Этика - Бенедикт Спиноза

Радость есть переход человека от меньшего к большему совершенству.

Печаль есть переход человека от большего к меньшему совершенству.

Я говорю переход. Ибо радость не есть само совершенство. Ведь если бы человек уже роднился с совершенством, к которому он переходит, тогда он пользовался бы этим совершенством без аффекта радости, что яснее видно из аффекта печали, который противоположен ему. Ибо никто не может отрицать того, что печаль состоит в переходе к меньшему совершенству, а не в самом меньшем совершенстве, так как человек не может печалиться постольку, поскольку он имеет в себе какое-нибудь совершенство. Не можем мы также сказать, что печаль состоит в лишении большего совершенства: ибо лишение есть ничто, аффект же печали есть акт, и он поэтому не может состоять ни в чем другом, как только в акте перехода к меньшему совершенству, т. е. в акте, который уменьшает или стесняет способность человека к деятельности. См. схолию пол. 11 этой части. А затем я опускаю определения веселости, игривости, меланхолии и скорби, потому что они главным образом относятся к телу и суть только виды радости или печали.

Удивление есть воображение какой-нибудь вещи, на котором душа останавливается долго потому, что это отдельное воображение не имеет никакой связи с другими. См. пол. 52 с его схолией.

В схолии положения 18 части 2 мы показали причину, почему душа от представления одной вещи сразу же переходит к представлению или мышлению другой, именно потому, что образы этих вещей взаимно связаны между собой и расположены так, что один следует за другим, но этого нельзя себе представить, когда является новый образ вещи, а душа будет останавливаться на представлении этой вещи, пока другие причины не определят ее к мышлению о чем-нибудь другом. Таким образом, воображение новой вещи, рассматриваемое само в себе, по природе своей таково же, как и все остальные; по этой причине я не причисляю удивления к аффектам, да и не вижу причины, почему бы это нужно было сделать, так как это отвлечение души происходит не вследствие какой-нибудь положительной причины, которая бы отвлекала душу от других вещей, но лишь вследствие того, что недостает причины, которая бы отвлекала душу от представления одной вещи к мышлению другой. Итак (как я уже сказал в схол. пол. 11 этой части), я признаю только три первоначальных или первичных аффекта, именно радости, печали и пожелания, а я заговорил об удивлении только потому, что вообще принято некоторые из аффектов, происходящих от трех первоначальных аффектов, обозначать особенным названием, когда они относятся к предметам, которым мы удивляемся. Это же основание заставляет меня так же точно прибавить здесь и определение презрения.

Презрение есть воображение какой-нибудь вещи, которая так мало занимает душу, что присутствием самой вещи душа побуждается воображать скорее то, чего нет в самой вещи, чем то, что в ней есть. См. схол. пол. 52 этой части.

Определения почитания и пренебрежения я здесь пропускаю, потому что, насколько мне известно, никакие аффекты по ним не называются.

Любовь есть радость, сопровождаемая идеей внешней причины.

Это определение довольно ясно выражает сущность любви. Напротив, определение тех авторов, которые определяют любовь как желание любящего соединиться с любимой вещью, выражает не сущность любви, но ее свойство, и так как эти авторы не поняли сущности любви, то и не могли составить себе ясного понятия и о ее свойстве, а вследствие этого все находят их определение слишком темным. Но нужно заметить, что когда я говорю, что в любящем есть свойство соединяться волей с любимой вещью, то под волей я не разумею ни согласия, ни рассуждения, ни свободного решения души (ибо что это фиктивно, я показал в пол. 48 части 2), ни пожелания соединяться с любимой вещью, когда она отсутствует, или продолжать быть вместе с ней, когда она присутствует (ибо любовь может быть представлена без того или другого пожелания); но под волей я разумею успокоение, которое происходит в любящем от присутствия любимой вещи, усиливающего или по крайней мере поддерживающего радость любящего.

Ненависть есть печаль, сопровождаемая идеей внешней причины.

То, что здесь нужно заметить, ясно видно из сказанного в объясн. пред. пол. См., кроме того, схол. пол. 13 этой части.

Склонность есть радость, сопровождаемая идеей какой-нибудь вещи, которая случайно может быть предметом радости.

Отвращение есть печаль, сопровождаемая идеей какой-нибудь вещи, которая случайно может быть причиной печали. Об этом см. схол. пол. 15 этой части.

Преданность есть любовь к тому, кому мы удивляемся.

Мы показали в положении 52 этой части, что удивление рождается из новизны вещи. Итак, если случится, что мы часто будем воображать то, чему удивляемся, то мы перестанем удивляться ему; и потому мы видим также, что аффект преданности легко вырождается в обыкновенную любовь.

Издевательство есть радость, происходящая от того, что то, что мы презираем в ненавистной нам вещи, мы воображаем действительно в ней находящимся.

Поскольку мы презираем ненавистную вещь, постольку отрицаем в ней существование (см. схол. пол. 52 этой части) и постольку (по пол. 20 этой части) радуемся. Но так как мы предполагаем, что человек то, над чем он издевается, все-таки ненавидит, то из этого следует, что эта радость не может быть прочной. См. схолию положения 47 этой части.

Надежда есть непостоянная радость, происходящая из идеи вещи будущей или прошедшей, относительно исхода которой мы до некоторой степени сомневаемся.

Страх есть непостоянная печаль, происходящая из идеи будущей или прошедшей вещи, относительно которой мы до некоторой степени сомневаемся. См. об этом схолию 2 пол. 18 этой части.

Из этих определений следует, что нет надежды без страха и страха без надежды. Ибо кто питает надежду и сомневается в исходе вещи, тот предполагается воображающим нечто такое, что исключает существование будущей вещи; а потому он печалится (по пол. 19 этой части) и, следовательно, пока он питает надежду, боится, что вещь не случится. Кто же, напротив, находится в страхе, т. е. сомневается в исходе ненавистной ему вещи, тот также воображает нечто, что исключает существование этой вещи; поэтому (по пол. 20 этой части) он радуется и, следовательно, постольку имеет надежду, что она не случится.

Безопасность есть радость, происходящая из идеи будущей или прошедшей вещи, относительно которой устранена причина сомнения.

Отчаяние есть печаль, происходящая из идеи будущей или прошедшей вещи, относительно которой устранена причина сомнения.

Таким образом, из надежды является безопасность, а из страха отчаяние, когда устраняется причина сомнения относительно исхода вещи; а это бывает оттого, что человек прошедшую вещь воображает присутствующей и созерцает ее как настоящую, или оттого, что воображается что-нибудь другое, исключающее существование тех вещей, которые причиняли ему сомнение. Ибо хотя в исходе отдельных вещей (по короля, пол. 31 части 2) мы никогда не можем быть уверены, однако же может быть так, что мы не сомневаемся в их исходе. Ибо, как мы показали (см. схол. пол. 49 части 2), иное дело не сомневаться в вещи, и другое – иметь уверенность в ней; и поэтому может случиться, что образ прошедшей или будущей вещи вызовет в нас такую же радость, как и образ вещи настоящей, как это мы доказали в положении 18 этой части, которое и см. с его схолией 2.

Веселость есть радость, сопровождаемая идеей прошедшей вещи, которая случилась сверх ожидания.

Угрызение совести есть печаль, сопровождаемая идеей прошедшей вещи, которая случилась сверх ожидания.