Геносказка - Константин Соловьев

— Ну, что молчите? — спросила их геноведьма нетерпеливо. Закончив собственный рассказ, она вернула себе благодушное настроение, на губах опять мелькала улыбка. — Неужели это такая жуткая тайна, что вы не можете ею поделиться?

Гензель вздохнул. Кажется, за угощение и кров придется расплачиваться собственной историей. Если подумать, не такой уж и плохой обмен. По крайней мере, ничем им не грозящий.

— Это все Мачеха, — неохотно начал он. — Из-за нее все. В общем, дело такое… Город у нас не очень чистый, хватает и мулов, и болезней всяких. А дети год от году рождаются все страшнее и страшнее. Раньше, говорят, половина Шлараффенланда окторонами была, то есть максимум шесть процентов порченого генома, а мулов — тех почти вовсе не было…

— Замкнутая среда, ограниченный генофонд, — кивнула геноведьма так, будто мгновенно ухватила смысл на полуслове. — Ничего удивительного. Представь, что город ваш… как он называется? Шлараффенланд?.. Что город ваш — как котел на огне. Замкнутая генетическая система. Едва ли ты поймешь, но вот сестра твоя — точно… Если в котле все кипит и клокочет, а крышку снять некому, любая похлебка рано или поздно превратится в месиво. При рождении каждый из нас берет генетический материал от своих родителей, но без сложных исследований никогда заранее нельзя сказать, что именно и от кого он возьмет. К примеру, пятнадцать процентов порченой крови у отца и столько же у матери. Сколько будет у их потомства?..

Гензель попытался сообразить, но вопрос был слишком хитер, и неудивительно — куда уж ему разбираться в геномагических делах!

— Ну же! — спокойно сказала геноведьма. — Вспомни, фасоль и чечевица. Кто может родиться у двух квартеронов?

Так было уже понятнее, ответ подсказывал его опыт и простая смекалка.

— Да кто угодно! — с облегчением сказал Гензель. — Только Человечеству ведомо кто. Может, у них тоже квартерон родится. А может статься, и окторон. Хотя это редко бывает, чтоб окторон — да у пары квартеронов… Окторон — это уже не плевок на мостовой. Окторон на фабрике не работает, он придворным может стать, или ремесленником каким, или…

— Все верно. — Она одобрительно коснулась своими невесомыми пальцами его затылка, и от этого прикосновения Гензеля отчего-то пробрало словно электрическим разрядом. — Если двое людей с грязными ладонями пожмут друг другу руки, никогда нельзя сказать, на ком из них после этого грязи останется больше. Уверенным можно быть только в том, что хоть сколько-нибудь да останется. В городе, где много генетических пороков, вырождений и мутаций, грязь останется навсегда. Кому-то может повезти, его фенотип окажется относительно чистым, он переймет из родительских генов больше чистого, чем порочного. Но это везение, и нечастое. Как правило, наследуют и хорошее, и дурное. Но с каждым последующим поколением дурного становится больше. Плод любви двух квартеронов со значительной долей вероятности может тоже быть квартероном. Но вот у двух мулов, окажись они репродуктивны, шанс разродиться квартероном не больше, чем у искры — зажечь море. Кем были ваши родители?

Этого неудобного вопроса Гензель ожидал, поэтому особо не смутился.

— Отец — тоже квартерон, — сказал он, помедлив лишь самую малость. — Только у него двадцать четыре процента. С рождения одной ноги нет. А мать была окторонкой, она умерла много лет назад.

— Значит, живете с мачехой? — уточнила геноведьма. — А она какой крови?

Гензель непонимающе уставился на нее, но геноведьма, кажется, не шутила и не смеялась над ним. Напротив, ее глаза были холодны и внимательны.

— Никакой, — буркнул он. — Какая же кровь у Мачехи? Отродясь у нее крови не было.

— Мачеха — не человек, — тихо пояснила Гретель своим мелодичным голоском. — У нее нет генома.

Геноведьма озадаченно приподняла красивую изогнутую бровь:

— Как так может быть?

— Да так и может. Она правит Шлараффенландом уже много лет, но никто ее не видел, потому что у нее нет тела. Но у нее есть динамики, камеры, слуги и всякое прочее. Мачеха всех видит, но тела у нее нет. Ну, человеческого…

— Не человек? — настороженно спросила геноведьма. — И при этом правит целым городом? Но кто же она? Цверг? Альв? Вулвер, быть может?

Гензель помотал головой. Удивительно было, что геноведьма не знает самых простых вещей из жизни Шлараффенланда. С другой стороны, это и понятно — чай, нечасто будешь слышать новости, если живешь в ложбине посреди Железного леса, где путники появляются реже, чем солнечные лучи в подвале.

— Не то, не то и не то. У нее механическая душа.

Геноведьма уставилась на него в упор, и от близости ее глаз Гензелю сделалось сперва тепло, а потом — вдруг до неуютности холодно. Ох, нехорошо в такие глаза заглядывать! Не такие прозрачные, как у Гретель, но по-своему чистые, даже как будто блестящие — ну точно герметичные крышечки стеклянных контейнеров с неизвестным, но очень едким веществом. А что в этих контейнерах плещется — одному Человечеству ведомо…

— Вашим городом управляет машина? Никогда прежде не слышала о таком.

Гензель смущенно почесал пятерней в затылке. Судя по всему, рассказ окажется дольше, чем ему того хотелось бы. Пожалуй, придется все рассказывать с самого начала!..

— Когда-то давным-давно Шлараффенландом правил граф. Говорят, он был чистым человеком по крови, ни даже сотой доли процента скверны. Вот так-то. Только наследников он не оставил. Болтают, что не мог он зачать ребенка, потому что мутант был, но на то человеку язык и дан, чтобы болтать им когда ни попадя… Умер он, значит, а наследника у трона нет. Тогда-то все и началось. Сеньоры пошли войной друг на друга и воевали лет, может, сто, а то и все двести. Бились, значит, за шлараффенландскую корону и гибли, говорят, стаями, как вороны на зараженном поле. Травили друг друга газами, стрелялись, даже армии мехосов нанимали.

— Эволюция в миниатюре… — пробормотала геноведьма, явно ни к кому не обращаясь. — Люди пожирают друг друга так же яростно, как одноклеточные твари в пробирке. Надо полагать, случилась ничья?

Она задумчиво крутила в тонких пальцах начисто объеденную кость, зачем-то разглядывая ее под разными ракурсами, как занятную деталь сложной головоломки.

— Перебили друг друга, — подтвердил Гензель. — Всех чистокровных господ в округе вырезали, словно мор прошел. Нынче в городе тригинтадуонов едва ли полдесятка наберется, а раньше, говорят, счет на сотни шел. И, значит, те, кто выжил, не торопились за золоченый стул воевать, и так уже потрепанные были, как собаки после уличной драки. Ну и порешили, что лучше пусть королевством механическая душа управляет. Мачеха то есть. Говорят, где-то у нее есть настоящее тело — из чистого золота, а внутри него шестеренки крутятся, все из алмазов и драгоценных камней…