Холодные ключи - Михаэль Эбмайер

Его обуяло ощущение собственной беспомощности. Ощущение, что чудо, пришедшее в его жизнь, сейчас отнимут — или нет, не так: его вышвырнут из чуда.

Его. Матиаса Блейеля. Именно теперь.

Как тут не отчаяться.

Вдруг он понял, какой пробил час.

Он перешёл порог, избавился от Ильки, победил Артёма. Путь свободен. Но оставался ещё один противник. Самый серьёзный. Противником он стал только потому, что его уже, собственно, и не существовало — и всё–таки он ещё оставался здесь, в неподходящий, решающий момент.

Самый жалкий загробный призрак в мире.

Старый Матиас Б.

Нужно победить его, раз и навсегда, и момент настал.

Блейелю предстояла решающая битва.

Блейель сидел в кресле соседки. Точнее, не в кресле, а выдвинувшись вперед, как на жёрдочке. Рука уже не лежала на желанном плече. Его руки парили над волосами Кати Сабановой, словно он хотел её благословить. Хотя это он надеялся получить от неё благословление.

— Matthias? You okay?[84]

— Катя… Ак Торгу…

— Да, да, — она попыталась улыбнуться особенно мягко.

— I have to — I mean — I want — I want — I want…[85]

Чтобы не повторять ещё раз бесполезно I want[86], он вскочил на ноги и потянулся к бутылке водки в чёрном буфете. Певица рассмеялась.

— Please, I want to hear the drum.[87]

Стопок на столе не было. В стаканы он наливать не хотел, пришлось снова встать к буфету — к счастью, он сразу же всё нашёл.

— The drum. Please. I want to hear it. I need to.[88]

— Нееееет…

Наливая, он умоляюще на неё посматривал.

— I know that I'm a funny bone.[89]

— A funny bone. Matthias.[90]

— Please. Please. The drum. Most important.[91]

Она чокнулась с ним, что–то произнесла по–русски, он повторил свою просьбу. Тогда она со вздохом, который ему пришлось стерпеть, пожала плечами, засунула руку в платок, лежащий на подлокотнике дивана, и достала оттуда небольшую колотушку из тёмного дерева. Выпуклая, рабочая сторона колотушки была обтянута мехом, с обратной стороны вырезано углубление, в котором, окруженные шестью крохотными латунными бубенцами, мордами друг к другу лежали два волка.

— Спасиба, — задохнувшись, прошептал он.

Не глядя на него, она тряхнула головой, перехватила бубен поудобнее и встала.

И кожа запела. Бомм — боммбомм — бомм. Боммбомм — бомм. Боммбомм — бомм. И позвякивали бубенцы и железные подвески на бубне. Надо посмотреть, как по–русски бубен, подумал Блейель и постарался отключить все мысли. Он встал напротив Ак Торгу. И смотрел, как колотушка бьёт по коже, серьёзно и сосредоточенно, как ребёнок смотрит на строительный кран.

Расскажем вам о битве в комнатео битве за нового человекавы его знаете, счастливчиквы его знаете, горе луковоечерез тысячи миль чащобчерез тысячи миль бетонаон пришёл к порогу и перелез за пороги оказался перед самым страшным противникомему поможет бубен, поможет шаманкаи эта битва будет последнейчто нам известно о страннике из дальнего края?что ему нужен свободный путьчто есть путь и что значит свободный?наверное, путь побега, свободный от вопросоввполне обычное желаниенеобычно разве что местои что теперь крутится у него в головепри звуках бубна, песне шаманкив мрачной квартире на Ноградской?что он лишился фотоаппаратафотоаппарат пропал, что это значит,если не то, что герр Фенглер действительно почил?за герра Фенглера минуту молчанияглубоко благодарного молчаниясентиментальному старикануполучателю бандероли, выбывшему по неизвестному адресув каком бы из трёх мировна каком из девяти или шестнадцати небесон бы теперь ни находилсяминута молчания, минута молчаниягде бы он ни находилсяв котором из пяти озёрв котором из двух состоянийнет, двух состояний больше нетбитва, сейчас же! и потом ясностьпесня бубна, песня шаманкио да, она поёт, это не обман,чёрная колотушка, расписанная красным кожане одни, с мощными помощникамив мрачной квартире соседкишаманка подняла голоспеснь, которую ещё не знает воинпесня, поддерживающая воинавысокий голос, грудной голос, а что посередине?горловой звук, но не надо поспешных выводовгорловой звук ниже, он подо всемгорло хранит глубокая тайнапод горлом есть волчий следдве волчьих головы на колотушкепраматерь и её разветвлённый полберёзы, стрекозы, многоногие и фантастические тварии всё, что есть за порогомдухи танцуют над клубамитолько что догоревшей палочки с ароматом пачулив квартире вдовы Ворошинойтанцуя, они ждут жертву —странника из дальних краёв, который растёт и зрееткоторый сбежал из гнёждышка и даже от собственной теникоторый не покорился айна с косицейкоторый достанется тайгедолой его прежнегоешьте его, духи, снизойдите,чтобы он не вернулся вовекипобеждённый навечно болотный хмырьешьте сомненья, ешьте страх,так неистово молится новичоки сетует, что жертва его недостаточно жирнаиз глаз его брызжут слёзыпод песню бубна, песню шаманкии он, задыхаясь, повторяет:конец чурбану, конец зассанцуконец логистике, конец Штутгартуконец Spring Charms[92], конец Autumn Dreams [93]конец Балтийскому морю, конец лечениюконец Тёме, конец айнаконец визе, конец пластырювставай, счастливчик, путь свободентвой путь к тайне, путь к чудуда здравствует колотушка, да здравствует кожада здравствуют руки, да здравствует костьконец ножу, да здравствует черешокконец бессилию, вставай, вперёд,ешьте, о духи, давайте, ешьте,хочу чувствовать, как вы едите,ешьте, пока я не стану свободен, совершенно свободентак неистово молится новичока шаманка, о, шаманка,пускай она съест освобождённогоосвобождённого, с кожей и потрохами

Ак Торгу положила бубен на диван и глядела на него, нахмурив лоб. Блейель, выпучив глаза, пыхтя, боролся с желанием рухнуть на пол. Но вдруг падение стало бы знаком поражения? Победитель нашёл поддержку в чарке. Духи, выдохнул он, желая выразить, что пьёт за духов. По улыбке шаманки он так и не понял, можно ли выразить это, не пользуясь склонениями.

Но прилечь после битвы — это можно, в этом ничего зазорного нет. Спальню фрау Ворошиной, ещё теснее гостиной, на две трети занимал чудовищный платяной шкаф. Ночник в рубище покаянного грешника сеял тусклый свет. Кровать втиснулась под окном, со стены над изголовьем неподвижно смотрело святое семейство на сусальном фоне, малыш Иисус на преподобных коленях богородицы воздел руку и растопырил два пальца в знак победы. Пока Ак Торгу ходила в ванную, Блейель, прежде чем опуститься на матрас, за неимением ароматических палочек прыснул дезодорантом. Окно за тяжёлыми занавесями было приоткрыто.

Вопрос, сам ли он делал и чувствовал то, что он сейчас делал и чувствовал, или смотрел как зритель, этот вопрос он пытался проигнорировать. Он знал, что такие мысли — застарелая дурная привычка, второго состояния больше не было, и не было сомнений. Кожа шаманки сияла в сумраке. Его губы на её грудях, его рука в её волосах, её рука на его щеке, его рука на её бедре, её губы на его виске, его губы на её шее, её ногти в его спине, спускавшиеся всё ниже — всё это было на самом деле. Правда. Исполнение.

— I want to hold you, — мурлыкнул он ей на ушко, — I want to hold you so tight.[94]

Да, этого он и хотел — держать её, держать, её сильное светлое тело, очень крепко. Но это была не всё, недоставало ровно половины, он не только хотел держать её, он хотел, чтобы и она держала его, так же крепко. Как это сказать по–английски? Он придумал: «I want you to hold me. Ak Torgu. I want to hold on to you so very tight!»[95]

Поняла ли она? Она заговорила по–русски и начала баюкать его, как ребёнка, держа его голову на груди.

— I love your skin[96], — шепнул он в мягкость. Его член упёрся ей в бедро, она наверняка почувствовала. И, когда его ласки стали требовательнее, она, загадочно жестикулируя, что–то произнесла несколько раз подряд. Он заметил, что с каждым разом ей всё труднее сдерживать смех. Но это его не тревожило, он обожал её смех. «У меня месячные», он уже мог бы повторить эту фразу за ней, и, наверное, он произнёс её одними губами, потому что она вдруг расхохоталась. «Айлыг, — удалось ей сказать, — по–шорски», и секунду он спрашивал себя, не сказала ли она по–немецки «eilig»[97]. Немного успокоившись, она притянула его к себе, помогла войти в неё, и он уже ни о чём себя не спрашивал, казалось, у него сейчас разорвётся сердце, но взорвался один только черешок, к счастью. К несчастью, всего через несколько мгновений, и он, как нервозный подросток, не удержался, а ведь она совершенно определённо не говорила «скорее». Он хотел оставаться в ней, хотел продолжать дальше, ещё и ещё, поймал себя на том, что шлёт молитвы духам, дабы они сохранили ему эрекцию, но духи поддерживали его моление вполсилы. К тому же в дверь забарабанили, всё громче и громче, и не обращать на это внимание становилось всё труднее.