми разными чувствами. Хэмиш, наслаждаясь его тревогой, поспешил воспользоваться удобным случаем.

«Тебе и здесь никто не рад, и в Лондоне, – заметил он. – Не знаю, где твое место!»

«Отношение ко мне никак не связано с Тревельянами, – холодно ответил Ратлидж. – Священник прав. Надо разделять работу и жизнь».

«Тебе не удержаться вдали от Оливии Марлоу; она все равно проникнет тебе под кожу!»

«Она ничем не отличается от других подозреваемых! Во всяком случае, для меня!»

«Кроме того, что она умерла, – напомнил Хэмиш. – Ты поэтому не читаешь ее стихи? Раньше, когда ты думал, что она жива, ты перечитывал ее стихи довольно часто!»

Ратлидж выругался и направился к тропинке, которая вела от кладбища к дороге. Причины, по которым он не читал стихов, известны только ему; Хэмиша они не касаются.

День выдался долгим и утомительным. Его еще два раза вызывали на пустошь. Первый раз за ним прибежал мальчик. Дорога, по которой он ехал ночью, при свете дня казалась совсем другой: коричневой, зеленой, черной и желтой. Местность не слишком отличалась от йоркширских пустошей, которые Ратлидж так хорошо знал. Но и здесь земля была бесплодная; в сырых низинах росли камыши; то и дело попадались заболоченные участки и зыбучие пески.

Его юный проводник бодро брел по лабиринту дорожек и расспрашивал Ратлиджа о войне. Ему хотелось узнать, сколько бошей Ратлидж убил собственными руками и был ли он сам ранен. Потом перешли на самолеты; мальчик поинтересовался, летал ли Ратлидж (он очень разочаровался, узнав, что не летал) и сколько сбитых самолетов он видел. За холмом показались первые участники поискового отряда.