Гимназистка. Клановые игры (СИ) - Вонсович Бронислава Антоновна

Конечно, сейчас он поддерживал нас с Николаем, но в том, что он нам не поверил, я не засомневалась ни на миг: уж слишком задумчивым стал у него взгляд. Но уличать нас в чём-то он не стал, и на том спасибо.

— Вот ведь… — расстроилась Оленька. — Столько надежд, и все прахом. Лиза, ты плакала? У тебя глаза красные.

— Лиза немного расстроилась, — пояснил Николай. — Но уже в порядке.

— Я попрошу заварить успокаивающего чая, — оживилась Оленька.

— Не стоит, Ольга Петровна, — возразил Владимир Викентьевич. — Думаю, нам пора возвращаться.

— Но как же чай? Лизе непременно нужно выпить у нас чаю. — Оленька вцепилась теперь уже в мою руку. Какие-то совсем не хомяковские у неё ухватки. Может, там гибрид с клещом? Этакие клещевые хомяки… — Успокоиться перед дорогой.

— Она успокоится по дороге, — непреклонно заявил целитель и взялся за мою свободную руку.

Хватка у него была не слабее оленькиной, так что я начала опасаться, что меня сейчас просто разорвут на две половинки. И не просто опасаться, а паниковать: Велес же сказал, что со смертью этого тела умру и я, а смерть сейчас подобралась весьма близко.

— Но я ей хотела показать наш дом.

— В другой раз покажете, Ольга Петровна. Елизавета Дмитриевна, идёмте. Вы и без того потратили непозволительно много времени на чужой клан.

— Это чужой клан потратил на меня непозволительно много времени, — возразила я. — В то время как тот, который должен был обо мне заботиться, от меня отказался, не так ли, Владимир Викентьевич?

— Вот именно, — сурово сказала Оленька. — Ближе нас у Лизы никого нет.

— Ольга Петровна, у вас завтра уроки. Вы к ним готовы? — вкрадчиво спросил Владимир Викентьевич.

В глазах Оленьки сразу же появилась обречённость. К урокам она явно не готовилась и хотела оттянуть этот неприятный момент как можно дальше.

— Мы занимались куда более важным делом, чем решение каких-то жалких задач, — запротестовала она почти без задора.

— Ещё по немецкому упражнения, — напомнила я.

— Ах, Лиза, к чему какая-то ерунда, когда у тебя такие проблемы?

Оленька всплеснула руками, и целитель этим воспользовался, почти задвинув меня за себя. Я не сопротивлялась: мне и самой хотелось как можно быстрее уехать.

— Нужно, чтобы проблемы появились ещё и у вас, Ольга Петровна? Николай Петрович, мы с Елизаветой Дмитриевной вам весьма благодарны и за помощь, и за гостеприимство, но увы, мы вынуждены вас покинуть.

Владимир Викентьевич словесами мог разбрасываться ещё долго, но и без того стало понятно, что битву за моё тело он уже выиграл: Оленька выглядела несчастной и смирившейся и наверняка сейчас больше думала о задании Андрея Андреевича, чем о моих проблемах, тем более что любопытство её в части разговора с Велесом никто не удовлетворит.

Выехали мы все вместе: я в экипаже Владимира Викентьевича, Николай с сестрой, донельзя обиженной на несправедливость бытия, в его автомобиле. Такой расклад меня сейчас полностью устраивал: я не была настроена на беседу, в которую меня непременно вовлекла бы Оленька, сиди мы с ней рядом. Целитель же молчал и смотрел строго в спину кучера, лишь изредка поворачивался, то ли контролируя, едут ли за нами Хомяковы, то ли надеясь, что они от нас отстали.

При таких условиях думать я могла и без того, чтобы запираться в своей комнате. Главное, чтобы не отвлекали. Сейчас волновал меня не загадочный договор с загадочным богом. Всё равно, пока не придёт время, я ничего о нём не узнаю, гадай не гадай. А как придёт — ко мне вернётся память и тогда я буду точно знать, что кому и зачем пообещала.

Но память той Лизы ко мне не вернётся, а значит, никто мне на блюдечке не преподнесёт причины нападения на семью Седых. А ведь сейчас это знание — вопрос уже моей безопасности. Велес сказал, что та Лиза умерла из-за предательства близкого человека. Предательства, которое имело очень серьёзные последствия и наверняка будет иметь для меня. Но кто он? Или она? Сколько было близких людей у Той Лизы? Мама? Оленька? Юрий? Владимир Викентьевич? Кто-то ещё? И были ли двое последних близкими? Почему бы богу не сказать более определённо хотя бы в вопросе предательства? А то теперь ждать непонятно откуда удара… Или то, что я потеряла память, меня защищает от нового нападения? В любом случае пока предатель как-то себя не проявит, я ничего не узнаю. Хотя в свете всего, что рассказал Николай, Владимир Викентьевич выглядит крайне подозрительно. Но какие у него могут быть мотивы?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Хомяковы проводили нас до самого дома Владимира Викентьевича, причём Николай вышел, чтобы попрощаться, Оленька лишь грустно помахала из машины. Николай чуть задержал мою руку в своей после ставшего уже традиционным поцелуя и сказал:

— Всё будет хорошо.

— Разумеется, Николай Петрович, всё будет хорошо, — чуть раздражённо бросил Владимир Викентьевич. — Но сейчас Елизавете Дмитриевне нужен отдых. Это я вам как целитель говорю. Всего хорошего.

Присутствие Владимира Викентьевича ужасно тяготило, поэтому я лишь коротко поблагодарила Николая, пожала ему руку, помахала так и не вышедшей из машины Оленьке и прошла в дом. Пройти сразу к себе не получилось, потому что целитель неожиданно сказал:

— Елизавета Дмитриевна, мне кажется, нам надо поговорить.

— Если вы считаете нужным… — осторожно ответила я, даже не пытаясь догадаться, о чём именно сейчас пойдёт речь: слишком много недоговорённостей было в нашем общении с целителем.

— Не здесь. Давайте спустимся в защищённую комнату. Слишком важный вопрос нам надо обсудить.

Тут уж я ощутимо напряглась. Создавалось впечатление, что меня заманивают в ловушку, идти туда категорически не хотелось, но и говорить что-то, возбуждающее подозрения Владимира Викентьевича, — тоже. Он понял мои затруднения, укоризненно покрутил головой и сказал:

— Елизавета Дмитриевна, даю слово, что вам ничего не грозит. Просто я не хочу, чтобы хоть кто-то оказался в курсе нашей беседы. Уверяю вас, это и в ваших интересах тоже.

— У вас там такая защитная система, что…

Я хотела сказать, что мне ни в жизнь не выбраться самой, если хозяин дома не захочет, но это уже граничило с оскорблением после того, что мне только что пообещал целитель. С другой стороны, его знания и умения были столь велики, что он вполне мог бы при желании убить меня так, чтобы никто этого не заподозрил. А сейчас всего лишь хочет договориться. Если, конечно, я его поняла правильно.

— Что никто не сможет узнать ни чем мы там занимаемся, ни что мы там говорим, — закончил за меня Владимир Викентьевич.

В защищённой комнате он тянуть не стал, спросил сразу, как активировал защиту на помещении:

— Велес вам сказал?

— О чём? — насторожилась я, решив до последнего не признаваться.

— О том, что я виноват перед вами… Елизавета Дмитриевна, — пауза была столь характерной, что если бы я захотела заблуждаться и далее, у меня ничего бы не вышло. — Да понял я, понял, что он вам всё рассказал. У вас лицо было такое…

Он вздохнул, потёр лоб и продолжил глуховатым голосом враз отчаявшегося человека:

— Когда тело привезли, уже ничего нельзя было сделать. При таких заклинаниях повернуть вспять можно разве что в первые несколько минут. Дальше всё. Но клятва Станиславу… Да не в ней даже было дело, я просто не мог смотреть, как вытекает жизнь из девочки, которую знал всю её жизнь. — Он вздохнул. — Я должен был хотя бы попытаться. Я не мог просто смотреть, как она умирает, хоть и прекрасно понимал, что её уже нет. Поэтому я использовал… немного незаконные способы.

Способы бывают или законные, или незаконные, третьего не дано. Но говорить этого я не стала, и без того поняла, что у Владимира Викентьевича будут неприятности, если кто-то узнает.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— И вы притянули меня.

— Не думайте, Елизавета Дмитриевна… — Он выставил перед собой руку останавливающим жестом. — Да, я знаю, что вы не она, но так всем будет проще. Так вот, не думайте, что я сделал это намеренно. Я хотел вернуть именно её и пока вы не очнулись, был уверен, что всё получилось. Первый звоночек прозвучал, когда Агата Михайловна сказала, что вы очнулись, но твердите, что вы не Лиза. Но я тогда себя успокоил, что после такого потрясения провалы в памяти вполне вероятны. Мой коллега, обследовавший вас, сказал о полном стирании личности, но я-то к тому времени уже понял, что личность была, но не та, что должна быть, а значит, на памяти стоит блок. Учитывая, что Шитов ничего не обнаружил, я решил, что блок поставлен богом, которому не надо, чтобы что-то вылезло раньше срока. Я прав?