Дело с двойным дном (пер. В.Селиванова) - Irena-Barbara-Ioanna Chmielewska

– Бумаги нам помогли, те самые записи каменщика. Очень полезными оказались его записи на обороте, да и описание работ тоже. К примеру, какой-то Кокот или Вербланк заказывал мастеру сделать, предположим, сейф в стене. Нам-то понятно, какой сейф, а тут и адресок на обратной стороне.

В ипотеке Райчик до всего докопаться не мог, там у этого самого Кокота или опять же Вербланка числилась всего одна недвижимость, а благодаря записям скрупулезного каменщика мы узнали и о прочих, официально не зарегистрированных. Вот и получается, что каменщик о кладах знал, а Райчик только догадывался и искал, где можно. А этот самый Доминик строил из себя невинную овечку…

Тут Болек с сожалением посмотрел на дочиста вылизанную тарелочку. Пришлось извлечь из морозильника запасной брикет мороженого.

Болек почувствовал прилив новых сил, и мы с Янушем узнали о допросе Доминика во всех подробностях.

Итак, первой реакцией Доминика на все вопросы Тирана было чрезвычайное изумление. Он отрицал все. Потом нехотя признал факт своего знакомства с Райчиком. Ну, знаком, ну и что? Да ведь это просто шапочное знакомство, когда-то где-то в компании встречались, но уже давно, а с тех пор он не видел Райчика и понятия не имеет, чем тот занимается. В Константине он, Доминик, никогда в жизни не был. По Вилловой улице, возможно, случалось проходить, не станет зарекаться, что там никогда не ступала его нога, но когда ступала – ей-богу, не помнит, да и какое это имеет значение? И вообще, Доминик не понимает, зачем его привезли в комиссариат и задают такие вот вопросы.

Пришлось Тирану отбросить тактику наводящих вопросов, и он прижал бандюгу к стенке с помощью неопровержимых улик. Разложил улики на столе, сопровождая каждую кратким и исчерпывающим комментарием. В числе улик были и упомянутые выше счета, и увеличенные отпечатки пальцев.

Рядом с ними лежали охотничья сумка и увеличенные фотографии прочих следов, весьма красноречивые. При виде их Доминик изменил линию поведения. Он замолчал. С видом оскорбленной невинности и глубочайшей обиды он лишь молча пожимал плечами и закатывал глаза к небу, словно призывая небеса в свидетели. Тиран решил переждать, не стал давить на психику подозреваемого.

Мог себе позволить, уж очень крепки были его позиции, а по опыту знал, что таким личностям, как Доминик, надо дать время дозреть. В запасе у капитана было еще кое-что: очные ставки с Касей и Владькой. Их он решил приберечь на следующий день, не все сразу. И вообще Тиран был в расчудесном настроении, потому что с поимкой Доминика появились очень серьезные шансы на раскрытие сразу двух запутанных дел.

– Мы не сомневаемся, Доминик расколется, некуда ему деваться, – рассуждал Болек. – Ягдташ, слава богу, из замшевого давно стал кожаным, и отпечатки пальцев на нем получились, как на зеркале.

Это вам уже не косвенные улики, это вам неопровержимые доказательства! А еще можно устроить и очную ставку с Иолой, той девочкой с четвертого этажа, на Вилловой. Холера, сплошные бабы… Пардон.

Ну да ничего, каждая о своем доложит, и конец голубчику. А Яцусь! Лопнуть от смеху можно. Примчался, когда Тиран допрашивал подозреваемого, и набросился на ботинки этой обезьяны небритой, собственноручно сорвал их с ног Доминика, тот лишь ошалело пыхтел, только потом возмутился: нету, мол, такого закона, чтобы сидеть в полиции босиком, так и простудиться недолго, вот, пожалуйста, уже насморк начинается. Пришлось выдать ему какую-то казенную обувку.

– И что Яцусь?

– А этот чертов щенок только глянул на подошву одного из ботинок, и без слов все стало понятно. Так посмотрел на Тирана, что тот и вовсе расцвел. В любом другом случае пришлось бы ждать результатов экспертизы, по не тогда, когда за дело берется Яцусь. Видели бы вы его рожу! И верно, через полчаса получили результаты экспертизы.

Именно в этих ботинках был голубчик в ветеринарной клинике в Константине, и кирпичная пыль, и известка те самые. Так и ходил, кретин, в этих ботинках всю дорогу, не выбросил. Так что – сами видите. Как только заговорит, считай, делу конец, и, может, уже через денька два я смогу питаться, как каждый нормальный человек, а не только раз в день.

– Ты так и уверен, что делу конец? – зловещим тоном поинтересовался Януш.

Но ему не удалось испортить настроение сияющему от счастья Болеку.

– Не каркай! В любом случае преступник у нас в руках…

Полиция поймала того бандита, который был здесь. Господи Иисусе! Ведь он расскажет им про Бартека!…

Как мне теперь его прятать? Бартек же не знает, что того поймали. Может, позвонит, тогда смогу его предупредить.

А полиция оглушила меня еще одним известием о бумагах. Знать бы, какие бумаги, любой ценой надо узнать! Может, и в самом деле тот бандит был здесь раньше, мне это тоже приходило в голову, возможно, что-то здесь оставил, но в такое счастье просто трудно поверить…

Не закончив с кухней, я переместилась в спальню, надо ее как следует обыскать, ведь в тот злополучный день, вернее, ночь, бандит находился как раз в спальне. Если что-то спрятал, то только там. В старой чашке с отбитыми краями в слое закаменевшего сахарного песка на дне я обнаружила тоненькую золотую цепочку со знаком Зодиака. Козерог. Боже милостивый, наверное, тоже принадлежал маме, а я даже не знаю, когда она родилась. Долго пришлось отмачивать кулон, пока сахар не растворился.

За поиски в спальне я решила приняться спокойно, методично, хотя места себе не находила из-за Бартека. Итак, сначала то, что лежит наверху, в том числе и на полу. Под книжным шкафом грудой навалены старые газеты и журналы вперемежку с оберточной бумагой и каким-то тряпьем. Все пространство под теткиной кроватью и моей кушеткой забито какими-то сумками, чемоданами, узлами, некоторые из них не были завязаны и бебехи высыпались наружу.

У стен между шкафами и кроватями рядами стоят старые ящики, доверху наполненные чем попало. Тут и нитки, и лоскутки материи, и старая одежда, и совершенно не годная обувь, флаконы то ли из-под духов, то ли из-под лекарств, штепселя и розетки, поломанные игрушки и Бог знает что еще. Похоже, за всю свою жизнь тетка не выбросила ни одной ненужной вещи, все копила. Когда я уходила от тетки, эти ящики были уже полны, теперь в них не вмещалось ненужное барахло.

Не знаю, почему я начала именно с этого ящика с горой наваленного на нем тряпья. Может, просто потому, что остановилась возле него. Вывалила всю гору бебехов на пол и принялась методично осматривать каждую вещь. Их противно было брать в руки, мутило от запаха гнили и тлена. Начала я с мотка электропровода. Ухватив его двумя пальцами, отнесла в кухню, решив позже вымыть под струей воды, потому что и провод был покрыт слоем грязи. Кстати, сколько времени займет у меня отскабливание ванны? Надев резиновые перчатки, я вернулась к своей грязной работе и уже не с таким омерзением принялась за нее. Хорошо, что надела перчатки, иначе ни за что не заставила бы себя залезть рукой в старые теткины тапки и не обнаружила бы в одной из них пакетик с шестью царскими золотыми десятирублевками. Признаться, они не произвели на меня особого впечатления, возможно, я уже привыкла к мысли о том, что, оказывается, очень богата. Отложив тапки в сторону, я принялась осторожно перебирать тряпки и среди них обнаружила это.

Небольшая пачка бумаг, перевязанная бечевкой. Забилось сердце, Езус-Мария, это могла быть та самая пачка, о которой говорил полицейский, обнаруженная бандитом в охотничьей сумке и выброшенная за ненадобностью. Очень может быть, ведь сразу видно – денег в ней нет, одни старые бумаги.

Осторожно развязав пачку, я принялась просматривать бумаги. Копии ипотечных актов, выставленные на фамилию моего прадеда, деда и бабушки.

Оказывается, им принадлежала вилла в Константине, особняк в Рыбенке, два доходных дома на Гроховой. Ну, об этом я знала раньше. А вот о том, что и дом на Фильтровой, где мы с бабушкой жили, не имела понятия. Значит, бабушка жила в собственном доме? Пансионат в Чехочинекс, передан в аренду – какая-то незнакомая фамилия. Дом и сад в Шидловце. А вот еще список чего-то, написанный по-французски.

Французский я знала, учила в школе. И давался он мне на удивление легко. Учительница французского расспрашивала меня, не было ли у меня в роду французов, а я ничего не могла ответить, ведь понятия не имела, кто у меня вообще был в роду. И еще учительница говорила: ей кажется, когда-то, в раннем детстве, я хорошо знала французский, возможно, у нас в семье говорили на двух языках? И опять, не зная, куда от стыда девать глаза, я вынуждена была ответить ей, что не знаю. А она, возможно, была права, в памяти и в самом деле ни с того ни с сего всплывали знакомые слова, обрывки французской речи. Последние годы, работая в рекламном агентстве, я имела дело с французской фирмой, что весьма укрепило мои познания во французском языке.