Бессмертие наемника - Вячеслав Шалыгин

Группы захвата, которыми Дремов руководил в этом давно минувшем времени, действовали безупречно, только безуспешно. Белоглазые на самом деле буквально растворялись в воздухе, здесь он не преувеличивал ни на грамм. Капитану, ставшему по «легенде» на время старшим лейтенантом ФСБ, становилось даже немного страшно. Он вспомнил последнюю попытку схватить андроидов, когда перевернулась его машина и он две недели провел на больничной койке. Будь у него под рукой десяток сотрудников его собственной, необульской разведки, а не один сержант Круг, шансов схватить белоглазых стало бы, несомненно, больше, хотя, учитывая новейшие способности андроидов к внезапному исчезновению, это утверждение становилось не таким уж бесспорным. Действовать на Земле, в трехстах пятидесяти годах «тому назад» следовало крайне осторожно, тем более что именно в этом году Леонид должен был создать прототип первого портала. Разведка Поднебесной или тот, кто был представлен андроидами на самом деле, похоже, такими проблемами особо не загружались, но им терять было нечего, потому, что в существующем пока раскладе сил на 2353 год Эллада доминировала, а любое изменение предоставляло Поднебесной или неизвестным шанс перехватить инициативу. Внести какие бы то ни было изменения в прошлое не удавалось еще ни разу, но никто не мог однозначно утверждать, что это невозможно и в дальнейшем. Из анализа происходящих событий следовало, что загадочные андроиды вполне могли затеять какую-то сложную и многоэтапную игру. Была ли она призвана отвлечь внимание разведки эллинов от работ в лаборатории, где трудился Леонид, и помочь имперцам или была другая цель? Пока выяснить что-либо при помощи местных спецслужб не получалось. Но других помощников у Дремова в этом времени просто не было.

Оставались только «внедрения» тех, кто есть, и до последнего он особо не сомневался в их целесообразности. А вот когда из его группы не осталось никого, кроме Круга и его самого, офицер очнулся. Лазутчики уходили словно в бездну. Ни связь через спутник или прочие технические чудеса, ни тайники, явки, поддержка дружественных служб не помогли обнаружить их местонахождение. Центр Слежения в 2353 году тоже не смог ничего добавить к сложившейся картине. Получалось, что похищенных переправляли не в то время, откуда прибыл Дремов, а куда-то еще или же их прятали настолько тщательно, что вся агентура Эллады оказалась бессильна.

Размышляя об этом, старший лейтенант Дремов дошел до своей десятиэтажки.

В подъезде было темно и душно. «Опять, сволочи, лампочку выкрутили!» — подумал он и щелкнул зажигалкой.

Вдруг дверь позади него снова раскрылась, и сквозняк пригнул язычок газового пламени к пальцам Дремова. Он хотел обернуться, но в темноте просвистело что-то тяжелое, и офицер, потеряв сознание, рухнул на без вдохновения помытый бетонный пол.

В себя я пришел уже, стоя по пояс в прохладной воде. Алена окатила меня веером искрящихся брызг и, смеясь, поплыла в сторону облезло-оранжевого бакена. Я встряхнулся, прогоняя остатки наваждения, и бросился ей вслед. Длительный заплыв значительно улучшил мое самочувствие, заставив почти забыть привидевшийся сюжет. По крайней мере, когда мы выбрались на горячий песок, я не думал ни о чем, кроме пары глотков лимонада…

— Вон те двое «черных» уже все глаза проглядели, — Алена лениво перевернулась на живот, подставляя жарким солнечным лучам вполне загорелую спину. — Ой, смотри, один совсем обнаглел, на камеру нас снимает!

— Принимая во внимание твою совершенную, хотя и несколько порочную красоту и мою непревзойденную мужественность, в таком повышенном внимании нет ничего необычного, — так же разморенно ответил я. — Ты посмотри вокруг. При всем присущем мне человеколюбии я не вижу на этом пляже ни одной достойной внимания пары, кроме нас с тобой.

— Мне не нравится, что они так пялятся, — Алена приподнялась на локтях и, нацепив солнцезащитные очки, демонстративно уставилась прямо на парней.

Они смутились, и тот, что снимал, спрятал камеру за спину. Их нерешительность во многом объяснялась присутствием жен, деловито раскладывающих на покрывале завтрак, и снующей между ними и водой троицей детишек. А может быть, они действительно были не из той части населения, что наглеет, пока не сталкивается с активным сопротивлением, и их можно было урезонить вышедшим из обихода еще несколько лет назад многозначительным взглядом?

— А мне кажется, что ты лукавишь, — заметил я. — Такое искреннее и целомудренное внимание не может не приносить тебе морального удовлетворения…

— Ты страдаешь от размягчения мозга, товарисч, — плеснув в свою речь каплю неизвестного акцента, возразила Алена. — Ничего целомудренного в их кобелиных взглядах нет.

— Как же нет, если даже своими размягченными глазами — ведь они являются не чем иным, как частью мозга, вытесненного из черепа извечным человеческим любопытством, — я вижу восхищение, застывшее в их антрацитовых очах. Они видят в тебе скорее произведение искусства, нежели обычную самку, и исходят сейчас не от вожделения, а от благоговения…

— Однако все той же слюной, — закончила мысль Алена и легко толкнула меня в плечо. — Посмотри на них своим знаменитым взглядом тоскующего убийцы. Они начинают меня раздражать…

— Только из соображений гуманности, чтобы ребятам не пришлось позже выяснять отношения с женами, — согласился я и медленно сел, а потом встал и, сойдя с покрывала на горячий песок, расправил плечи.

Алена повернула голову и, улыбаясь, наблюдала за тем, как я разминаю мышцы. Парни окончательно спрятали камеру и, пытаясь убедить меня в полном отсутствии интереса к нашей паре, направились к воде.

— Довольна, красотка? — Я присел обратно на покрывало.

— Еще бы, — Алена подвинулась ко мне и прижалась щекой к моему бедру.

— Пойдем искупаемся еще разок, — предложил я, стирая с лица лоснящийся пот. — Не то я погибну как мыслитель. С расплавленным-то мозгом…

— Согласна, — поднимаясь, ответила Алена. — Хотя твой треп свидетельствует о том, что в этом качестве ты уже погиб…

— Разве это треп? — Я шлепнул ее чуть ниже прямой загорелой спины, подталкивая к кромке воды. — Слышала бы ты, о чем говорят мои сотоварищи после полутора литров. Вот где можно отчетливо прочувствовать весь упадок изящной словесности и торжество мирового зла над красотой в отдельно взятой компании…

— И все равно я хотела бы познакомиться с твоими друзьями.

— Достаточно с тебя одного Антончика…

— Его я уже изучила и пришла к выводу, что он мне не так уж интересен. Почему я не могу познакомиться с остальными?

Алена возвращалась к многократно обсуждавшейся теме. Я не мог объяснить ей, почему такое знакомство исключено, и каждый раз отделывался шутками или переводил разговор в новое русло. Сейчас я поступил просто — подхватил ее на руки и бросился в прохладную воду.

Когда мы вышли обратно на берег, в машине замурлыкал телефон. Вытирая полотенцем волосы, я открыл дверцу и, прямо в мокрых плавках, уселся на водительское сиденье. Звонили из лаборатории. У них опять что-то не ладилось с основной установкой, и без меня, как всегда, никто с проблемой справиться не мог. Вернее — не хотел. Савинков отдыхал на море, Антончик уехал на дачу, предусмотрительно бросив свой телефон на произвол несовершеннолетней сестренки, а, кроме них, из мыслящих специалистов лаборатории оставался только я. Можно было, конечно, заявить, что я не могу приехать потому, что выпил и за руль сесть не способен, а место моего пребывания удалено от маршрутов такси до невозможности, но такое примитивное вранье никогда не входило в список моих недостатков. Все это знали и пользовались моей обязательностью с естественной непринужденностью.

— С работы? — настороженно поинтересовалась Алена.

— Увы, мой юный друг, — с сожалением ответил я, — без моего гениального руководства все рушится, и я вынужден объявить выходной закрытым…

— Жалко… — протянула девушка. — Я бы еще повалялась.

— Взгляни вокруг, принцесса, — сказал я, пытаясь загладить свою косвенную вину в том, что воскресный вечер смазывается, — не так уж и прекрасен этот неухоженный пляж с грязноватой пеной прибоя и пузатыми отдыхающими…

— Ладно, ладно, — Алена улыбнулась, — я, честно говоря, и сама уже хотела предложить тебе сменить пейзаж.

Я любил ее, конечно, совсем не за это… Впрочем, за это тоже.

— «Если бы не ты, ночь была бы пустой темнотой», — процитировал я.