Уходила юность в 41-й - Сонин Н. Т.

Потапов. Но опять передо мною выросли патрули в фуражках с зелеными околышами.

Вежливо и вместе с тем настойчиво они как бы просили: «Это ж не ваш, товарищ

лейтенант, участок. Обороняйте свой!»

Я недоуменно повернул назад. А кто, собственно, назначал нам рубежи обороны?

Видел, как каждый, проверяя оружие, поправляя перед собой импровизированные

брустверы, готовился к схватке, и общая опасная обстановка захватила вконец. Над

рощицей нависла звенящая тишина.

Но вот захрипел картавящий голос: «Сдавайтесь на [139] милость

Великогермании. Будете довольны и сыты. Сдавайтесь! Времени на размышление даем

мало!»

В ответ раздалось: «Отвечаем, гады, до установленного времени. В атаку,

товарищи! Победа или смерть! Ур-ра!»

Не смолкала ружейно-пулеметная пальба, коротко и резко ухали наши пушчонки.

Увидел, как слева в атаку пошли генералы с винтовками наперевес. Охватил

необыкновенный порыв. Я рванулся вперед. Вокруг неслось, нарастая: «Ур-ра! Ур-ра!»

Но вдруг перед глазами все померкло, лицо опалило жаром. В ноги ударило тупым,

тяжким. Сознание мое померкло...

Очнулся я от режущей боли и сразу не мог понять, что происходит. Я с огромным

усилием поднялся на локти и увидел: какие-то люди стаскивали с меня сапоги. Это ж

фашисты, враги! Бросил руку к кобуре. Но один из фашистов вскочил и ударил меня

сапогом в живот. Другой, орудуя большими телефонными плоскогубцами, сильно

дернул сапог с левой ноги, я закричал от боли, проваливаясь в беспамятство...

* * *

На имя моей матери в поселок под Рязанью пришло такое извещение:

«Главное управление кадров НКО СССР на ваш запрос сообщает, что ваш

сын, Сонин Н. Т., в списках убитых, раненых и пропавших без вести не

значится».

3

Через неделю после описываемых событий, в конце сентября 1941 года, под

Пирятин придет чекист Иван Копенкин со своим отрядом. Он увидит вместо селений

пепелища, бесчисленные остовы сожженных и исковерканных автомашин, и всюду —

трупы, трупы, людские и конские. Страшная картина жестоких и бессмысленных

разрушений.

Чуть больше года назад Копенкин заканчивал свою службу на погранзаставе в

Татар-Бунарах — местечке, прославившемся геройским восстанием бессарабских

крестьян. Копенкин гордился тем, что восстанием руководил его земляк —

мужественный большевик Андрей Клюшников, родом из рязанского городка Сапожок.

[140]

Друзья из местных жителей советовали Копенкину остаться после службы в

Татар-Бунарах, где улочки и хаты прячутся в тени виноградных лоз, а люди никак не

надышатся волей, которую обрели совсем недавно. Им в самую пору помочь быстрее

наладить новую жизнь.

* * *

И он остался. Стал работать оперуполномоченным в районной милиции. Вскоре к

нему приехала жена Полина с семилетней дочкой. А через неделю разразилась война...

В сентябре Копенкина назначили командиром партизанского отряда, который

формировался в Запорожье.

Заполняя анкету, он писал: «Родился 23 февраля 1917 года в деревне Ляпуновке

Новобокинского сельсовета Сараевского района Рязанской области в семье

крестьянина-бедняка...»

Когда отряд завершил курс ускоренной подготовки, Копенкина вызвали в штаб

опергруппы в Ворошиловград. Здесь он встретился с заместителем наркома внутренних

дел Украины полковником Строкачем. Тимофей Амвросиевич выглядел усталым.

Строкач изложил обстановку, которая сложилась на фронтах. Сказал:

— Нам надо знать, что произошло под Пирятином, в том проклятом треугольнике!

Что с нашими товарищами, Военсоветом фронта? Не исключено, что генерал Кирпонос

послал свою последнюю радиограмму из... — он заглянул в карту, — из Вороньков. Так,

по крайней мере, ориентирует Ставка. Ваша задача: побывать в этом селе, обыскать

окрестности. Заодно поможете перебираться через линию фронта окруженцам. Их там

сейчас немало. Люди у вас в отряде, как на подбор, боевые, опытные. К примеру,

лейтенант Подкорытов. Знаю Николая как отличного пограничника. С ним не раз

встречался еще под Олевском. Подробный инструктаж получите у подполковника

Дрожжина, начальника опергруппы.

...И вот он, Пирятин. Как отомстить врагу за пролитую кровь, загубленные жизни,

поруганную, разоренную землю? С этой тяжелой думой Копенкин вел отряд в

Вороньки. Ночь как в подземелье. Наткнулись на крайнюю хату. За угол метнулась

человеческая тень.

— А ну, кто там, выходи! — крикнул начальник разведки Подкорытов.

Из-за хаты ответили злобно: [141]

— Хто ты, шо пытаешь на кацапской мове? Шо тебэ трэба?

Лязгнул затвор винтовки, и тут же раздался приглушенный вскрик разведчиков. В

крепких руках извивался юркий человечишка с белой повязкой на рукаве. Его винтовка

валялась на земле.

— Ишь ты, мазепа проклятая! — выругался Подкорытов. — Полицай небось!

Кого охраняешь, оккупантов? Есть они в селе?

— Нема. Я на варте. Поставили вот, — он кивнул на тополь, на котором висело

тело повешенного.

— Виселицу охраняешь? — догадался Копенкин.—За что это его?

— То жинка. Радянских генералов годувала. Это ее хата.

— А ты вроде не радянский теперь? — вскипел Подкорытов. — Вот займешь этой

жинки место, иуда!

Он шепнул что-то Копенкину. Партизан согласно кивнул головой.

— Ткаченко! — позвал Подкорытов. — Сходи достань где-нибудь лопату.

Тот вернулся вместе со стариком, который рассказал, что утром нагрянули в село

фашисты в фуражках с черепами и вот этот ублюдок, Тимох, выдал им Марийку,

знатную свекловичницу. Она, мол, кормила генералов, когда они зашли к ней на отдых.

За эту услугу Тимох получил от немцев Марийкину хату.

— А ну, хлопцы! — скомандовал начальник разведки.

— На сук его, немецкого холуя!

Через пять минут все было кончено.

— Но куда же они пошли, генералы? — допытывался Копенкин у старика.

— Весь день сильный бой шел. Где? А в Шумейкове. Это тут рядом...

— Идемте, товарищи, пока ночь, — сказал Копенкин. — Проводить хочешь? Не

надо, дедушка. Полезай-ка лучше на печь. Тебя, кажется, никто с нами не видел...

* * *

В роще перед партизанами предстало страшное зрелище. Словно злая буря

пронеслась над нею, вырвав с корнем и изуродовав кусты и деревья. И повсюду —

трупы наших бойцов и командиров — в изорванной окровавленной [142] форме, с

оружием, зажатым в руках. Над урочищем стояла суровая тишина, и лишь где-то внизу,

в овраге, чуть слышно позванивал ручей.

Копенкин снял с головы шапку-кубанку с широкой красной лентой, скорбно и

взволнованно сказал:

— Всей своей черной кровью за все злодейства оплатят фашисты. Поклянемся,

товарищи!

Он произносил слова партизанской присяги, и весь отряд дружным шепотом

повторял за своим командиром:

— Перед лицом Родины я торжественно клянусь: за сожженные города и села,

страдания и муки жен, детей и матерей наших буду мстить врагу жестоко, беспощадно

и неустанно до тех пор, пока последний фашистский гад на нашей родной земле не

будет уничтожен. Кровь за кровь, смерть за смерть!

...Всю осень отряд Копенкина будет рейдировать по северо-западным районам

Полтавщины, выводя попавших в окружение бойцов и командиров Красной Армии,

активно разведуя силы и расположение фашистских войск. В ноябре отряд соединится с

партизанами, действовавшими в Гадячском и Миргородском районах.

Сильнее смерти

1

Завывает пурга за окнами, но на печи тепло и уютно. Слышу, как звучно

потрескивают дрова, и кажется, что жаром прокалило каждую косточку. Хозяин, дядька

Михалко, тихонько шаркая валенками по свежевымытому полу, обращается ко мне:

— Отогрелся, хлопче? Скоро вечерять будем.