Планета Навь - Александра Нюренберг

По дороге, стараясь внимательно слушать Иштар и вовремя делать полезные дополнения, Энлиль спрашивал себя – показалось ему или нет? Когда Энки заговорил об эксперименте, Нин испугалась? А потом подавила вздох облегчения. Показалось. И Энлиль обернулся только один раз. Но взгляд его уткнулся в кроны безумствующих клёнов.

Картинка – Энки, Нин и речка. Энки склонен был болтать без передышки, Нин по обыкновению помалкивать, а речка, вдоль которой они лениво шли, прежде чем свернуть к дому Энки, была довольна и собой, и этими двумя.

Разговор, естественно, свернул на отправившихся пылесосить. Молчаливое попустительство Нин развязало братцев язык, который работал без передышки минут пять.

– Энлиль счастлив в браке. – Сочла она по совести прервать эти домашние сплетни.

– Если не считать того, что нету детей. – Простодушно проквакал Энки.

Нин поняла, что болтовню следует перекрыть – ей всегда было не по себе обсуждать за глаза Энлиля. Может, потому что ни одному язвительному словечку не удавалось к нему прилипнуть. Но Энки не унимался, и Нин волей-неволей приняла участие в излюбленной игре аннунаков «осуждение ближнего своего», найдя ту единственную точку, на которую могла опереться, не рискуя обрушить своё душевное равновесие.

Любопытно, что именно в этом вопросе Энки придерживался противоположного мнения.

– После того, как адвокат мамаши предложил сделку, стало понятно, кто кого совратил. – Вступила на тропу Нин.

– Но Сути хорошая девочка…

Нин сладко улыбнулась:

– Это я – хорошая девочка. А она – бедная девочка.

Энки погрозил ей – она ему, и тут же сделал руки в стороны:

– Ну. Ну. Ну…

– Она не такой уж хорошей породы. Так говорит дедушка, а он у нас почётный животновод.

– Она прекрасна.

– Если вам нравятся пучеглазые девы. – Сказала Нин. – И если можно представить лягушек с голубыми лучистыми глазами.

– Лягушки, – вставил Энки, слушавший откровения тёмной стороны Нин со жгучим интересом, – красивые существа.

Тут он добавил:

– А эти волосы. Они аж ниже…

– Энки!

– Вот досюда. Она вся извивающаяся, эта Сути, и эти бёдра…

– Что?!

– Вот такое вот тут. Она вся колышется, и я краснею и не знаю, куда смотреть, чтобы командор не вызвал меня покурить.

Нин покачала головушкой.

– Чтобы ты понимал. Вот у командора безупречный вкус. Нибирийка должна быть крутобёдрой, с голубыми глазами навыкате, с золотыми волосами вот досюда.

Энки рассмеялся. Его позабавило, что они внезапно поменялись ролями.

– Да нет… мне нравится. – Молвил он добродушно.

– Правда?

– Ну, да. Дурак я, что ли? Разные лики красоты по нраву Энки. И рыжеволосые жерди с Юга, похожие на жирафов, и северные девы, похожие грацией на морских котиков, с автоматами наперевес.

– Как насчёт полевого учёного с плохим цветом лица и неухоженным узелком на затылке? – С усмешкой сказала она.

Энки промолчал и поклонился, приложив руку к своему всклокоченному на груди одеянию.

– Или ты не считаешь… чёрт, как образовать женский род от аннунака? Не считаешь женщин из Поколения Великих Испытаний в полной мере женщинами?

– Эридиянка. – Сказал он. – Жительница Эриду. Аннунаки – жестокое слово, без лирики, оно не про мужчину и не про женщину, а про состояние наших растерянных душ.

– Ты говорил это семь лет назад.

– Семь?

– Сколько лет Мардуку? – Ответила она вопросом.

– Десять лет без трёх месяцев. – Сообщил он. – А что?

Без ответа.

Он поразмыслил.

– Почему никому из вас не понравилась Лана? Она такая хорошенькая.

Нин улыбнулась

– Да. Она очень хорошенькая.

Энки выгнул губы.

– Очень славненькая. Она похожа… – и он назвал знаменитую актрису былых времён, – а какого сыночка она мне отвалила. Мардук ведь симпотный?

– Безусловно.

– Такого красивого мальчика ещё никто не видел с тех времён, когда Абу-Решит закрыл Легенду Происхождения тайной печатью.

– Согласна. – (Искренне).

Возможно, неприязнь Нин к Сути, всё же осевшая на дне её души, связана с обилием пространства, занимаемого Сути. Маленькая Нин вовсе не маленькая, она вровень с Энки. Единственный по-настоящему высокий мужчина в их семье Энлиль, а Сути может смотреть ему в глаза. Не используя патентованных временем средств оптического обмана.

– Нам построят атомную станцию. – Сказал он громким голосом, а улыбка, вызванная разговором о красоте, всё ещё жила-поживала на его губах.

– И ты сказал это сейчас?

Из-за расследования дела Энлиля и семейного совета, собранного Ану, как заключительного акта трагедии, семье пришлось собраться и лететь на то место, которое определили для встречи. Это было далеко. Ану не мог или не желал совершить визит на Эриду. Первое официальное посещение колонии и не имело права остаться в истории запятнанным уголовщиной.

Потому выстроили помост между Плуто и Дружками на циклопической аллее Больших Фонарей. Туда пригнали строительный флот, наняли дополнительную живую силу, даже, как говорили, пару погонщиков знаменитых волов Нин (с подопечными), уйму инженеров, рассчитав смету очень тщательно, хотя многие не сомневались, что всё это специально раздуто и преувеличено.

Укрепили синергетический мост, осторожно вдвинули двойной вход – врата с особенной системой охраны. Поместили перелётный город – сборный корабль с жизнеобеспечением. Когда подлетали, видели его громаду, напомнившую древние постройки в заповедных исторических местностях Нибиру на бывших полюсах. Замок почти незаметно покачивало – внутри это станет очевиднее. Но когда смотришь из окошка семейного корабля, кажется, что он «недвижим и вечен». Пахло стариной в этом районе космоса. Воздуху исполнился миллиард лет и был он как земля, плодоносящая после войны щедро.

Вокруг цепью выстроились «коконы» – нацелив спрятанные, но готовые выдвинуться по первому приказу дула, не раз покрывавшиеся кровью. То были настоящие опробованные в деле, орудия подавления живой плоти. История Спутника могла бы рассказать об этом, не будь сожжены архивы.

Летели как сонная муха, семь дней по-эридиански. К вечеру седьмого прибыли на место, пересели, пройдя по шлангам, воняющим дезинсекцией, в щатуны и после соблюдения формальностей, связанных с прибытием высшей персоны, смогли попасть внутрь замка.

Тягость ожидания усилилась оттого, что решено было – как им сообщили уже в спальнях, вместе собраться они не смогли – назначить Свидание не на утро, а на полдень следующего дня. Даже это было против бедолаги заключённого. Хотел ли отец лишить его и незримой помощи утреннего часа? Часа, когда командор был рождён высокородной матерью, которая вместе со всеми, без малейшего слова недовольства и протеста, ожидала решения участи единственного сына и наследника абсолютной власти. Очевидно, командор был рождён под несчастливой звездой или под хвостом незаказанной кометы, как попытался пошутить Энки.

Он тоже вёл себя прилично.

Послушно.

Как мог.

К одиннадцати назначенного дня вся семья собралась в зале, туда же вошла противная сторона – истица с матерью, адвокат и стая свидетелей. Были также военные, высшие чины разведки, до того засекреченные, что выглядели обычными потёртыми клерками.

Вся эта компания разместилась по сторонам квадратного помещения с низким потолком. Семья пребывала в состоянии, которое словами не описать. Сам Энки не взялся бы за это. В любом случае, реши он разрядить воздух отчаяния, он мог бы не ожидать возмущённых взглядов.

Подавленность, страх и страдание, которое не одухотворяло: у всех едва слышно урчало в животах. Поужинать они не смогли, утром тоже ни кому кусок в горло не лез. От неестественного, слишком насыщенного кислородом воздуха, у всех мутило в голове. Будем надеяться, мы тут надышим достаточно углекислоты, сказал себе Энки, оглядывая своих и чужих.

Хладнокровные женщины – тонкая Эри со сложенными, как у футболиста при пенальти, красивыми руками и Антея, на которую слишком долго смотреть боялся даже Энки. Нин бил колотун. Энки придвинулся к ней, но это не помогло; он заглянул осторожно в её серое личико. Нежная маленькая фея едва могла справиться со своими чувствами. Обузданное высокомерие принцессы доставляло ей невыносимые муки.

Наконец, по залу пошёл на цыпочках ропоток. Двери раскрылись, ввели под конвоем арестованного. С огромным облегчением Энки увидел, что руки его без всяких драматических художеств, но тут же ощутил, что эта деталь мнимой свободы делает его ещё более уязвимым.

На нём была штатская одежда, не слишком удачно подобранная. Стройный красавец Энлиль с его благородной головой выглядел в мешковатом костюме таким мужественным, что жалость начинала проникать в кровь и отравлять насильственно созданное равновесие.