Наша светлость - Карина Демина

Улыбка у нее очаровательная. Живая. И наверное, в этой вылазке имеется смысл, который дойдет до Урфина позже. Магнус ведь говорил, что у него инстинкты вперед головы работают.

— А теперь обедать.

Леди едят аккуратно. Даже когда тарелку приходится держать на коленях, а вместо столового ножа предлагается охотничий, и салфетки отсутствуют, равно как прочие мелочи жизни.

Но леди едят аккуратно.

Медленно.

Мало.

Тщательно скрывая, что все еще голодны.

— Ешь, — Урфин выдерживает обиженный взгляд. — Все. До последней крошки.

Подчиняется.

Он в ее возрасте не стеснялся того, что постоянно голоден. И ел все, что попадалось под руку, даже пшенку, которую голубям запаривали. Ничего была, твердовата, но в целом ничего.

Кто придумал, что в пятнадцать лет ужин не обязателен, и хватит хлеба с маслом… Урфину хватало ума не верить в эту чушь. Но молчание вновь становится напряженным, и Урфин просит:

— Расскажи, пожалуйста, как вы жили.

— Обыкновенно. Как все. Папа. Мама. Я и Долэг. И еще дедушка был… он мне корабли показывал. Рассказывал, откуда они и что везут.

…и что оставляют на берегу бухты. А потом старик, надо полагать, умер, и связь с контрабандистами разорвалась. Денег не стало…

— Я еще думала, что однажды уплыву.

— Куда?

— Куда-нибудь. Глупо, да?

Нет. Но если просто сказать, то решит, что Урфин опять издевается.

— Мне тоже хотелось убраться на край мира. Там бы не нашли. У меня и план был. Пробраться на корабль. Спрятаться в трюме. Сбить ошейник. И затеряться в другом городе, где никто меня не знает. Я стал бы свободным человеком.

Не отвернулась. И не отшатнулась. А в глазах не отвращение. Жалость? И проклятая метка вдруг вспыхивает. Болезненная алая точка за ухом, как напоминание о том, кто он есть.

Как-то Урфин не привык, чтобы его жалели.

— Почему вы не сбежали?

— Потому что не хотел бежать один.

А вдвоем не вышло.

Но это не тот разговор, который следует продолжать.

Подзорная труба слишком тяжела для девичьих рук, и Урфин долго ищет треножник, который совершенно точно где-то был, но где — он не помнит. Как-то выясняется, то давно пора было бы навести порядок. Вот зачем ему медвежий капкан? Хорошо, что не взведенный. Или свирель… свитки, кажется, что-то полезное. Звездный атлас. И мешок овса, изрядно облюбованный мышами.

Но треножник все-таки находится.

Окно расположено так, что смотреть в него сидя не выйдет, хотя Тисса и не верит. Она вертится, пытаясь найти подходящую, пристойную позу на лежаке, но в конце концов любопытство побеждает.

— Вы это нарочно! — ворчит, прилипая к трубе. — Ух ты… и вправду как на ладони. Там строят что-то!

Склады, пострадавшие при пожаре.

— А люди совсем не маленькие даже… у дедушки была труба, но старая. И видно было не все…

Из складок меха выглянула ножка. Узенькая ступня с поджатыми пальчиками, тонкая щиколотка и мягкая линия голени.

— И что ты видишь?

Тянуло пощекотать ступню. Или дернуть за косу… ну за ленту, которая из косы выглядывала. Лента бы выскользнула, волосы рассыпались.

— М… йолы вижу. Рыбаки.

— Почему?

— Ну… йолы обычно рыбаки используют, особенно, когда паруса не ставят. Сейчас как раз сезон на сельдь. Наверное, улов привезли. Галера еще стоит… нет, две… северяне. Они обычно меха везут. А баркентина, наверное, с юга… ага… чай привезла. Или пряности. Еще не разгружалась, но по осадке груз легкий. Ткани еще могут быть…

Надо же, какие знания. Дедушка научил?

— Странно… — она перевернулась на бок, словно от перемены позы что-то менялось.

— Что странно?

— Ну… такое… там барк стоит. Древний совсем и… — подвинувшись, Тисса указала на трубу. — Видите? Не в самом порту. В заливе. Вон там…

Барк был виден. И вправду древность. Даже издали корабль выглядел ненадежным, готовым рассыпаться от любого мало-мальски серьезного удара волны.

— …по флажкам если… они вывесили, что идут на Юг. И с грузом мехов.

— И?

— А вы смеяться не станете?

Вот когда эти зеленые глазища были так близко, Урфину становилось совсем не до смеха.

— Мех — ценный груз. А у этого в трюмах наверняка сыро… плесень… и меха пострадают, — Тисса облизнула губу. — Еще по осадке… меха легкие. А этот…

Урфин пригляделся: точно. Едва ли воду бортами не черпает.

— Не понимаю.

Зато он понял прекрасно. Меха — золотая марка. Высокие пошлины. Склочные торговцы, с которыми никто не хочет лишний раз связываться. Груз не тронут.

— Ребенок, ты чудо… но теперь мы очень и очень спешим.

Глава 11. Лоскутная

— Я жду с минуты на минуту гонца. Взгляни на дорогу, кого ты там видишь?

— Никого.

— Мне бы такое зрение — увидеть никого, да еще на таком расстоянии.

Тиссу обняли. Поцеловали в макушку. Обули. Обернув соболями — шаль волочилась по земле, как мантия — потащили прочь.

И что это значит?

Она опомнилась, лишь оказавшись в уже знакомой комнате.

— Вы оба ждете меня здесь, — Их неугомонное Сиятельство переодевались быстро, и не думая о том, что леди не должна видеть… хотя успокаивает, что синяки почти сошли. А шрамы вот остались и тот, который за ухом, наверняка, тоже.

— Запоминай, — Урфин протянул руку, и Тиссе пришлось завязывать манжеты старой рубашки. Он опять собрался в город? Мало было? — Если дядя потом спросит, то я неотлучно был при тебе. Ясно?

Нет.

— Да.

Со вторым рукавом Тисса справилась быстрее.

Пуговицы на жилете сам застегнул.

— Я вернусь через час или два… скоро в общем. Гавин, присмотри. И развлеки. Еда есть. Вода тоже. Все, радость моя, скоро буду. Поцелуй на удачу.

И этот невозможный человек наклонился, а Тисса, ошалев от происходящего, не нашла ничего лучше, кроме как поцеловать его в щеку.

— И как это следует понимать? — спросила она, когда в двери с оглушительным скрежетом повернулся ключ. Гавин вздохнул:

— Их Светлость запретили лорду выходить из Замка. Но наверное, что-то случилось…

…из-за Тиссы.

Тот корабль что-то значил. И теперь ей придется врать не только тану, но и старому лорду.

Обучение плохому проходило крайне интенсивно.

— А запирать зачем?

Тисса подошла к двери и подергала за ручку, убеждаясь, что ей не почудилось: дверь определенно заперта.

— Если, — Гавин сглотнул и отступил. — Если кто-то вдруг будет вас искать, то он подумает… решит… что вы и мой лорд…

И Тисса поняла. Она не завизжала сугубо потому, что от возмущения пропал голос. За что с ней так? В чем она провинилась?