Сачлы (Книга 3) - Сулейман Рагимов

Дагбашев испуганно замотал головой:

- Что ты задумал, Гашем? Я не поеду с тобой, езжай один. Клянусь, я болен!..

Субханвердизаде метнул на собеседника уничтожающий взгляд:

- Болен?.. Езжай лечиться в Баку!.. Только немедленно! Чтобы завтра же ноги твоей здесь не было!.. Ты мне только мешать будешь!.. Слышишь? Трус!.. Уезжай!..

- Я хотел... Вчера ходил к товарищу Демирову. Он не дал согласия на мой отъезд...

Субханвердизаде подозрительно сощурился:

- Вот как?! Ходил, говоришь, к товарищу Демирову? Ну и что же он сказал тебе - наш дорогой секретарь?

Дагбашев громко вздохнул:

- Я же говорю тебе: не отпустил.

- А что посоветовал? Может, велел тебе заранее подыскать хорошее местечко на кладбище?

- Сказал: потерпи...

- "Потерпи!.. Потерпи!.." - взорвался Субханвердизаде истерическим возгласом.- Придерживает он тебя здесь!.. Подозревает... Или ты, Дагбек, не догадался еще?! Хочет устроить тебе очную ставку с твоим другом Зюльматом!

- Перестань, Гашем!..- плаксиво протянул Дагбашев.

- Да, да! - перебив его, продолжал Субханвердизаде.- Он вас, голубчиков, сведет лицом к лицу!.. А потом ты сдохнешь! Точнее - тебя поставят к стенке как врага народа! Ну, говори, ты хочешь, чтобы тебя шлепнули?..

- Упаси аллах, Гашем!..

Субханвердизаде презрительно скривил губы:

- Аллаха вспомнил?! Нет, Дагбек, теперь аллах не поможет тебе!.. Только черт!.. Только шайтан!.. Имей в виду, завтра на рассвете мы выезжаем навстречу гиясэддиновскому отряду!

- Хорошо,- согласился Дагбашев.

- С вечера позаботься о лошади, вели дать коню побольше овса! Дорога будет трудная. Учти это!

- Сделаю, Гашем.

- А после этого сразу же уедешь в Баку, отвезешь письмо. Проветришься там, покутишь. Денег я тебе отвалю...

Дагбашев немного приободрился.

- Тогда выпьем за нашу успешную дорогу! - предложил Субханвердизаде, беря в руки бутылку с остатками коньяка, поднял ее, посмотрел на свет: - Э, да здесь на донышке осталось! - Поднялся, достал из буфета еще одну бутылку и стакан для гостя, налил по полному стакану ему и себе, взял в руку свой, подмигнул Дагбашеву: - Ну, товарищ прокурор, за наши успехи!

Они выпили. Закусили яблоками, лежащими в тарелке на столе.

Несмотря на выпитое, Субханвердизаде почти не ощущал хмеля в голове. Однако настроение его заметно поднялось.

Повеселел от коньяка и Дагбашев. Он всегда хмелел быстро. Выпив, обычно становился говорливым и беспечным, любил похвастать.

- Ты был у Гюлейши? - спросил Гашем гостя.

- Был...- Дагбашев ухмыльнулся самодовольно.- На то она и Гюлейша!

- Когда был?

- Как ты и велел, вчера... Впрочем, я заглянул бы к ней и без твоей просьбы, Гашем... Или я не мужчина?!

- Ну и как, разговор у вас состоялся?

Дагбашев сально осклабился:

- Не только разговор, Гашем!.. Кое-что еще... Ты не ревнуешь?

Субханвердизаде не был расположен шутить. Одернул гостя:

- Перестань паясничать, Дагбек!.. Говори о деле!,. Что Гюлейша сказала тебе?

- Колеблется. Говорит: боюсь!

Субханвердизаде хлопнул ладонью по столу:

- Врет! Ничего она не боится! Деньги ей нужны, желтенькие!.. Плату требует вперед, вот что означает это ее "боюсь"!.. Такие, как она, ничего не боятся, Дагбек! Наоборот, сам шайтан обходит таких стороной - трусит!.. Уж я эту добренькую Гюлейшу знаю как облупленную!

- Еще бы! - хихикнул захмелевший Дагбашев.- Вы с ней давнишние дружки, Гашем. Говорят: старая дружба - не старый корабль: не тонет!.. Сознайся, Гашем, сладко ты с ней проводил время, когда она была помоложе!..

- Ну, перестань! - морщась, оборвал Гашем гостя.- Ближе к делу, Дагбек! Так как ты думаешь, поможет она нам?

- Думаю - да!

- Ты назвал ей Баладжаева?

- Все выложил напрямик, Гашем. Открыл ей карты... Хоть и не до конца. Твоего имени я ей не назвал.

- Правильно сделал! Ну, а дальше? Не тяни. Расскажи по порядку, как все было!

Дагбашев налил в свой стакан остатки коньяка из бутылки. Выпил. Начал рассказывать:

- Ну, пришел я к ней вчера, поздно уже было, часов десять... Детишки ее спят в другой комнате... То да се, сам понимаешь, выпили с ней, закусили, помиловались... После этого я и завел разговор. Сказал: "Надо, говорю, отправить к праотцам этого Баладжаева, он ведь тебе только помеха!" А она мне: "Ладно, говорит, не хитри! Не такой уж ты добросердечный, чтобы обо мне заботиться, знаю я тебя! Догадываюсь, говорит, кто тебя подослал ко мне с этим делом. Он и сам бы мог заглянуть, лично переговорить..." - Дагбашев пояснил: Это, Гашем, она на тебя намекала...

- Хитрая, стерва! - буркнул Субханвердизаде.- Дальше, дальше, Дагбек! Продолжай!..

- Я говорю ей: "Да что ты, голубка Гюлейша!.. Не выдумывай, чего нет... Ведь у нас, говорю, с тобой любовь, мы с тобой славно дружим, мне близки твои интересы, а обнимать и любить, говорю, как сама понимаешь, все-таки приятнее заведующую райздравотделом, а не какую-то там копеечную санитарку - выдвиженку в день Восьмого марта! Поэтому, говорю, я и думаю, что Беюк-киши Баладжаеву лучше уйти с твоей дороги. Сам он, конечно, не уберется... А момент, говорю, сейчас самый благоприятный. Все знают, что он болеет, даже в Баку известно... А раз, говорю, человек долго болеет, то ясно, он и умереть может в любой момент. И никто этому не удивится, никто никого ни в чем не заподозрит... Не упускай, говорю я ей, благоприятного момента, голубка Гюлейша!.."

- Ну, ну! - нетерпеливо бросил Субханвердизаде.- Что дальше?

- "Напои, говорю я ей, ошибочно своего начальничка каким-нибудь сильнодействующим хорошим лекарством. Пусть, к примеру, заснет, говорю, да так крепко, чтобы только ангелы могли его разбудить на том свете, дабы с рук на руки передать в распоряжение вечно юных и прекрасных гурий!.. И всем, говорю, будет хорошо: и тебе, Гюлейша, и нашему уважаемому Беюк-киши, и гуриям, которых наш опытный фельдшер и заврайздра-вом будет обнимать и любить".

- Короче! - перебил Субханвердизаде, теряя терпение.- К черту твое красноречие!.. Что она?.. Что Гюлейша?!

- "Боюсь, говорит, я, Дагбек. Сделать, говорит, все можно, даже лекарство, говорит, у меня есть для этого очень даже подходящее, только боюсь!.. Подумать, говорит, надо, прикинуть все. Я буду думать, и вы там, говорит, поломайте головы. Может, говорит, и без меня обойдетесь, придумаете что-нибудь. А не придумаете - тогда приходите, поговорим. Лучше, конечно, если я вам не понадоблюсь, говорит. Никогда я, говорит, еще такого не делала! Боюсь! Аллаха боюсь!..".

- Врет! - рявкнул Субханвердизаде.- Аллаха она, распутница, видите ли, испугалась!.. Задаток выманивает, продажная тварь! Ладно, Дагбек, дадим ей аванс! Я сам этим вечером загляну к ней. Против золота она не устоит! И завтра же Баладжаев уснет навеки, да упокоит его душу аллах! А нас с тобой завтра в городе не будет! Чем не алиби?.. Мы поедем улаживать самое важное дело.

Опять тревога мелькнула в глазах гостя:

- Уладим ли, Гашем?

- Должны!

- Тогда наливай еще! - попросил Дагбашев, покосившись на пустые бутылки. Есть что?

Субханвердизаде молча поднялся и, чуть пошатываясь, направился к буфету. Гость ушел от Субханвердизаде уже в сумерках.

На третий день около полудня горы словно бы раздвинулись, и отряд, выйдя из Белого ущелья, называемого так из-за цвета его скал, вступил наконец-то в долину Акеры.

Позади осталась наиболее трудная часть пути.

Все радовались встрече с дорогой, не очень хорошей - каменистой, ухабистой, с бесконечными выбоинами, часто глубокими и с водой, с грязью,- но все-таки дорогой, которая шла вдоль довольно широкого каменистого, галечного русла реки. Эта дорога то приближалась к Акере почти вплотную, то уходила от нее в сторону вдоль старого сухого ложа реки, то начинала карабкаться вверх на гору, обходя "туннели", в тех местах, где долина вдруг сужалась, образуя узкие, крутые скалистые ворота, сквозь которые внизу мчался с гулом мощный пенистый водяной поток.

Отряд порядком растянулся. Пешие и конные двигались вперемешку. В середине находился обоз из взятых в деревне Джиджимли четырех арб, влекомых медлительными быками. На трех из них, на толстых и мягких подстилках из сена и тюфяках ехали раненые (из легкораненых лишь те, кто потерял много крови и затруднялся идти). На одной арбе везли тела убитых - Хосрова и Джафара Махмудова.

Тело Ярмамеда в Джиджимли забрали родственники покойного, прибывшие из Чайарасы. Четверо всадников, печальные, суровые, завернули большое тело Ярмамеда в две бурки, обвязали его поперек черными женскими платками; один из них сел на лошадь, другие бережно подали ему тело, и все четверо двинулись по тропе напрямик через горы в родную скорбящую деревню, поторапливая рослых, сильных коней.

В последние дни сильно похолодало. Небо хмурилось. За ночь вода, оставленная в котелке, промерзала почти до дна. Днем порой сквозь низкие свинцовые тучи проглядывало солнце.

Но теплее от него не становилось. Не переставал дуть пронизывающий северный ветер.