Загадка Красной вдовы - Джон Карр

Зачем? Я не переставал привлекать ваше внимание к шкатулке. Я снова и снова говорил, что с ней что-то не так. А вы все твердили в ответ: «Но в ней нет отравляющего устройства». Верно, такого устройства в ней нет. Что же тогда с ней такое? Как вы думаете, что это за шкатулка?

– И что же? – спросил Мастерс.

– Это шкатулка для хранения с драгоценностей, – сказал Г. М., – с двойным дном.

Он поднес ее к свету, зацепив снизу одну из стенок, потянул. Из шкатулки на добрых пять дюймов выдвинулся неглубокий ящичек, и что-то выпрыгнуло из него, как лягушка… Все отпрянули назад. Небольшой кожаный мешочек ударился об пол, и шнурок, стягивающий горловину, порвался. На полу что-то засверкало. Терлейн разглядел пять бриллиантов (два – в массивных золотых оправах), две рубиновые пряжки для туфель и…

– Безделушки, которыми задабривали палачей. Именно о них рассказывала Чарльзу Бриксгему старуха Марта, – сказал Г. М. – Вот зачем он пришел.

Глава 14

КРЕСЛО МАРТЫ ДЮБЮТ

– Я слышу, звонят в дверь, – продолжил Г. М. – Должно быть, приехал врач с командой криминалистов. Они идут сюда. Если вы хотите услышать окончание истории о проклятии «вдовьей комнаты», нам всем нужно куда-нибудь переместиться… Погодите! Кто-нибудь, захватите одно из кресел, то, на котором написано «Месье де Париж» – вон оно, у него все ножки отломаны. Оно будет фигурировать в рассказе.

Словно под гипнозом, Мантлинг наклонился и поднял кожаный мешочек. Он был новый. Мантлинг высыпал часть его содержимого на ладонь. Драгоценности искрились, переливались огнями – средоточие света в окутанной тенями комнате. Терлейн не разбирался в бриллиантах, но видел, что те два, что были оправлены в золото, почти достигали размера голубиного яйца и были, похоже, самой чистой воды; другие два, оправленные как серьги, отливали голубым; самый большой бриллиант был без оправы, он переливался сверкающими гранями. Пряжки с рубинами были изогнуты почти полукругом. И наконец, там был сапфир в форме розы, булавка со сломанной серебряной ножкой – ее будто вырвали откуда-то.

Мантлинг дотронулся пальцем до самого большого бриллианта и хрипло сказал:

– Тут каратов восемьдесят. А может, и вся сотня. Один парень в Карнуле мне о таких рассказывал. Как они…

– Положите их в карман, – сказал Г. М. довольно бесцеремонно. – Они теперь ваши. Я хотел, чтобы они остались у Гая, раз уж он их нашел, но теперь он мертв – из-за них. – Он задвинул потайной ящичек обратно. Сто каратов, говорите. У меня странное воображение. Я вижу, как на эшафот поднимаются люди. Колени их дрожат. Они срывают с себя драгоценности и отдают их палачу, чтобы он обошелся одним ударом. Среди них была одна женщина – видите серьги? Вот ваше наследство. Вам оно нравится?

– А я думал о том, – заговорил вдруг сэр Джордж, – не ошиблись ли мы в мотиве всех совершенных преступлений.

– Мотиве?

– Да. Чтобы убить ради таких богатств, необязательно быть сумасшедшим.

– Верно. Я думал о том же. Но только сумасшедший, убив, не возьмет добычу. Берите стул и пойдемте. Кто-нибудь, приведите Равеля. Он нам тоже понадобится.

Все молча вышли. Карстерс взял стул и, пока нес, с любопытством глядел на обломок единственной оставшейся ножки. В холле, возле входной двери, стоял перепуганный Шортер, который только что открыл дверь экспертам-криминалистам. Мастерс задержался, чтобы дать необходимые указания. Он присоединился к остальным в кабинете. Мантлинг включил верхний свет. Карстерс пошел за Равелем. «Чтобы было без обид», – пояснил он. Мантлинг высыпал драгоценности на стол. Г. М. сел за стол, снял цилиндр и положил его рядом с собой. Некоторое время он молчал и обеими руками тер лысину.

– С самого начала, – заявил он, – меня беспокоила одна вещь, которая не вписывалась в картину проклятой комнаты, убивающей всех оставшихся в ней. Я имею в виду молодую женщину, неожиданно решившую провести в комнате ночь накануне своей свадьбы в декабре 1825 года. Ведь она воспитывалась в страхе перед комнатой, внушаемом ей ее сумасшедшим отцом. И хотя она была здравомыслящей девушкой, которой приходилось ухаживать за слабоумным братом, страх должен был накрепко въесться в нее. Так в чем же дело?

С первым вопросом тесно связан еще один, самый главный из всех: почему скоропостижная смерть приходила лишь к тому, кто оставался во «вдовьей комнате» один? Это не согласуется ни с законами демонологии, ни с законами вероятности и здравого смысла. Даже если мы отбросим сверхъестественное, картина не прояснится. Ловушка находится в неподвижности и работает всегда, когда кто-нибудь приведет ее в действие; она не может разгуливать по комнате и выбирать себе жертву или так подбирать момент, чтобы никто не увидел, как она срабатывает. И все же, если в комнате находилось больше одного человека, в ней было безопасно.

Я нашел ответ. У той девушки, в 1825 году, была причина для такого странного поступка, причина для того, чтобы уединиться в этой комнате. Все умершие в ней приходили туда с одной и той же целью. Не ловушка выбирала себе жертву; жертва умирала, оставшись один на один с ловушкой. Все они что-то искали – что-то, что никто, кроме них, не должен был увидеть, – и умирали в процессе поиска. Что они искали? Хм. Я вспомнил о двух вещах, которые могли оказаться важными, а могли и не оказаться. Декабрь 1825 года был месяцем самых сильных за весь девятнадцатый век волнений среди финансистов; будущий муж Мари Бриксгем был ювелиром и впоследствии потерял свое дело.

– Подождите! – возразил сэр Джордж. – Мы же установили, что там не было никакой отравленной ловушки!

– Успокойтесь. До ловушки мы дойдем. У кого-нибудь есть спичка? Так, идем дальше, к последующим жертвам. В 1870 году из Тура приезжает торговец мебелью Мартин Лонгваль. Он является потомком того Лонгваля, который сделал некоторые предметы мебели, находящиеся во «вдовьей комнате». Возможно, у него есть семейные записи, но он о них не упоминает. Предлогом для его приезда является какой-то совместный с вашим дедом прожект. – Г. М. кивнул Алану. – Он настаивает на том, чтобы поселиться в комнате. Пока он находится там с Мантлингом, ничего не случается; как только он остается там один, то умирает.

Некоторое время старый Мантлинг, похоже, ничего не подозревает. Но неожиданно он сам – твердолобый тиран производственных мануфактур, не подверженный никаким приливам чувств, – решает провести ночь в той комнате и умирает. Ему в руки попал ключ. Что у него был за ключ, мы, наверное, никогда не узнаем, но он указывал на то, что в комнате что-то спрятано. Что-то очень ценное.

Представитель следующего поколения семьи Мантлинг, ваш отец, понимает, что с комнатой не все чисто. Он вызывает своего Равеля из «Равель и K°», чтобы тот проверил мебель. Равель проверяет. Он даже вывозит несколько предметов…

– Но ничего не находит, – сказал Алан.

Г. М. вынул трубку, которую почти никогда не курил.

– Вам еще не пришло в голову, – спросил он, – что мы не знаем точно, находит он что-то или нет. Ведь он только говорит, что ничего не нашел.

После паузы, вызванной раскуриванием трубки, Г. М. продолжил:

– Хоть убейте, я не могу представить себе покойного лорда Мантлинга, копающегося в семейном архиве! Откуда ему было знать, что Равели – близкие родственники Лонгвалей, а Лонгвали – Бриксгемов? Но Равель все знал. Яд, стоящий на страже сокровища, не убил его. Кто-нибудь, дайте мне тот стул.

Мастерс, который слушал, не сводя глаз со сверкающих камней и поминутно прочищая горло, взял сломанный стул и, зачем-то осмотрев его со всех сторон, положил на стол. В свете лампы тускло блестел выполненный из желтой меди кант, обегавший периметр атласного сиденья. Г. М. обследовал переднюю часть сиденья снизу, там, где оно достигало нескольких дюймов в толщину. Его пальцы осторожно следовали по лилейному узору.

– Мастерс, дайте мне свой нож, – приказал Г. М. – Здесь наша работа переходит в область догадок. Прошлой ночью я, как мог, проверил его, так как думал, что если где и есть ловушка, то, скорее всего, в кресле главы семьи. Никакой ловушки я не нашел, потому что ее уже нет. Равель-старший обо всем позаботился. Смотрите!

Он открыл перочинный нож и медленно повел лезвием по узору, легко касаясь поверхности его кончиком. В одном месте кончик ножа чуть завяз. Г. М. надавил сильнее, и лезвие начало уходить в поверхность. Терлейн видел, как начал обозначаться контур отверстия, закрытого чем-то вроде круглой дверцы, которую Г. М. и пытался сейчас вытянуть наружу. Отверстие было такого размера, что человек мог засунуть туда два-три пальца.

Что-то затрещало.

– Наверное, придется сломать ее, – сказал Г. М. – Замазка. Уж очень хорошо она держится. Видите, она относительно свежая.

Деревянный кружок развалился надвое как раз в тот момент, когда Г. М. полностью вытащил его из отверстия и он поднялся вверх на внутреннем шарнире. Кто-то непроизвольно выругался. Г. М. облегченно вздохнул и покачал дверцу вверх-вниз. Внутри отверстия была видна только ровная поверхность замазки.