Нюрнбергский процесс, сборник материалов - Константин Горшенин

Папен: Нет. Во-первых, я этого не знал, а во-вторых, я позволю себе сказать, что сама эта мысль невероятна, так как я был очень дружен с регентом Венгрии Хорти, и в своем опросном листе адмиралу Хорти я поставил ему вопрос, на который он, к сожалению, не ответил, так как он уже не помнит этого. Там констатируется, что осенью 1943 года венгерский министр внутренних дел Керестсе-Фишер передал мне документ, из которого ясно вытекало, что германские или германо-венгерские силы хотели добиться аншлюсса Венгрии с Германией. Этот документ по желанию регента Хорти я тотчас же передал фон Риббентропу и попросил его принять необходимые меры для предотвращения этого. Это подтверждается документами, и венгерский министр внутренних дел может подтвердить это.

Файф: Видите ли, подсудимый, я хочу сказать о другом. Мне без различно, примете ли вы мою точку зрения или нет. Я хочу сказать, что выбор пал на вас. Разве вы этого не знаете? Вы ведь знаете, на какой документ я ссылаюсь сейчас. Это документ, на котором имеется множество пометок Кальтенбруннера. В этом документе о вас пишется как о лице, которое могло бы провести внутреннюю работу в Венгрии.

Папен: Да, с этими записями я познакомился после того, как вы предъявили их здесь.

Файф: Если вы узнали об этом только здесь, то единственно, что я хочу знать, — это было ли вам известно в 1944 году о том, что в правительственном документе, изданном в Германии, о вас говорилось как о подходящей кандидатуре для внутренней работы в Венгрии с целью присоединения ее к Германии? Если вы скажете, что вы об этом не знали, то мне нет необходимости больше беспокоить вас по этому поводу. Вы говорите, что узнали об этом лишь позавчера?

Папен: Во-первых, это так и было, во-вторых, известным из истории фактом является то, что я неоднократно возражал против этих стремлений, имевших место в Венгрии, поскольку они имели своей целью каким-либо путем, а позднее путем оккупации, сделать Венгрию составной частью Германской империи. Я считал это самой неправильной и самой невозможной политикой, которую можно было бы проводить.

Файф: Помните ли вы, подсудимый, гаулейтера Рейнера, с которым у вас был случайный и, я уверен, очень интересный разговор накануне аншлюсса? Вы помните свидетеля Рейнера? Я хочу, чтобы вы рассмотрели точку зрения, которую высказал Рейнер о положении вещей, когда вы начали работать, и чтобы вы сказали Трибуналу, согласны ли вы с ней. Этот документ начинается на странице 6, а выдержка, на которую я хочу сослаться, находится на странице 8. Вы нашли абзац, который начинается словами:

«Таким образом, началась первая стадия борьбы, которая окончилась восстанием в июле 1934 года. Решение провести это июльское восстание было правильным, но было допущено много ошибок при его проведении. В результате была полностью разгромлена организация, потеряны целые группы бойцов из-за их тюремного заключения или бегства в «старую империю», а что касается политических взаимоотношений между Германией и Австрией, то это восстание привело к формальному признанию австрийского государства германским правительством.

Телеграммой Папену, в которой давались инструкции восстановить нормальные отношения между двумя государствами, фюрер закончил первую стадию борьбы, и должен был начаться новый метод политического проникновения в Австрии».

Согласны ли вы с тем, что это является правильной характеристикой вашей работы — «новый метод политического проникновения»?

Папен: Нет, это совершенно неправильное описание моей деятельности.

Файф: Таким образом, если вы не согласны с Рейнером, то скажите, вы ведь хорошо знаете свидетеля, вы должны очень хорошо знали свидетеля Пауля Шмидта? Вы знаете его?

Папен: Да.

Файф: Очень хорошо. Я думаю, что вы согласитесь со мной, что это одно из тех лиц, против которых никто не сказал ни одного слова в течение суда. Вы согласны? Я не слышал ни одного слова критики по адресу Пауля Шмидта. Разве вы не согласны со мной?

Папен: Вы говорите о свидетеле-переводчике Шмидте или о министре иностранных дел Шмидте?

Файф: Я говорю о переводчике Пауле Шмидте.

Папен: О переводчике Пауле Шмидте. Я сейчас скажу вам свое мнение о нем.

Файф: Согласны ли вы с тем, что этому человеку можно доверять, или вы заявляете, что он не является человеком, заслуживающим доверия?

Папен: Я ничего не имею возразить в отношении личных качеств этого человека, но я очень резко возражаю против того, что Шмидт разрешает себе давать оценку моей политической деятельности в Австрии.

Файф: Перед тем как вы будете давать объяснения относительно этого, посмотрите на этот документ. Это письменные показания Пауля Шмидта. Я прошу вас заслушать, что говорил Пауль Шмидт:

«Планы аннексии Австрии являлись частью нацистской программы с самого начала. Оппозиция Италии после убийства Дольфуса временно вынуждала подходить к этой проблеме более осторожно, но применение санкций против Италии Лигой наций вместе с быстрым увеличением военной мощи Германии обеспечило завершение австрийской программы. Когда. Геринг посетил Рим в начале 1937 года, он объявил, что союз Австрии и Германии является неизбежным и что его нужно ожидать рано или поздно. Муссолини, услышав эти слова по-немецки, промолчал и выразил лишь очень слабый протест, когда я перевел эти слова на французский язык. Проведение аншлюсса являлось преимущественно делом партии, в котором роль Папена заключалась в том, чтобы внешне сохранить нормальные дипломатические отношения, в то время как партия. использовала гораздо более изощренные способы».

Затем свидетель — я скажу об этом, чтобы все было ясно, — делает ошибку: он говорит о речи Гитлера от 18 февраля, под которой, к сожалению, переводчик поставил ваше имя. Но я не основываюсь на этом. Я хочу лишь знать, согласны ли вы с тем, что ваша задача «заключалась в том, чтобы дипломатические отношения остались нормальными, в то время как партия использовала более изощренные методы». Согласны ли вы с тем, что это описание вашей программы и вашей миссии в Австрии является правильным?

Папен: Совсем напротив. Она абсолютно иная. Мою задачу, которую я должен был разрешить в Австрии, я весьма подробно и ясно изложил.

Эта задача состояла в умиротворении и нормализации положения и в дальнейшем проведении политики врастания друг в друга обоих государств.

Файф: Если такова была ваша точка зрения относительно ваше. миссии в Австрии, то почему для вас было необходимо получить сведения о местоположении камер со взрывчатыми веществами на австрийских стратегических дорогах? Это, пожалуй, возвращение назад, к развитию той идеи, против которой вы так решительно возражали. Не так ли? Что же, если вы не помните, разрешите вам напомнить. Документ №Д-689. Трибунал найдет это на странице 102.

Речь идет об открытии дороги Гроссглокнер. Это, как вам известно,. дорога из Зальцбурга в Каринтию, которая имеет некоторое стратегическое значение. Помните ли вы, что после вашего описания событий в Зальцбурге, где толпа пела все песни, кроме «Хорст Вессель», и немецкие шоферы устроили состязание, в параграфах 3 и следующем вы говорите: «Строительство этой дороги, несомненно, является первоклассным достижением культуры, в котором германские строительные фирмы приняли основное участие, имевшее решающее значение. Главный инженер имперской фирмы, которая строила туннель на самом высоком участке дороги, предложил информировать меня о местонахождении камер со взрывчатыми веществами в этом туннеле. Я направил его к военному атташе».

Вот как вы сочетали культуру и демонстрацию превосходства германского дорожного строительства с получением информации о местонахождении камер со взрывчатыми веществами в туннеле, который является одной из стратегически важных участков дороги. Почему вы считали это столь важным, что послали донесение об этом самому Гитлеру и три копии направили в министерство иностранных дел?

Папен: Я представлю совершенно, точный отчет о событиях, связанных с открытием этой автострады.

Файф: Я вас спрашиваю, почему вы направили Гитлеру сообщение о том, что вам доложил германский инженер, а именно, что камеры со взрывчатыми веществами находятся на важном участке дороги, где она могла бы быть преграждена? Почему вы считали нужным сообщить об этом Гитлеру? Я хочу, чтобы вы ответили Трибуналу именно на этот вопрос.

Папен: Потому, что мне казалось интересным, что этот человек без всякого вопроса с моей стороны подошел ко мне и сказал мне приблизительно следующее: «Там-то и там-то можно взорвать этот туннель»... Вы знаете, что в это время между Германией и Италией отношения были очень напряженными и что Италия на границе у Бреннера сконцентрировала войска. Поэтому мне казалось интересным, что этот новый путь, связывающий Германию с Италией, в подходящий момент может быть снова прерван. Впрочем, я передал это дело своему военному атташе, поскольку это меня лично не интересовало.