Последнее искушение Дьявола или Маргарита и Мастер - Валерий Иванов

И немощь стала неторопливо отступать, зловещие невидимые руки разжались, стали возвращаться обратно свои родные черты лица и своя фигура.

— Ты услышал меня… Прости мне все мои сомнения и совершенные прегрешения, — первосвященник в экстазе воздел руки кверху.

Глава девятнадцатая

Иуда, по каждодневному обыкновению, раздал милостыню нищим от Иисуса Спасителя, призывая их славить его и внимать его проповедям. А затем зашел в трактир, чтобы попить на ночь молока, как он обычно делал это.

Едва он пригубил лучший из напитков, вина он не употреблял, как к его столу подсел плечистый, но небольшого роста здоровяк, в грязном светлом плаще и начал заводить странные разговоры, обескуражившие его и поначалу показавшиеся пьяным бредом. Но, похожий на подгулявшего моряка, человек был совершенно трезв и говорил веско и значительно….

Иуда жадно вслушивался в негромкие убедительные слова подсевшего к нему незнакомца. Его рыжебородое, тронутое оспой лицо насупилось, а жесткие голубые глаза невольно обращались на устрашающего вида клык, выдающийся из-под верхней губы незнакомца.

То, что поведал ему загадочный, уродливого облика, неизвестный в плаще с надвинутым на лоб капюшоном, странным образом перекликалось с недавними действиями Учителя.

— Он все знает, но не может открыто сказать — кругом шпионы синедриона и кесаря, предатель есть и среди вас, его учеников, — Азазелло бросал короткие взгляды по сторонам, — он ведь сам сказал вам об этом вчера на тайной вечере, преломив хлеб и передав чашу с вином.

Так оно и было, — подумал Ииуда, — Спаситель объявил, что один из нас предаст его.

— И он приказал тебе действовать, — продолжал незнакомец, нервно дергая правым веком.

— О, небеса! Я ведь не понял, что Он имел в виду, макнув хлеб в соль и, передавая мне, сказал, — что делаешь, делай скорее, — Иуда встревоженно вгляделся в глаза неизвестного посланца, — я подумал, мне, как всегда, следует пойти раздать милостыню нищим от Него, и я это сделал….

— Здесь, в Иерусалиме действует тайная секта приверженцев Иисуса-пророка, мы вооружены и готовы к восстанию. Ты видел, как восторженно встречал его народ? Это наша работа. Мы провозгласим его Господом богом и царем Иудейским, а вас — апостолами его. Нас немного, но многие сочувствуют ему в Иерусалиме и готовы встать за него. Но нужен толчок, чтобы все добрые люди сделали это.

Азазелло помолчал, озираясь по сторонам и, давая время собеседнику осмыслить услышанное.

— Нужно, чтобы стражи синедриона схватили пророка и заточили его в тюрьму — это будет сигналом к началу восстания и поводом, чтобы защитить Спасителя.

— Что я должен сделать?

— Ты должен выполнить высказанную им вчера вечером волю и указать на него стражникам, которые будут разыскивать пророка и его учеников.

— Но, как я это сделаю?

— Ты подойдешь к Каиафе….

— Но!.. — вскричал Иуда.

— Да, да. Он ждет тебя. Он верит в Спасителя и будет с нами. Ты потребуешь у него тридцать сребреников, это пароль, по которому первосвященник тебя узнает. Вот тебе красный шарф, обмотаешь им шею. Стражи опознают тебя по нему и будут следовать рядом. Ты остановишься возле пророка Иисуса и поцелуешь его. Тот, кого ты поцелуешь, будет сразу арестован. После сразу уходи, вооружись, чем можешь и ищи меня, я буду недалеко.

— Но наш Учитель… Не случится ли с ним худого?

— Мы освободим его и вознесем в храм божий, из которого выбросим всех старых богов и станет он Храмом господним — его Храмом. В Иерусалиме сейчас нет никаких войск. Римские когорты находятся в Кесарии вместе с игемоном Понтием Пилатом. Царь Ирод и вся его охрана — в Антиохии. Здесь лишь немногочисленная стража синедриона. Помни, что Каиафа на нашей стороне. Каждому делу — свое время….

И, сейчас, Иуда сжимал рукой за поясом кинжал, а другой рукой размазывал слезы по грязному, давно не мытому лицу. Не кончилось дело так, как замышлял незнакомец. Не восстал народ, не поддержал Учителя. Напротив толпы требовали его смерти. Учитель мертв, и он, Иуда, способствовал этому….

Незнакомца следовало найти и убить, а затем достойно умереть самому. Весь день Иуда метался по притихшему Иерусалиму и, наконец, увидел подстрекателя возле того же трактира. Он кинулся к нему, но незнакомец, надвинув на голову капюшон, стал, не спеша, уходить прочь. Как ни старался Иуда, он не смог догнать его, хотя и бежал за ним изо всей силы. Непостижимым образом тот удалялся от преследователя, не прилагая к этому никаких усилий и, в конце концов, пропал совсем, свернув в какой-то переулок. Иуда долго плутал по бесчисленным проулкам, но безрезультатно.

Дальнейшие поиски ни к чему не привели. Наступил вечер, когда Иуда вошел в дом, где проходила тайная вечеря. Дом был пуст, не было ни хозяина, ни других учеников, которые куда-то разбежались, хотя Иуда искал и их, блуждая по городу. На глаза ему попался моток веревки, висевший на крюке, и несчастный страдалец сунул его под хламиду. Он вышел из дома и побрел, не соображая уже ни о чем.

Очнулся он, ненадолго, на склоне горы, сидящим под толстым сикомором. Внизу простирался не затихший еще Иерусалим. Воздух был тих, прозрачен и, на удивление, душист. Иуда тоскливо огляделся и нащупал веревку….

Бывший чиновник и писец, он всегда был чужаком, выходцем из южного города Кариота — все остальные ученики были северянами из Галилеи. Но он пользовался полным доверием Учителя и являлся казначеем общины, выполняя свои нелегкие обязанности с исключительной добросовестностью.

Судьбе было угодно распорядиться так, что невольный предатель повесился на том самом суку, на котором дурашливо пытался повеситься кот Бегемот.

Умело пущенный слух о его продажности, чтобы скрыть имя истинного изменника, прошел через многие века и закрепился в церковных канонах и людской памяти.

Казначей являлся, по сути, вторым лицом в окружении Мессии и самым доверенным лицом и Учителя и всей маленькой общины, а финансы во все исторические времена играли первостепенную роль….

Зачем ему каких-то тридцать сребреников — цена пары недорогих мулов или клочка пахотной земли под Иерусалимом, когда он фактически бесконтрольно владел, в тысячи раз большей, суммой общины Иисуса и в любой момент мог с ней сбежать. Кому могли пожаловаться на это? Каиафе? Синедриону? Понтию Пилату?….

Не зря, по преданию, на эти тридцать сребреников была куплена земля разорившегося горшечника для погребения странников, и кладбище это названо Акелдама[13].

Он умер не как предатель, а, как солдат, потерпевший невосполнимое поражение. Иуда и не был предателем своего учителя Иисуса, как потом о нем скажут и напишут. Заговорщиком был, да, но против существующей власти. И в любой миг готов был отдать жизнь за Него. И отдал Ему свой последний долг. Он умер с горечью в душе, но без сожаления….

Значительно позже справедливость восторжествует и Иуду все же причислят к святым.

Глава двадцатая

Тиберий вышел из дворца, собираясь ехать в Сенат. Лишь только появился он на крыльце, как от колонн отделились шесть ликторов с пучками фасциев в руках и, высоко поднимая колени, помаршировали впереди к ожидавшей императора раззолоченной колеснице из черного дерева. Едва принцепс шагнул с последней ступеньки крыльца, как еще шесть ликторов в торжественных, серых с белой каймой, туниках шагнули вслед за ним, оказывая императорские почести.

Сам Тиберий поверх парадной пурпурной мантии надел золотой панцирь, на нагруднике которого были изображены два крылатых коня, привставших на дыбы и упершихся копытами друг в друга. Внизу, в два ряда, висели золотые пластины с затейливым орнаментом, прикрывавшие живот. Несмотря на стоящую жару, на плечи императора был наброшен белоснежный паллий с красными продольными полосами, крепившийся у горла фибулой с большой голубоватой жемчужиной. На левом боку висел гладиус — прямой короткий меч.

Сенату, от которого император ждал обвинений и упреков в превышении власти, нужно было продемонстрировать, что к сенаторам явился не просто глава государства, но готовый ко всему воин. К тому же Тиберий серьезно опасался участи заколотого кинжалами Юлия Цезаря.

Императорскую колесницу сопровождали четыре боевые квадриги — боевые колесницы с преторианскими гвардейцами, вооруженными копьями и мечами. Две квадриги возглавляли процессию, и две двигались, прикрывая тыл.

Ликторы, с эдилом во главе сопровождали императора до колесницы, где уже стоял начальник его личной охраны квестор Гней Туллий, который помог Тиберию забраться в колесницу, а затем запрыгнул на сиденье, чуть сзади и справа от него. У правого колеса развевался императорский штандарт с изображением орла с распущенными крыльями, держащего в когтях жезл, обвитый двумя змеями. Это была уменьшенная копия лабарума — государственного знамени Рима.