За кулисами Apple, iЛИ Тайная жизнь Стива Джобса - Сергей Борич

— Конечно, Сагва.

Мы с Джаредом гуляем по саду в Зеленом ущелье. Это крупный буддистский центр к северу от Сан-Франциско. Здесь мы придерживаемся подчеркнуто утонченных манер, как в фильмах про кун-фу. В разговоре мы пользуемся буддистскими именами. Джаред называет меня Роши, что означает «учитель». Я обращаюсь к нему по имени Сагва. Я сказал ему, что это тибетское слово означает «ученик», но на самом деле это кличка кошки из какого-то детского мультфильма.

Сегодня прекрасный день для духовных занятий. Солнечно, тепло. Голубое небо слегка подернуто тонкими облаками. Внизу под нами океан обрушивает волны прибоя на черные скалы.

— Роши, вы просветленное существо. И все же… — он делает небольшую паузу, — вы совершаете поступки, которые кажутся мне, скажем так, жестокосердными. Вы кричите на людей, оскорбляете их, относитесь к ним неуважительно. И в то же время вы утверждаете, что хотите сделать этот мир лучше, вернуть людям детское ощущение чуда в жизни. Как это совмещается?

Вопрос, конечно, интересный, и я его уже ожидал. Я напоминаю ему, что Лао Цзы учит в книге «Дао те чин», что для великих достижений порой требуется беспощадность.

— Было ли со стороны Сиддхарты жестоким поступком бросить на произвол судьбы жену и детей? Проявлял ли Будда жестокость, заставляя своих последователей просить милостыню? Кому-то может показаться, что да.

Он бросает на меня недоверчивый взгляд. Чувствуется, что я его не убедил. Пусть Джаред не образован, но глупым его назвать никак нельзя.

— Сагва, — говорю я, — цель «Apple» состоит в достижении совершенства. Возьми хотя бы iPod или операционную систему Unix. Они приближаются к совершенству, но мы не смогли бы этого достичь, если бы не проявляли некоторую жесткость в процессе работы. Я уверен, что если бы Будда сегодня был жив, то он оценил бы чудо, которое представляет собой iPod с памятью в восемьдесят гигабайт. Тебе понятно?

— Не совсем.

— Тебе нужно еще поупражняться в спокойном миросозерцании. Посвяти целый день одной мысли, что просветление требует жестокости.

В храм мы возвращаемся молча. Я чувствую, что теряю его.

На самом деле я стал замечать это еще с тех пор, как Джаред начал общаться в столовой с этим чудаком Майком Динсмором и инженерами из его группы. Это банда смутьянов, распускающих всякие слухи о своем руководителе. А теперь, когда Динсмор умудрился восстановиться на работе, по компании поползли слухи, что группа, работающая над iPhone, обрела статус неприкасаемой. Они могут делать все, что взбредет в голову, а их никто и пальцем не смеет тронуть. Вот к чему все привело.

Конечно, Джаред рассказывает мне все, что он услышал от этих парней, и постоянно засыпает меня вопросами. Правда ли, что я уволил одного сотрудника за то, что он взял отгул, чтобы поехать на похороны матери? Правда ли, что я устроил истерику и поувольнял кучу людей только за то, что грузовик, доставлявший нам комплектующие, имел расхождение в оттенке белого цвета с окраской наших зданий? Правда ли, что я отказался выделить акции «Apple» нескольким сотрудникам, которые работают в компании с первого дня?

И мне приходится часто отвечать: «Да, но…». Например: «Да, но этот парень уже израсходовал все положенные ему отгулы, поэтому он сам виноват, а кроме того, его связывали с матерью не такие уж близкие отношения». Или: «Да, но люди должны понимать, какую важность имеют детали. Если грузовики отличаются по цвету от зданий, то я не могу сосредоточиться». Или: «Да, но именно мне принадлежали все идеи, и именно я вынужден был грабить ночные магазины, чтобы платить сотрудникам зарплату на первых порах. Я брал на себя весь риск, так почему же все остальные норовят теперь на чужом горбу въехать в рай?»

Мои опасения насчет Джареда подтверждаются, когда мы направляемся домой в лимузине и он начинает донимать меня новыми вопросами: «А уместно ли буддисту ездить в лимузине?», «А разве Будда не отдал свое царство, чтобы обрести просветление? Почему же вы так не делаете?»

— Сагва, — отвечаю я, — деньги меня не интересуют. Мое богатство может испариться завтра же, а я этого и не замечу. Оно мне не нужно. Я к нему не стремился. Деньги — это бремя.

— Блин, я же читаю газеты, — возражает он. — Вы вынудили компанию заплатить вам больше, чем она была готова. Они предложили вам какую-то сумму, а вы затребовали больше. У вас пять миллиардов долларов, вы один из самых богатых людей в мире, и все равно целых восемь месяцев торговались с ними из-за оплаты.

Он предлагает мне раздать все свои деньги. Такие вещи время от времени приходится слышать каждому богатому человеку. Честно говоря, это самое идиотское предложение в мире. Подумайте сами. Что толку в зарабатывании денег, если их все равно придется отдать? Но я ему этого не говорю. Вместо этого делаю глубокий вдох, складываю ладони перед грудью и создаю впечатление, что воспринимаю его замечание очень серьезно. При этом думаю совершенно о другом: что́ у меня сегодня будет на ужин.

В конце концов, я нарушаю молчание. Я говорю тихим и спокойным голосом, давая ему понять, что он сильно задел мои чувства, но я прощаю его и постараюсь объяснить высшие истины:

— Дело тут вот в чем. Я понимаю, из какой среды ты вышел, потому что мне тоже долгое время приходилось бороться, чтобы добыть денег. Это правда. А потом, после долгих размышлений, я пришел к пониманию, что я не обычный человек. И мне нет смысла прикидываться, что я такой же, как все. Иисус ведь тоже не скромничал и не скрывал, кто он такой. Разве не так?

— Что вы имеете в виду?

— Разве Иисус притворялся, что он обычный человек? Нет. Он заявлял: «Парни, я Иисус, сын Божий, и вам придется считаться с этим, как и мне». То же самое и у меня. Ты думаешь, я нахожу какую-то радость в деньгах? Деньги — это проклятие. Это крест, который я вынужден нести. Думаю, что ты не станешь обвинять меня в тщеславии. Я не сравниваю себя с Иисусом.

— Вообще-то вы только что сравнили себя именно с ним.

— Нет, — отвечаю я. — Это была только метафора. Вот ты предлагаешь мне отдать все деньги. Давай посмотрим, что из этого получится. Бедные люди получат деньги и тут же побегут покупать себе телевизоры с плоским пятидесятидюймовым экраном, полные мешки наркотиков и прочую никому не нужную дрянь. Сколько бы ты им ни дал, через две недели они вновь вернутся к исходному состоянию. Деньги просочатся сквозь них и попадут туда же, откуда и пришли, — к людям вроде меня. Это тебе понятно?

— Вообще-то не очень.

— Бедные люди похожи на сито. Деньги протекают сквозь них. Именно поэтому они и бедные. Но к некоторым людям деньги буквально липнут, и хочешь ты или нет, но я как раз из таких людей. Они притягиваются ко мне, как к магниту. Деньги тянутся к деньгам. У денег есть инстинкт. Они ищут нужных людей и пристают к ним.

Джаред говорит мне, что, на его взгляд, существует противоречие между имиджем святого и благочестивого человека, который я создаю для публики, и тем, какой я на самом деле. Мне кажется, что еще немного, и он назовет меня лицемером и ханжой.

Я делаю последнюю попытку:

— Джаред, единственное, на что мы способны, — это быть самим собой. Если ты Пикассо, то ты рисуешь. Если ты Джон Леннон, то пишешь песни. Если ты Гомер, то рассказываешь всякие истории. Ты представляешь свою работу миру и надеешься, что она чем-то поможет людям. Если деньги тянутся к тебе, то ты не в состоянии остановить их поток. У меня сейчас только одно желание: закончить iPhone и выпустить в мир. Понятно?

Он не отвечает, а просто сидит, глядя в окно, и вид у него то ли отсутствующий, то ли подавленный. А может, и то, и другое. Когда я высаживаю его из машины у дома, он даже не прощается. На следующее утро, придя на работу, я приветствую его поклоном и говорю: «Намасте». Джаред ухмыляется, закатывает глаза и отвечает:

— Я тут вам, блин, зеленый чай заварил. Почта лежит на столе.

44

Итак, Джаред лишился иллюзий. Такое случается с каждым, кто слишком приближается ко мне. Сначала они меня обожают, а потом приходят к выводу, что я сволочь. Но это необходимые этапы развития. Честно говоря, я считаю, что неудачи и разочарования очень важны для развития личности. Такое случилось и со мной, когда мне было девятнадцать. Я поехал в Индию в надежде поступить в ученики к гуру, которого звали Кришна Ниб Баба. Он был американцем, профессором психологии из Гарварда, который бросил в Америке все, что имел, переселился в Индию и, как говорили, достиг там просветления.

Целый месяц длилось мое путешествие вдоль Ганга. Каждый день мне приходилось выпрашивать пищу и кров. Скит Кришны Нид Бабы находился на севере страны в ущелье, окруженном скалистыми горами, вершины которых были покрыты снегом даже летом. Каждый день толпы паломников собирались на горном склоне, чтобы послушать Бабу. Одни задерживались здесь на день-два, другие жили месяцами. Мы ели только один раз в день, а спали на каменном полу.