Структура реальности. Наука параллельных вселенных - Дэвид Дойч

Наука ищет лучшие объяснения. Научное объяснение дает толкование нашим наблюдениям, постулируя нечто относительно того, какова наша реальность и как она работает. Мы считаем, что какое-то объяснение лучше других, если оно оставляет меньше неясностей (например, сущностей, свойства которых остались необъясненными), требует меньшего количества более простых постулатов, является более общим, проще согласуется с хорошими объяснениями из других областей и т. д. Но почему лучшее объяснение должно быть тем, чем мы всегда считаем его на практике, – показателем более истинной теории? Почему, коли на то пошло, откровенно плохое объяснение (скажем, не имеющее ни одного из вышеназванных качеств) обязательно должно быть ложным? Действительно, логически необходимой связи между истиной и объяснительной силой не существует. Плохое объяснение (например, солипсизм) может быть истинным. Даже самая лучшая и правильная из имеющихся теорий в определенных случаях может дать ложное предсказание, и это могут быть как раз те случаи, когда мы полагаемся на эту теорию. Ни одна корректная форма рассуждения не может логически исключить такую возможность или даже доказать, что она является маловероятной. Но в таком случае как обосновать то, что мы полагаемся на свои лучшие объяснения как на руководство в практическом принятии решений?

В более общем виде вопрос стоит так. Какие бы критерии мы ни использовали для суждения о научных теориях, как может тот факт, что некая теория сегодня удовлетворяет этим критериям, означать хоть что-нибудь относительно того, что произойдет, если мы будем полагаться на эту теорию завтра?

Такова современная форма «проблемы индукции». Большинство философов сегодня согласны с тезисом Поппера о том, что новые теории не из чего не выводят, они просто являются гипотезами. Философы также принимают, что научный прогресс достигается посредством предположений и опровержений (как описано в главе 3), и что теории принимают после опровержения всех их конкурентов, а не после получения многочисленных подтверждающих их примеров. Они согласны, что полученное таким образом знание на деле, как правило, оказывается надежным. Проблема в том, что они не понимают, почему это знание должно быть надежным. Традиционные индуктивисты пытались сформулировать «принцип индукции», который гласит, что подтверждающие примеры делают теорию более правдоподобной, или что «будущее будет похоже на прошлое», или что-то в этом роде. Они также пытались сформулировать индуктивистскую научную методологию, устанавливая правила о том, какие выводы можно обоснованно сделать из «данных». Все они потерпели неудачу по причинам, которые я уже объяснил. Но даже если бы они достигли успеха в смысле построения схемы, успешно следуя которой можно было бы создавать научное знание, это не решило бы задачу индукции в современном ее понимании. Ведь в этом случае «индукция» была бы еще одним возможным способом выбора теорий, а вопрос о том, почему эти теории следует считать надежной основой для действия, остался бы без ответа. Другими словами, философы, которых волнует эта «проблема индукции», – вовсе не индуктивисты в старом смысле этого слова. Они не пытаются получить или обосновать теории индуктивно. Они не ждут, что небо вдруг обрушится, но они не знают, как обосновать свои ожидания.

Современные философы жаждут получить это отсутствующее обоснование. Они уже не верят, что получат его от индукции, но тем не менее в их схеме вещей остается пробел в форме индукции, точно так же как религиозные люди, утратившие свою веру, страдают от «отсутствия Бога» в своей схеме вещей. Но, по-моему, разница между наличием X-образного пробела в схеме вещей и верой в Х слишком мала. Поэтому, чтобы вписаться в более сложную концепцию проблемы индукции, мне хотелось бы дать новое определение термину «индуктивист», подразумевая под ним человека, который считает некорректность индуктивного доказательства проблемой оснований науки. Другими словами, индуктивист считает, что существует некоторый пробел, который необходимо заполнить если не принципом индукции, то чем-то еще. Некоторые индуктивисты ничего не имеют против такого определения. Другие с ним не согласны, поэтому я буду называть их криптоиндуктивистами.

Большинство современных философов – криптоиндуктивисты. Хуже того, они (как и многие ученые) очень сильно недооценивают роль объяснения в научном процессе. Подобным образом ведет себя и большинство попперовских антииндуктивистов, которые тем самым пришли к отрицанию существования такой вещи как обоснование (и даже условное обоснование). Это открывает новый объяснительный пробел в их схеме всего. Философ Джон Уорралл[26] изложил свое видение этой задачи в воображаемом диалоге Поппера с еще несколькими философами под названием «Почему Поппер и Уоткинс не смогли решить проблему индукции». Место действия – вершина Эйфелевой башни. Один из участников – назовем его Парящим – решает спуститься с башни не на лифте, как обычно, а спрыгнуть. Остальные пытаются убедить Парящего, что прыжок вниз означает верную смерть. Они используют лучшие научные и философские аргументы. Но неугомонный Парящий по-прежнему ожидает, что будет безопасно парить в воздухе, и продолжает указывать на невозможность доказать предпочтительность ожидания иного исхода на основе прошлого опыта.

Я считаю, что мы можем обосновать наше ожидание гибели Парящего. Обоснование (конечно, всегда условное) приходит из объяснений, предоставленных имеющими отношение к вопросу научными теориями. В той степени, в какой эти объяснения хороши, рационально оправданно полагаться на предсказания соответствующих теорий. Поэтому в ответ Уорралу я привожу свой собственный диалог. Место действия – то же самое.

Дэвид: С тех пор, как я прочел то, что Поппер писал об индукции, я убежден, что он действительно, как и заявлял, решил проблему индукции. Но лишь немногие философы с этим согласны. Почему?

Криптоиндуктивист: Потому что Поппер никогда не обращался к проблеме индукции в нашем понимании. То, чем он занимался, было критикой индуктивизма. Индуктивизм гласил, что существует «индуктивная» форма рассуждения, способная вывести общие теории о будущем и обосновать их использование при наличии данных в виде отдельных наблюдений, сделанных в прошлом. Он утверждал, что существует принцип природы, принцип индукции, который гласит что-то вроде того, что «наблюдения, выполненные в будущем, вероятнее всего, будут похожи на наблюдения, выполненные при сходных условиях в прошлом». Были сделаны попытки сформулировать этот принцип так, чтобы он действительно позволил вывести, или доказать, общие теории из отдельных наблюдений. Все они потерпели неудачу. Попперовская критика, хотя и имевшая влияние среди ученых (особенно в связи с другой его работой, проливающей свет на методологию науки), вряд ли была оригинальной. Необоснованность индуктивизма была известна почти со времен его изобретения и уж конечно с начала XVIII века, когда его критиковал Дэвид Юм. Проблема индукции не в том, как доказать или опровергнуть принцип индукции, а скорее в том, как (полагая его ошибочным) обосновать любой вывод о будущем, основанный на данных из прошлого. И прежде чем вы скажете, что в этом нет необходимости…

Дэвид: В этом нет необходимости.

Криптоиндуктивист: Нет, есть. Это-то как раз и раздражает в вас, последователях Поппера: вы отрицаете очевидное. Очевидно, что причина того, что в этот раз вы даже не пытаетесь прыгать с башни, частично состоит в том, что вы считаете обоснованным полагаться на нашу лучшую теорию гравитации и неоправданным полагаться на некоторые другие теории. (Конечно, под «нашей лучшей теорией гравитации» в данном случае я имею в виду нечто большее, чем общую теорию относительности. Я также подразумеваю сложный набор теорий о таких вещах, как сопротивление воздуха, человеческая психология, упругость бетона и существование спасательных устройств.)

Дэвид: Да, я счел бы обоснованным полагаться на такую теорию. В соответствии с методологией Поппера в таких случаях следует полагаться на наилучшим образом подтвержденную теорию, т. е. на ту, которая подверглась самым строгим проверкам и выдержала их, тогда как ее конкуренты были опровергнуты.

Криптоиндуктивист: Вы сказали, что «следует» полагаться на лучшую подтвержденную теорию, но почему, объясните поточнее? По-видимому, потому что, согласно Попперу, процесс подтверждения обосновал теорию в том смысле, что вероятность получения от нее истинных предсказаний выше, чем от других теорий.

Дэвид: Ну, не выше, чем от всех других теорий, потому что, несомненно, когда-нибудь у нас появятся еще более успешные теории гравитации…