Битва веков - Александр Прозоров

— О жестокий брат, — ответил тот со слезами. — Это Иудин поцелуй, ибо мне ведомо все. Всевидящий Господь не тронул его, и я тебя не трону. Делай свое дело!

Князь Владимир Старицкий изменился в лице, отпрянул и буквально бежал из Грановитой палаты.

На следующий день Москву изумило неожиданное известие: князь Владимир Старицкий ночью скончался у себя в опочивальне! Потрясенный государь повелел отпеть его в Михайловском соборе и взял на себя устройство судьбы его близких родственников. Едва усопший был предан земле, как Иоанн на правах опекуна детей его объявил о помолвке дочери князя Старицкого с датским принцем, причем в приданое за ней отдавались все недавно добытые русским мечом Ливонские владения. Царь нашел-таки способ одним ударом разрубить гордиев узел прибалтийской тягомотины: он избавлялся от неудобных владений, делал это с честью, а не позором, и вдобавок в обмен на щедрый дар и брачные узы приобретал в лице датской короны благодарного союзника.

Минул еще месяц, и от государя князю Сакульскому пришло повеление поутру быть готовым в дорогу. С двумя холопами одвуконь Андрей явился на рассвете к Кремлю и за воротами дождался выезжающего в сопровождении пяти сотен опричников Иоанна. Тот явственно высматривал своего верного, но безбожного слугу, увидев, подозвал и произнес:

— Я обещал тебе, княже? Вот и все, мой день настал. Теперь скачем, скачем! Я в таком нетерпении, что с вечера не в силах преломить куска хлеба и питаюсь лишь талою водою. Не отходи от меня, Андрей Васильевич, ни на стремя! Опасаюсь не найти, коли вдруг, может статься, понадобишься…

Обычный путь до Твери составляет шесть дней — но в нетерпении государь промчал его всего за три, добравшись до Отроческого монастыря как раз к обедне. Спешился перед воротами, не решаясь войти. Долгое и нестерпимое ожидание страшилось своего завершения, последний шаг казался самым трудным. Царь перекрестился, повернулся к князю Сакульскому:

— Андрей Васильевич!

— Опять я? — усмехнулся Зверев, опускаясь из седла.

— Ты прав, княже, это будет походить на насмешку. Малюта! Ты службой исправность свою доказал, тебе верю. Ступай, скажи старцу безгрешному, боголюбимому Филиппу, что раб божий Иоанн, рекомый царем русским, пришел к его стопам испросить его благословения. Поклонись ему в ноги, скажи, что предначертание свое я исполнил полностью и впредь лишь по его заветам жить собираюсь, его наказы исполнять с послушностью и всем возможным тщанием. Пусть благословит меня в сем желании и испросит у Господа прощения в делах моих мирских и грешных, но вынужденных…

— Государь… — тихо произнес Андрей.

— Да, ты прав, — остановился царь. — О том скажу на исповеди. Ступай, пади старцу в ноги. Скажи, я за обещанным благословением пришел. Не может вернуться митрополитом, пускай хоть станет скромным духовником!

Широкоплечий коротышка спрыгнул на утоптанную дорогу, поправил пояс с саблей и ножами, скинул шапку, перекрестился на надвратный храм, вошел внутрь. Оттуда внезапно отозвался колокол, и все опричники замахали руками, осеняя себя знамением. Иоанн, покусывая губу, нервно ходил из стороны в сторону. Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем открылась калитка монастырских ворот и наружу выбрался Малюта. Он стащил с себя шапку и упал на колени:

— Филипп мертв, государь. Задушен кем-то намедни и бездыхан лежит.

— Не-е-ет! — в ужасе взвыл Иоанн. — Нет, нет! Скажи, что это не так!

— Твоя воля, государь, виноват, — склонил голову чуть не до наста Скуратов. — Умер святой старец. Убит.

— Я проклят! — схватился за голову Иоанн. — Я умру проклятым! Я буду гореть в аду! Боже, но почему, как, зачем?! Нет Старицкого, нет Пимена, нет Паисия. Нет больше их измены, провалена вся до корня. Так чего же им еще надобно? Истребления полного жаждут? Ну, так пусть испытают, каков во гневе государь проклятый!

Иоанн решительно поднялся в седло и хлестнул коня:

— В Новгород скачем, бояре, в Новгород. Разорим гнездо измены, дабы не осталось никаких выкормышей!

Малюта Скуратов еще долго стоял на коленях и поднялся на ноги, лишь когда замыкающие опричники скрылись за поворотом. Несколько минутон задумчиво гладил морду коня, потом поднялся в стремя и пустился догонять опричные сотни.

За его спиной осталась тайна, по сей день так и не разгаданная никем из историков. Сам Скуратов через три года сложил голову в бою с поляками, так и не оставив никаких воспоминаний. О последних днях митрополита Филиппа его почитателям известно лишь из жития, составленного старцем Симеоном, в миру боярином Стефаном Кобылиным, по приказу Иоанна Грозного насильственно постриженным в монахи в наказание за… убийство низвергнутого митрополита Филиппа.

Совершенно точно известно лишь то, что царь Иоанн Грозный не имеет к этой смерти вообще никакого, даже далекого отношения. Ибо в «синодике опальных» имени Филиппа нет, а предположить, что документ, не забывший упомянуть даже безвестных «трех человек, что приходили на пособь», вдруг испытает склероз при имени «митрополита московского и всеа Русии, чюдотворца, новаго исповедника[18]», — способен только полный безумец.

Иоанн мчался к Новгороду с тем же нетерпением, с каким недавно стремился к благословению. Мчался, пугая нелюдимостью и суровостью воевод встречных городков и внушая тревогу князю Сакульскому. Андрей помнил, что Новгород — город огромный, уступающий во всей Европе размерами разве что Москве. Обрушиться на него, имея силу всего в пять сотен легких всадников, казалось весьма и весьма неразумно. Вдобавок, как выяснилось уже перед самым городом — весть о гневе государевом неслась далеко впереди него самого, и уже в пригороде Новгорода опричников встретил крестный ход, начисто запрудивший дорогу между дворами.

— О милости молим тебя, заступник наш, о доброте христианской! — громко провозгласил священник, идущий впереди с огромным крестом.

— Будьте честны пред Богом и предо мной, люди православные! — поднявшись на стременах, громко крикнул Иоанн. — Будьте честны, и моя милость останется с вами! Нет во мне гнева на люд простой. Но грех великий оставлять без кары смертоубийц и изменников, ибо сказано в Ветхом Завете: «Око за око, зуб за зуб!»

Через толпу крестного хода опричникам кое-как протолкаться удалось, но впереди их еще ждал подвесной мост и прочные ворота, выстроенные на случай жестокой войны… Которые оказались распахнуты, а мост — опущен. Стража числом не превышала десяти ратников, не выразивших при виде царя никакого опасения, но самое удивительное — навстречу опричному отряду вышел сам князь Петр Пронский, служивый боярин князя Владимира Старицкого, его воевода и племянник! И он не просил о милости или прощении — он спокойно и уверенно подошел к руке Иоанна, поцеловал, после чего сообщил:

— Списки который год составлены, государь. Велишь забыть али к сыску доставить?

— Доставить! — сжал кулак царь. — Собрать всех до единого и в Москву отправить немедля!

— Тогда сотни твои пусть округ города заставами встают, дабы убегающих ловить. Я же волю твою ныне исполню.

Благодаря старанию местных сторонников, справиться с задержанием участников заговора удалось в считанные дни. Где-то они сдались тихо, иные бояре и купцы укреплялись в домах и отбивались, иные даже отстреливались. Случилось немало убитых и раненых, но силы были не на стороне зачинщиков смуты. Нашлась работа и для опричников: Малюта Скуратов, согласно переданному новгородским наместником списку, разослал отряды в уделы и поместья, где проживали зачинщики бунтов и сторонники покойного князя, на этот час в городе отсутствующие. Почти все они вернулись с ранеными и убитыми, и многие — без арестованных. В своих усадьбах сторонники шляхетских вольностей дали опричному закону свой последний жестокий бой, погибая вместе с семьями и преданной дворней.

Задержания, переходившие в стычки, длились почти две недели, но в итоге больше двух сотен врагов Иоанна были все же повязаны и сданы в опричный обоз. Государь повернул дальше, к Пскову. Здесь ему было выдано еще с полсотни недовольных, известных бунтарей и просто подозрительных горожан. За половину месяца, прошедшую со дня смерти Филиппа, царь успел от гнева отойти и в город не въезжал вовсе, ограничившись беседой с известным праведником Николаем Псковским. Опричники шептались, что после смерти праведника Филиппа Иоанн хотел получить благословение хотя бы от христа ради юродивого, но удалось это, нет ли — царь никому не доложил. Просто вышел из кельи чудотворца и велел возвращаться в столицу.

В марте триста недовольных царской властью узников исчезли в московских подвалах Разбойного приказа и оказались надолго забыты. Государя отвлекли от них другие хлопоты: датский принц Магнус получил согласие родичей на брак и приехал за невестой. Москва готовилась к торжествам — и среди шумных хлопот князь Сакульский заметил происходящие при царском опричном дворе странные изменения. Первым среди слуг избранных Иоанновых вдруг обнаружился князь Пронский. Это после событий новгородских князя особо не удивило — но следом на опричную службу был зачислен князь Никита Одоевский, верный и близкий сторонник покойного князя Старицкого, его родственник — сестра Никиты была за князем Владимиром замужем. Одновременно с Одоевским в опричных воеводах объявился князь Андрей Хованский, двоюродный племянник Евфросиньи Старицкой. Он прежде был боярином и дворецким у князя Владимира. Членом опричнины стал и Никита Борисов, тоже близкая княжеская родня: по матери Евфросинья Старицкая была Борисовой. Опричником стал второй племянник Владимира Андреевича Старицкого по женской линии Семен Данилович Пронский; потомок великого князя литовского Гедимина князь Федор Михайлович Трубецкой присоединился в царской службе к брату.