Стрекоза в янтаре. Книга 2. Время сражений - Диана Гэблдон

– Фергюс! – воскликнула я.

Килмарнок взглянул туда, куда был устремлен мой взгляд, и увидел Фергюса с длинной палкой в руках. Тот шагал с важным видом, небрежно покачивая палкой. Это зрелище могло бы показаться смешным, если бы не таившаяся в палке опасность.

– Не беспокойтесь, леди Брох-Туарах, – сказал лорд Килмарнок. – Мой сын сможет отстоять свою честь, если того потребуют обстоятельства.

Он ободряюще улыбнулся Джонни и снова стал следить за поединком. Я все же старалась не терять из виду мальчика.

Нет, я не думала, что у Фергюса нет понятия о чести, просто у меня сложилось впечатление, что у нашего слуги и лорда Килмарнока разное представление об этой добродетели.

– Сложить оружие! – воскликнул Дугал, и поединок прекратился.

Обливаясь потом, недавние противники поклонились в сторону принца и подошли поближе, чтобы принять высочайшие поздравления и быть представленными дону Франсиско.

– Милорд! – послышался чей-то пронзительный голос. – Пожалуйста… параболу!

Джейми обернулся, недовольный вмешательством, но тут же улыбнулся, пожал плечами и вышел снова на середину площадки.

«Парабола» – так Фергюс называл этот трюк.

Поклонившись его высочеству, Джейми осторожно взял палаш за кончик лезвия, чуть наклонился и вдруг с невероятной силой бросил клинок прямо в небо. Глаза всех собравшихся были прикованы к мечу, сверкающему на солнце, кувыркающемуся в вышине, – казалось, он зависает в воздухе.

Суть трюка состояла еще и в том, что при падении меч должен вонзиться острием в землю. Задача Джейми – до последнего момента находиться в точке падения меча.

Присутствующие с облегчением вздохнули, когда меч приземлился у самых ног Джейми. И только когда он наклонился за ним, я заметила, что число зрителей уменьшилось на два человека.

Один из них, двенадцатилетний Килмарнок, лежал на траве лицом вниз, с весьма внушительной шишкой на голове. Второго – Фергюса – нигде не было видно, но до моего слуха откуда-то из кустов донесся шепот:

– Только посмей еще раз сказать что-нибудь подобное, задница вонючая!

Погода в ноябре стояла не по сезону теплая. Казалось, что облака расступились, давая возможность осеннему солнцу позолотить серые здания Эдинбурга. Я старалась воспользоваться коротким теплом и ползала на коленях по саду камней, вызывая шутливые замечания нескольких шотландцев, наслаждавшихся теплом на свой манер – с кувшином виски домашнего приготовления.

– Собираете гусениц, миссис? – спросил один из них.

– Нет, не гусениц, а эльфов, – подхватил второй.

– Скорее вы найдете их в своем кувшине, нежели я под этими камнями, – парировала я.

Мужчина поднял кувшин, прищурив один глаз, и картинно заглянул внутрь.

– О, никаких гусениц в моем кувшине нет, – проговорил он и сделал большой глоток.

Действительно, то, за чем я охотилась, значило для них так же мало – или так же много, – как гусеницы. Я нагнулась, отодвинула небольшой валун на несколько дюймов в сторону и осмотрела оранжево-коричневый лишайник на его поверхности, осторожно поцарапала его маленьким перочинным ножичком, и несколько кусочков упало мне на ладонь. Я бережно переложила их в дешевую жестяную табакерку, где хранила с таким трудом добытое сокровище.

По прибытии в Эдинбург отношение ко мне изменилось. Если в отдаленных горных деревушках на такое поведение смотрели бы подозрительно, а то и враждебно, то здесь это считалось безвредным чудачеством. Шотландцы относились ко мне с большим уважением, и я чувствовала, что они не испытывают передо мной страха.

Мне даже простили мое английское происхождение, когда узнали, кто мой муж. Признаюсь, я никогда не пыталась узнать больше того, что мне рассказал Джейми о Престонпанской битве, но на шотландцев Рыжий Джейми произвел неотразимое впечатление, и появление его за пределами Холируда неизменно вызывало ликующие возгласы.

Вот и сейчас восторженные крики шотландцев привлекли мое внимание. Я подняла голову и увидела Рыжего Джейми, рассеянно помахивающего рукой мгновенно собравшейся толпе и одновременно внимательно оглядывающего сад позади замка.

Его лицо просветлело, когда он увидел меня, и он быстрым шагом направился ко мне.

– Вот ты где, – произнес он. – Не хочешь ли пройтись со мной немного? И захвати с собой свою маленькую корзиночку.

Я поднялась, стряхнула сухие травинки, прилипшие к юбке, и опустила перочинный нож в корзину.

– Хорошо. Куда мы идем?

– Колум передал, что хочет поговорить с нами. С нами обоими.

– Где? – спросила я, ускоряя шаги, чтобы поспеть за Джейми.

– В церкви в Канонгейте.

Это было интересно. Явно Колум хотел увидеться с нами, но так, чтобы об этом не знали в Холируде.

Не желал этого и Джейми. Отсюда и корзина. Рука об руку мы прошли через ворота. Корзина давала объяснение нашему появлению на Королевской Миле. Она могла служить для покупок или лекарств, для солдат и их семей, которых расквартировывали за пределами дворца, в домах Эдинбурга.

Единственная главная улица шотландской столицы пролегала от основания скалистого холма до самой его вершины. Внизу, у основания, находился замок Холируд, величественный и чопорный под сенью торжественных построек аббатства, почти вплотную примыкавшего к нему с севера. Он как бы игнорировал великолепие Эдинбургского замка, стоящего на самой вершине. Королевская Миля соединяла две королевские резиденции между собой, и подъем по ней шел под углом примерно сорок пять градусов. Запыхавшаяся, с раскрасневшимся лицом, я задавалась вопросом, как Колум Маккензи сумел преодолеть четверть мили мощеного склона от дворца до церкви.

Мы нашли Колума во дворе церкви. Он сидел на каменной скамье, подставив спину солнцу. Его короткие ноги не доставали до земли. На скамье рядом с ним лежала его палка. Плечи ссутулены, голова задумчиво поникла. Его можно было принять за гнома, который был бы весьма уместен в каменном саду, сотворенном руками человека, с его причудливыми камнями и ползучими лишайниками.

Трава заглушала звук наших шагов, но Колум поднял голову, едва мы вошли в сад.

«По крайней мере, его органы чувств в порядке», – подумала я.

При нашем приближении шевельнулась какая-то тень под ближайшей лиственницей. Органы чувств Ангуса Мора тоже были в порядке. Узнав нас, слуга продолжил нести свой молчаливый дозор, снова став частью окружающего пейзажа.

Колум кивнул, приветствуя нас, и пригласил сесть рядом. При ближайшем рассмотрении ничто уже не напоминало в нем гнома, разве что скрюченное тело. Лицом к лицу вы видели просто человека.

Прежде чем опуститься рядом с Колумом, Джейми усадил меня на одну из каменных плит рядом со скамьей. Мрамор оказался удивительно холодным. Я чувствовала его леденящее прикосновение даже через толстые юбки и невольно поежилась. Вырезанные на мраморной плите череп и скрещенные кости заставили меня мысленно содрогнуться, но все-таки пришлось сесть. Я прочла эпитафию, выгравированную под черепом, и улыбнулась:

Здесь лежит Мартин Эльджинброд,Пожалей мою душу, Господь Бог,Как сделал бы я, если бы был Богом,А ты – Эльджинбродом.

Джейми предостерегающе взглянул на меня и повернулся к Колуму.

– Вы хотели видеть нас, дядя?

– У меня к тебе вопрос, Джейми Фрэзер, – сказал Колум без всяких обиняков. – Ты считаешь меня своим родственником?

Джейми помолчал, внимательно вглядываясь в лицо своего дяди. Затем улыбнулся.

– У вас глаза моей матери, – сказал он. – Разве я могу игнорировать этот факт?

Колум на минуту задумался. Его глаза были чистые, серые, как крыло голубки, опушенные густыми черными ресницами. Несмотря на свою несомненную красоту, они порой становились холодными, как сталь, и я невольно, уже в который раз, спросила себя: «А как же выглядела мать Джейми?»

– Ты помнишь свою мать? Ты был еще совсем крошкой, когда она умерла.

От этих слов губы Джейми слегка дрогнули, но голос прозвучал спокойно:

– Я был достаточно большой… Мне говорили, что я немного похож на нее. А поскольку в доме моего отца уже в те времена было зеркало, я имел представление о ней.

Колум коротко засмеялся:

– Больше, чем немного.

Он впился в Джейми глазами, которые мягко светились.

– Да, парень. Ты – сын Элен. В этом нет никакого сомнения. Эти волосы…

Он слегка коснулся волос Джейми, отливающих то ли золотом, то ли янтарем, густых и волнистых.

– И этот рот. – Рот самого Колума искривился. – Широкий, как ночной горшок, – так я когда-то ее дразнил. «Ты могла бы ловить мошек ртом, как жаба, – говаривал я ей, – если бы у тебя к тому же был еще и липкий язык».

Застигнутый врасплох, Джейми засмеялся.

– Уилли тоже однажды сказал мне это, – произнес он, и тут же его полные губы плотно сжались.

Он редко говорил о своем старшем брате и, думаю, никогда не упоминал его имени при Колуме.