Мурка, Маруся Климова - Анна Берсенева

– Сейчас нигде.

– Хочешь, ко мне иди? – оживилась она. – У меня фирма солидная.

– Не хочу.

– Меня боишься? – Рита насмешливо прищурилась.

– Просто у меня уже есть... солидное предложение. Только не знаю, надо ли его принимать.

– И что тебя, интересно, останавливает?

– Да так... Смысла не вижу! – неожиданно для себя выпалил Матвей.

Он ни разу не называл эту причину вслух, да и наедине с собой, в молчании, стеснялся красивости этого объяснения. И совсем непонятно было, почему он вдруг высказал его женщине, которой совсем не знал и которая явно дала понять, что презирает подобные резоны.

– И ты туда же! – ахнула Рита. – Мама дорогая, совсем свихнулись мужики! Бабы вкалывают, а им не до хорошего – смысл жизни ищут! Да за смысл жизни можно или с голой задницей остаться, или вообще на нары загреметь! – возмущенно добавила она. – Скажешь, не права я?

– Права, – не стал спорить Матвей.

– Ну так что ж ты?..

– Пойдем, Рита, – сказал он. – Отвозить меня не надо, пешком пройдусь. Родители тут рядом живут, у них переночую.

Он и до встречи с Ритой не собирался ночевать сегодня дома. Из-за циркового девичника объяснение с Гоноратой откладывалось до завтра, и Матвею не хотелось, чтобы оно произошло, когда они проснутся в общей постели.

Оттепель кончилась – мороз окреп, асфальт сверкал в свете вечерних фонарей гладким свежим льдом.

– Как же ты по такой дороге поедешь? – Матвей взял Риту под руку, помогая спуститься по обледеневшим ступенькам ресторанного крылечка.

– Нормально поеду. Водительским талантом, в числе прочих дарований, Бог меня не обидел. Плюс курсы экстремального вождения. – Она повела плечом, высвобождая свой локоть из его руки. – Так что в опеке не нуждаюсь. Во всех отношениях. Жаль, Никитка на тебя запал, достанет теперь звонками. Может, телефон поменяешь?

– Не поменяю. Хочешь сказать, что ребенок не игрушка? Не волнуйся, я догадываюсь.

– Чертов ты парень! – Рита перестала хмуриться и наконец рассмеялась. – Мимоходом за душу берешь. – Она быстро коснулась его руки своей крепкой, даже на морозе горячей ладонью. – Спасибо... За спасение от верной смерти!

Сигнальные огни Ритиной машины уже исчезли за углом, а Матвею все еще казалось, что ее смех слышен в хрустальном морозном воздухе. Встреча с нею была из тех встреч, которые прекрасны своей бесполезностью и свободой. Хотя – почему бесполезностью? За весь день, проведенный с Никиткой, и за весь вечер с его мамой Матвей ни разу не услышал у себя в груди знакомого изматывающего метронома. Вернее, он просто не прислушивался к нему – забыл о его существовании.

Это случалось теперь так редко, что ему сразу стало весело. Как будто бы прямо из воздуха перелились в него и морозная бодрость, и захватывающее, как в детстве, предновогоднее обещание счастья.

Он свернул со Спиридоновки и, то и дело скользя по длинным ледяным дорожкам, зашагал по Тверскому бульвару к Пушкинской площади.

Глава 4

В родительской квартире стояла такая тишина, что она показалась Матвею пустой.

– Есть кто живой? – крикнул он, включая свет в прихожей.

И сразу понял, что приехала бабушка Антоша. Даже не потому понял, что за дверью отцовского кабинета вспыхнул свет. Просто Антошино присутствие было особенным, ни с чьим другим не сравнимым. Она была какая-то... нездешняя, притом везде нездешняя – неважно, в этом вот доме, где она родилась и где прошла вся ее жизнь, или на даче в Абрамцеве, которую по ее просьбе лет десять назад купил ей сын и на которой она жила теперь постоянно.

– Матюшка! – Антоша вышла навстречу внуку, приподнялась на цыпочки и поцеловала его в щеку. – Куда же ты пропал?

– Так вот же он я. – Матвей опознавательно помахал руками у себя над головой. – Куда денусь?

Он тоже поцеловал ее в тонкую, как морозный узор на стекле, морщинку на лбу. Он видел Антошу в самом деле нечасто – то дела, то подружки, некогда добраться до ее Абрамцева, – но, когда видел, каждый раз изумлялся: бывают же такие женщины – просто не женщины, а реки какие-то! Антоше недавно исполнилось шестьдесят девять лет, но язык не поворачивался назвать ее старухой. В ней было слишком много чего-то неуловимо естественного, чтобы можно было предположить, что к ней вообще когда-нибудь станет подходить это слово.

Только любовь к внуку была в ней такой осязаемой, что Матвею казалось, эту любовь можно потрогать рукой.

– Да ты куда угодно можешь, – сказала Антоша. – В Таджикистан исчез ведь.

– Как это исчез? – возмутился Матвей. – Я же тебе письма писал!

– Писал. Купаюсь в горных речках, ем персики и виноград. Как с курорта.

– Чистая правда! – глядя на нее честными глазами, поклялся он. – Персиков наелся на всю оставшуюся жизнь, от винограда до сих пор живот пучит.

– Пойдем поужинаем, – улыбнулась она. – Я картошку с чесноком поджарила, как ты любишь.

Антоша всегда улыбалась только краешками губ. Глаза ее – непонятного цвета, в самом деле как речная вода, – при этом не становились веселее и оставались загадочными.

– А родители где? – спросил Матвей.

Он разделся и прошел вслед за бабушкой на кухню. Когда бы и куда бы он ни приехал к ней, у нее всегда была готова, притом с пылу с жару, какая-нибудь его любимая еда: пирожки с капустой, вишневый кисель или, вот как сейчас, поджаренная с чесноком картошка.

Мама тоже вкусно готовила, но такой феноменальной догадливостью все-таки не обладала. Хотя, может, у Антоши это и не догадливость была? Матвею казалось, что он как будто бы... Как будто бы он всегда существует в ней. Как крепко держащийся в речном русле камень.

– А родители в Сретенское уехали, – сказала Антоша, зажигая огонь под сковородкой. – Погоди, совсем чуть-чуть подогрею.

– Зачем? – удивился Матвей.

Дом в деревне Сретенское существовал на периферии семейного сознания. Когда-то, в войну, бабушка Антоша ребенком жила в нем во время эвакуации, туда отправил ее вместе с матерью отец, Константин Павлович. А через много лет – уже и Сергей к тому времени вырос, знать не зная про этот дом, – вдруг выяснилось, что старуха-хозяйка почему-то завещала его Ермоловым. Дескать, до революции он принадлежал еще прадеду Константина Павловича, значит, они самые законные наследники и есть. Еще про ледниковый период бы вспомнила! Матвей любил историю и с удовольствием проглатывал биографии великих деятелей вроде Наполеона или Александра II, но связывать со своей нынешней жизнью то, что происходило в такие давние времена, ему казалось странным. Да он об этом и не думал, если честно, и в Сретенское почти не ездил. Ну, есть какой-то деревенский дом в яблоневом саду над рекой Красивая Меча. Пусть себе стоит, жалко, что ли?