Пропавшая ватага - Андрей Посняков

– Так не пойдете? – невежливо перебил Кочевник.

Уюнка-на почмокал толстыми губами и скривился:

– Я ж тебе сказал, друг. Иди один, коль так уж хочешь. А мы послушаем славного нашего колдуна.

– И слушайте! Только знайте – гнилую рыбу соль не спасет.

– Эх, Мюсена, Мюсена. Кабы не был твой покойный отец родным братом вождя…

Кочевник с вызовом сверкнул глазами:

– И что тогда?

– Выгнали бы тебя из селенья, изгнали. Нам такие, как ты, не нужны.

– Ишь ты – нам…

– Пошли к храму, парни!

Уюнка-на махнул рукой, и все зашагали за ним следом. Ни один не обернулся, не посмотрел на покинутого всеми Кочевника. Да и кто он такой, чтоб смотреть? Слишком много берет на себя, выпендривается много, с таким пропадешь ни за что, сгинешь. То ли дело – Уюнка-на! Спокойный, уверенный в себе, солидный. Он скоро и будет жрецом, и кто потом сменит вождя? Уж точно не Мюсена-Кочевник. А, между прочим, от властей селения зависит многое – и лучшие куски мяса за общим столом, и уважение. Даже привезенных из Марг-Койно невест – они, власти местные, распределяют. Кому истинную красавицу дадут, кому просто работящую, а кому и как повезет, как дозволят боги, вернее – как истолкует их волю великий жрец!

Проводив грустным взглядом приятелей, Мюсенака вздохнул и, потуже затянув пояс, зашагал берегом реки по узкой рыбацкой тропке, когда-то натоптанной до твердости камня, а ныне заросшей репейником и густыми кустами черной смородины. Шел, насвистывал, прогоняя грусть – еще бы, уже совсем скоро он увидит наконец возлюбленную свою Хлейко-нэ, настоящую красавицу – рослую, сильную, с волевым, обрамленным густыми рыжеватыми волосами лицом и густо-серыми, гордо сверкающими глазами. А какая грудь у Хлейко? Увесистая, тугая, с твердо торчащими сосками, пробивающимися даже сквозь сшитую из шкуры нуера рубаху. Вот она, истинная красота! Мюсена познакомился с этой девчонкой на празднике, когда приплыл в Марг-Койно просто так, в гости. Приметил гордую красотку сразу – поначалу просто смотрел, как та наперегонки с другими девами бегала, ныряла да метала тяжелые камни, а потом позвал покататься на лодке. Полуголая – короткая набедренная повязка да тоненькая змеиная курточка – девушка лапать себя не позволила, ударила сразу в челюсть – да так, что аж искры из глаз! Правда, потом, прощаясь, все же разрешила себя поцеловать и во время затянувшегося сладкого поцелуя – Кочевник это хорошо чувствовал – млела.

Ах, если бы… Да позволит ли она до свадьбы? А почему бы и нет? Девчонка свободная, уверенная в себе, и живет – это видно – без оглядки на кого бы то ни было.

Река впереди изгибалась широкой петлею, и Мюсена, сообразив, пошел напрямик, лесом. Рвались к небу высокие кедры и сосны, рядом шумели рябины и клены, желтели нарядные липы, раскачивался на ветру густой подлесок – чернотал, можжевельник, папоротники. А за можжевельником, под липами, притулилась хижина.

Неказистая, сложенная из тонких бревен и кое-как покрытая лапником, поставленная не для того, чтоб в ней жить, а лишь переночевать, переждать непогоду. Вместо двери висела сплетенная из луговых трав циновка, возле порога росли дикий чеснок и лук.

Любопытствуя, Кочевник свернул с пути, тронул рукой циновку… И не смог откинуть ее, войти не смог! Никаких сил не хватало. Да что же это такое-то? Вроде хижина как хижина, охотник какой-нибудь сладил или рыболов.

Но не войти же!

А если с разбегу попытаться?

– Упорный какой, надо же!

Услыхав за спиной скрипучий насмешливый голос, юноша резко обернулся, хватаясь за висевшую на поясе дубинку, вырезанную из крепкого бука.

– Палицу-то свою не трогай, не укушу.

Мюсена смутился, увидев перед своими глазами ветхую безобразную старуху с морщинистым, похожим на печеную в золе тыкву лицом и длинным крючковатым носом. Одетая в какое-то грязное рубище, старуха опиралась на клюку и пристально разглядывала парня.

– Ишь ты, какой красавчик! Мускулистая грудь, кожа гладенькая, ножки быстрые. Наверное, бездельник из васильков? А ну-ка, подойди ближе, ага…

Старая ведьма вытянула морщинистые руки, и Кочевник поспешно отпрянул, вызвав дребезжащий презрительный смех.

– Что, боишься меня? Коли б хотела тебя, взяла бы, не думай. Да, может, еще и возьму. Пока же дай-ко, в глазки твои посмотрю… Странные у тебя глаза, слишком уж светлые – не с лесным ли народцем мать твоя загуляла?

– Не трогай мою мать, старая!

Возмущенно вскрикнув, Мюсена хотел было повернуться, уйти, как вдруг с ужасом осознал, что не может двинуться с места! Ноги его словно приросли к почве, руки одеревенели…

– Красавчик, красавчик… – погладив его по щеке, прошамкала ведьма.

Ухмыльнулась, плюнула на семь ветров, да, что-то шепча, заглянула в глаза.

– Недобрую судьбу твою вижу… и такую же – девы твоей. Кровь, кровь! Несчастье… смерти много. Но ты воин, да – выстоишь. А как уж дева твоя – от тебя зависит. Ах, ах… красавчик… грудь чистая, мускулы… глаза – омуты, волосы по плечам – где еще такого найду, клянусь семью дочерьми славного Сиив-Нга-Ниса, когда повстречаю? Нет уж, отпробую! Вот прямо сейчас.

Угодивший в тенета коварной лесной ведьмы юноша и опомниться не успел, как оказался в хижине лежащим на постеленном прямо на пол лапнике, поверх которого была брошена мягкая рысья шкура.

Старуха, правда, замешкалась где-то снаружи, а потом, неслышно ступая, вошла… Никакая не старуха! Светлоокая и светлокожая дева, нагая красавица с высокой грудью и солнечно-золотистыми, рассыпавшимися по сахарно-белым плечам волосами.

– Еленой меня зовут, – усевшись на чресла Мюсены, рассмеялась дева. – Хотя это чужое имя. Ты же, я знаю – Кочевник.

Юноша встрепенулся, но белокожая Елена, уперлась твердеющими сосками в его обнаженную под распахнутой оленьей безрукавкой грудь, накрывая губы самым сладостным поцелуем, какой парень помнил лишь по сладким отроческим снам.

Отпрянув, нагая дева погладила Мюсену по плечам. Провела по груди, склонилась, пощекотала языком пупок… А потом шаловливая ладонь ее нырнула в узкие штаны из тонкой змеиной кожи.

– Ай… – выгнулся парень.

– Не бойся, – красавица сверкнула очами. – Достоинство твое я не съем… не укушу даже. Погладь меня! Смелее… возьми в руки грудь.

Сказала… и дальше проделала такое, о чем донельзя смущенный парень не смел и мечтать! По крайней мере, если б он попросил о том Хлейко – даже намекнул бы, – так получил бы по сусалам так, что мало б не показалось!

Но то Хлейко, а эта… эта…

Не в силах больше терпеть, Кочевник застонал, обхватив ладонями голову девы, мягкие золотистые волосы упали ему на живот, и…

– Ничего, – облизав губы, улыбнулась лесная краса. – Теперь я тебя попрошу кое-что… Погладь-ка меня по спинке.

Опешивший Мюсена уже давно потерял себя, не надо было и упрашивать. Да, пожалуй, тут никакого мужчину упрашивать не пришлось бы!

Окончательно сбросив штаны, парень, усевшись на мягкие ягодицы девы, провел руками по нежной коже спины, погладил сахарные плечи, упал, прижался всем телом, чувствуя, как снова приходит, нарастает желание и огонь нешуточной страсти сжигает все тело.

Дева между тем перевернулась на спину, отведя колени в стороны, улыбнулась зовуще и нежно, шепотом попросила поцеловать ей грудь.

– Так… так… теперь ниже… пупок… еще ниже… Целуй же! Целуй!

Кочевник покорно исполнил все, и нельзя сказать, чтоб с неохотою. Ах, как стонала, как выгибала спину красавица с золотыми волосами! Как подалась вперед, дернулась, когда юноша властно накрыл ее своим телом, как снова застонала, закатывая светлые очи… как…

Мюсена-ка очнулся один, возле пустой хижины, в которую опять же не смог войти. Огляделся, натянул одежду… поискал глазами деву… позвал:

– Елена!

В ответ лишь где-то далеко-далеко гулко прокуковала кукушка.

Поднявшись на ноги, юноша обошел хижину и, не найдя никого, зашагал к тропинке, гадая – привиделось ли все ему или было на самом деле? Так хотелось, чтоб было. И что Елена… А что, если на ее месте когда-нибудь окажется гордая Хлейко-нэ? Почему бы и нет, если будут благосклонны боги. А они будут – боги всегда благосклонны к молодым, смелым и сильным.

Проводив мыслями славного юношу, так вовремя скрасившего ее одиночество в этой гнусной глуши, старая ведьма Нине-пухуця, сбросив обличье «доброй казачки Елены», постукивая клюкою, направилась вниз по реке в Васильковую долину. Нужно было убрать старые обереги, что еще сохраняли свою силу и могли помешать объявившимся на морском берегу бледнокожим сотворить столь нужное и полезное для вконец обленившихся бездельников Койно-орга зло! Пусть придут безжалостные белые воины, пусть разрушат столь привычную спокойную жизнь, пусть прольют реки крови и принесут много-много горя – чтоб было за что мстить! Ибо только тогда, пройдя через смерть и кровь, забывший прежнее величие народ сир-тя станет безжалостным и сильным, настолько сильным, чтобы покорить весь мир! Старуха Нине-пухуця свято верила – это время скоро наступит, и приближала его, как только могла.