Иосиф Бродский глазами современников (1995-2006) - Валентина Полухина

Иосиф его все-таки не простил?

Нет, и нельзя его простить, и я его не простил за Иосифа, и я не мог простить Наймана за Рейна. Для меня предательство — это самый конец. Тем не менее мы как-то вспоминали с Димой об Иосифе и пришли к выводу, что он не был ни иудеем, ни христианином. Он был язычником. Теперь я вижу, что ближе всего ему был пантеон античных богов, и он бы хотел себя приобщить где-нибудь между Аполлоном и Зевсом. Очень хорошо в свое время написал об этом Рейн в стихотворении "В Павловском парке": "Смотрит в затылок твой пристально Аполлон, / ты уже вытянул свой золотой талон". Я думаю, что ему все это стоило большого труда. Есть люди, которые естественно переносят славу, а он, видимо, к ним не относится.

Но ведь слава сопровождала его с самого начала процесса…

О, гораздо раньше. Вот он приехал ко мне, а через два дня мы были на этом чтении. Горбовский гремел в Ленинграде в свое время, он был хороший поэт, но что там творилось, когда Ося вышел читать, это было сумасшествие. Я такого никогда не видел. Да, я был на выступлениях Вознесенского, он тоже здорово читал, и толпа гудела, но такого шума не было. Потом, Вознесенского готовила советская власть, он был любимый сын и людей, которые любили поэзию, и любимый сын идеологической комиссии при ЦК КПСС. Он был дитя советского общества. А это же появился мальчишка незаконнорожденный, который владел залом абсолютно. И вот этот накал ни одного раза он не снизил.

Вы пишете, что почувствовали в Бродском нечто дьявольское — одновременно притягательное и пугающее.

Да, и если уж говорить всерьез, то Дьявол (он есть не только в христианстве, поскольку это все перешло из Ветхого Завета) относится к тем языческим временам, которые были до Авраама. И если уж говорить о религии, то Иосиф был язычником.

Возвращаясь к моей главе о нем, ему, может быть, не понравилось, что я сравниваю его с Достоевским, а точнее, с героем романа Достоевского "Подросток". И тут еще Анна Андреевна, совпадение имен и характеров, напряженный был материал.

Его поле гипнотического притяжения с ростом славы только увеличилось, но стало увеличиваться и отталкивание от Бродского, появилось больше недоброжелателей, особенно в России и в Англии. А как на этот счет обстояли дела в Америке? Оставим в стороне Аксенова.

Единственное, что я знаю, что я сразу по приезде в Америку потерял и Бродского и Аксенова. Единственный, кто остался, это Бобышев, он был благодарен, что я написал о нем. Я Васе позвонил, и он сразу же сказал: "Как же он (Бродский) мне все испортил, все провалил, полностью". Но я тогда не представлял, что и я окажусь в положении Аксенова.

Но ведь вы не написали на него пасквиль, как Аксенов, не вывели его в своем романе в столь неприглядном виде и не стали его врагом.

Нет, до этого даже близко не доходило. Одно дело разойтись, другое дело затаить вражду. У меня была очень мудрая тетушка, она говорила: "Прежде чем ты женишься, ты должен знать, можешь ли ты без скандала разойтись со своей женой". Так и тут. Конечно, он был достойным человеком и с ним разойтись можно было мирно. Какие-то обиды были, но ни он, ни я никогда друг другу дурного не делали.

И среди русских поэтов в Америке вы не знаете недоброжелателей Бродского?

Во-первых, если бы такие и были, они при мне ничего бы не сказали, они знали, что я его очень высоко ставил.

А что вы скажете в защиту Бродского тем, кто обвиняет его в потере "русскости" с отъездом из России и утверждает, что в его стихах нет боли?

О, тут полная глупость, достаточно прочитать сборник "Конец прекрасной эпохи" с концовкой "Речи о пролитом молоке" или стихотворение "Песня". Или "Часть речи" со стихотворениями "Мы не пьем вина на краю деревни…" или "Ты забыла деревню, затерянную в болотах…". Естественно, что фольклорная тема не была его темой. Ну и что? И у Слуцкого, и у Мартынова она никак не проявлена, кроме, может быть, "Подсолнуха" Мартынова. У Сельвинского единственно фольклорная тема — это его "Красное манто", где скорее воровской жаргон. Бродский не был фольклорным поэтом, но тем не менее он был русским поэтом. Я помню, как-то пришел к нему с бутылкой и мы сели выпивать в этой его полукомнате-шкафу. Я показал ему свои фольклорные стихи и сказал, что они понравились Мариенгофу, Анатолию Борисовичу, и он написал, что Сергей Александрович (Есенин) был бы очень доволен этими стихами. И я спросил: "Ося, а ты как к Есенину относишься?" Он ответил: "Я очень люблю Есенина и очень люблю Клюева".

Да, это я могу подтвердить, в один из своих приездов в Кил он жил у меня и все время читал двухтомник Клюева.

Вот видите. Потом мы с ним заговорили о новых "деревенщиках", о Бокове и о Рубцове. Сравните стихотворение Бродского:

Ты забыла деревню, затерянную в болотахзаселенной губернии, где чучел на огородахотродясь не держат — не те там злаки,и дорогой тоже все гати да буераки…

И стихотворение Николая Клюева, которое в другой ритмике написано:

В заборной щели солнышка кусок —Стихов веретено, влюбленности исток,И мертвых кашек в воздухе дымок…Оранжевый сентябрь плетет себе венок…

Здесь он полностью раскрылся.

Вы описываете молодого Бродского почти как сумасшедшего: "Лицо, заросшее желтой, рыжей щетиной… рыжая взлохмаченная голова… картавый, каркающий, зловещий, завывающий голос, безумные глаза…" И это о человеке — холодном и рациональном?

Холодным он никогда не был. Становился надменно- презрительным или саркастичным к людям, которые ранили его ум или сердце. Но не холодным. Он был очень эмоционален и — одновременно — предельно рационален.

Бродский был открыт мировой поэзии еще живя в России. Какими качествами должен обладать поэт, чтобы вобрать в себя опыт мировой поэзии и преобразить его?

Знал он много в литературе. Особенно хорошо вначале русских футуристов, конструктивистов и обэриутов. Позднее пришел к классикам и современникам в английской поэзии. Потом приник к польской поэзии. Но ведь и вы, Валентина, и я можем назвать дюжину высокоэрудированных писателей, которые не поднялись выше стандарта профессиональности. Тут другое необходимо. Иосиф достиг максимальной в нашем поколении высоты полета, которая давала ему невиданный обзор. Он увидел всю красоту мировой поэзии и все скалы, завалившие в античности намеченные дороги поэзии. Он, как Антей, поднял эти скалы, отбросил их, преобразовал русскую и мировую поэзию. Теперь нельзя сочинять, не оглядываясь на его подвиг.

Вы называете его стихи "голосом болеющей совести", с чем многие русские согласятся. Но применимо ли ваше определение к его английским стихам?

Ничего не могу сказать о стихах Иосифа, написанных (в оригинале) по-английски. Я недостаточно силен в английском, чтобы судить об этих его стихах. Переводы же Иосифа собственных стихов на английский я сверял. Они вполне адекватны.

Считаете ли вы, что поэзия Бродского менее биографична, чем других поэтов?

Вся его любовная лирика предельно биографична. Скажем, стихотворение "Любовь": "Я дважды пробуждался этой ночью…" Или стихотворение из книги "Примечания папоротника" — "Дорогая, я вышел сегодня из дому поздно вечером…". Да весь раздел "Часть речи" автобиографичен с гениальными стихами, которые я твержу, как молитву: "Ты забыла деревню, затерянную в болотах…" Да и множество других абсолютно автобиографично. Даже когда он надевает маски Жукова, Марии Стюарт или римского патриция.

Поясняют ли обстоятельства жизни Бродского его стихи?

Этот вопрос, Валентина, кровно связан с предыдущим. Да, при доброжелательном и внимательном чтении стихи Бродского многое дают его биографам, читателям, исследователям его творчества.

Где, по-вашему, зарыто зерно его поэтической философии?

По-моему, он — футуролог смерти. Вся его поэзия с начала и до последних стихотворений — это ностальгия по смерти.

ВИКТОР ГОЛЫШЕВ[58], СЕНТЯБРЬ 2004, МОСКВА

Как рано вы познакомились с Бродским и где?

Мы познакомились, если не ошибаюсь, в январе 1964 года в Тарусе. В это время его уже всерьез преследовали в Ленинграде, и его московские друзья прислали его к нам в дом отсидеться. Он пожил в Тарусе, наверное, недели две, если не меньше, но ему понадобилось в Ленинград, и там его арестовали.

Его пребывание в Тарусе, видимо, приходится на конец января — первую половину февраля, потому что его арестовали? 13 февраля 1964 года, сразу после возвращения из Москвы. Он часто останавливался в вашем доме, приезжая в Москву. Каким он был гостем?

Замечательным, легким гостем. Семья радовалась, когда он приезжал. С ним никогда не было скучно или затруднительно, за ним не надо было как-то ухаживать и развлекать его. Мы никогда не спорили — спор возникает, когда люди задерживаются на одном определенном уровне рассуждений. Он всегда имел в виду более высокий или общий уровень, над конкретной темой, а за ним еще один и т. д. Поэтому спорный вопрос снимался. "Малых правд пустая пря", как сказал Ходасевич, его не увлекала. А когда ему хотелось поесть что-то особенное, он шел на улицу Красина (минут пять) и покупал себе пельмени.