Друг моего мужа (СИ) - Лакс Айрин

А Серёга дежурил внизу, расхаживал по коридорам больницы или курил у выхода. Из обрывочного злого обмена репликами с другом я понял, что Ира не сказала мужу, как всё было у нас.

Серёга не знал, что всё произошло без согласия Иры. Он по умолчанию решил, что она сама захотела. А я не стал разубеждать его в этом.

Я принудил, заставил, поимел жену друга против воли. Со мной крошечной девчонке было ни за что не справиться.

Принудительный секс. Пусть она и кончила, но это чистая физиология. Она же возненавидела меня после этого и смотрела как на исчадье ада.

Но Серёге она ничего не рассказала, а молча проглотила его обвинения в блядстве и распущенности. Или не молча, судя по словам друга. Назло, конечно.

Я же чувствовал и понимал, что она ко мне испытывала далеко не симпатию…

— Иди, бля, изображай теперь из себя меня, любимый мужчина! — выплюнул мне Серёга в лицо тогда.

— Ты же любимый мужчина? — рассмеялся я.

— Да вот теперь уже не уверен! — зло выпалил Серёга.

Он всё равно приходил и дежурил, с надеждой смотрел на меня и слушал заключения врачей, ожидая, что вот-вот наступит просвет, и его девочка с другой планеты вернётся на земную орбиту.

Но девочка спряталась глубоко-глубоко в себе и собрала головоломку шиворот-навыворот. Неправильно.

А я был и рад этой неправильности. Не шевельнул и пальцем, чтобы исправить. Как только Серёга отбыл, я сразу забрал Иру из больницы и создал для неё уютный, защищённый мирок.

Я наслаждался тем, что было, и в то же время хотел избавления.

От чужой маски, от ласкового «Серёжа» томным шёпотом на ухо.

От звука её голоса возбуждение простреливало в пах, но оно отдавало ядом: так же, как Ира отдавалась не мне, Стасу, а ему, Сергею.

Но мне нужно было зацепиться хотя бы за что-то, урвать хотя бы такой кусок…

Поэтому я жил, обманывал и обманывался.

Идиллия не могла быть вечной. Рано или поздно вернулся бы Серёга. Но я кощунственно часто думал, что не все возвращаются, а словить пулю иногда очень легко.

Но он вернулся. Вернулся, хотя его признали пропавшим без вести.

Он пылал негодованием и жаждой забрать своё. А я поверил в то, что почти за целый год мы с Ирой вросли друг в друга. Я был уверен, что даже появление Серёги ничего не изменит.

Я бы не позволил отвести её туда, где что-нибудь могло ей напомнить о прошлом. Серёга боялся навредить Ире активными действиями и действовал осторожно.

Я использовал его же страх и желание защитить Иру против него же.

Это были странные танцы на лезвие ножа. Но не получилось. А жаль…

Я настолько сильно не хотел её отпускать, что даже предложил играть на троих. Потому что слишком хорошо понимал: от Серёги она не откажется ни за что. Он там, где-то глубоко внутри неё, задевает те струны, до которых мне никогда в жизни не добраться.

А Серёга, даже скрытый за пеленой беспамятства, умудрялся затронуть их и заставить сомневаться.

Мне бы задержать хотя бы так, урвать свой кусок и не отпускать.

Я же раньше думал, что удержать — это сложно.

Оказывается, куда сложнее опустить руки и отпустить.

Потому что у Иры для меня нет места. Между нами хороший был только секс. А всё остальное — морок и её любовь, глубокая привязанность к Сергею.

Его, а не меня она целовала, шептала ласковые непристойности. Ему идеально ровно гладила рубашки и готовила его любимые завтраки.

Кругом — он, он, он, он… Как в зеркальном лабиринте. А я тыкаюсь в зеркала, видя в них не себя, а Серёгину маску. Снять её — и вот что окажется.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я Ире на хрен не нужен.

А если она вспомнит всё, что было, опять проникнется неприязнью и глубочайшим презрением.

Лучше пусть вспоминает обо мне как об одержимом ею настолько, что согласился играть её мужа.

Временно. С надеждой на «постоянно». Но не срослось.

58. Он-2

Пока дым разъедает лёгкие, в голове висит такая же вязкая муть и хаос. Смотрю на дом, он кажется мне неживым, некрасивым и абсолютно пустым.

Ира не захотела забрать ничего, кроме своего добермана. Взгляд сам упорно ищет влюблённую парочку и находит.

Серёга что-то говорит ей, удерживая ладонь, позволяя дождю омывать узкую ладошку крупными каплями.

Вот теперь мне окончательно становится понятно, что у меня не было ни единого шанса. После аварии Ира панически начала бояться дождя и грозы.

Я не мог заставить её ни лаской, ни поцелуями, ни постоянной заботой забыть о своём страхе. Она даже не подходила к открытым окнам, если за ними шумел дождь.

Даже если между ней и дождём стоял я. Не подходила, пряталась, как можно дальше, и ходила подавленной, пока дождь не прекращался.

А с Серёгой она пытается то ли примириться со своими страхами, то ли уничтожает их прямо сейчас, доверчиво подставляя ладонь под косые линии своего самого большого страха.

Мне ещё только предстоит с этим смириться. Нужно уложить эту правду внутри себя, но сначала как-то проглотить огромный ком в горле.

Я был готов на всё. Принуждать, врать. Играть кого-то другого и беречь её.

Ломать себя? И я ломал, выстраивая заново, загоняя себя под рамки поведения Серёги. Готов был даже убить.

Оказывается, всё было зря. Абсолютно. Нужно было признать это ещё тогда, год назад.

Но я схватился за предоставленный мне шанс и… не хотел его упускать. Вдруг бы всё получилось?

Я словно автомат, ещё раз говорю о доме. Ещё раз слышу отрицательный ответ.

Не нужно. И хер с ним.

Мне он тоже на хрен не нужен…

Продам этот дом или оставлю Марине при разводе. Пусть утешится.

Мы уезжаем почти синхронно. Сначала Серёга выруливает на своём внедорожнике, увозя своё счастье. Потом я. Направляемся в город.

Знаю, что на очередном повороте наши пути разойдутся.

Им нужно будет свернуть направо, чтобы добраться до квартиры Серёги. Мне — проехать прямо, возвращаясь в дом к жене и дочери.

Едва я переступил порог дома, как почувствовал: что-то неладно. Потом услышал резкий, высокий голос жены и тихие всхлипывания.

— Не ной! Не ной, кому говорю! Сама виновата! Ещё раз выкинешь что-нибудь подобное, всю ночь будешь стоять в углу!

Звук затрещины и резкий крик, стук.

Моя маленькая принцесса вскрикнула и зашлась в громком, истошном рёве.

У меня сердце сделало кульбит и грозило выпрыгнуть из груди.

— Вставай, вставай! Покажи, что у тебя! Ну же, убери руки! Руки убери, кому сказала?!

Я быстрым шагом пересёк коридор и ворвался на кухню. Марина вздрогнула и попыталась закрыть собой дочку.

— Что случилось?

— Ничего, — быстро ответила Марина.

Я оттолкнул жену в сторону и поднял на руки плачущую дочку. Она сразу уткнулась лицом мне в шею, не прекращая реветь.

— Что ты сделала, сука? — просвистел сквозь зубы Марине.

— Ничего! Лизка капризничала! — оправдывалась жена, показывая на перевёрнутый детский столик. — Не хотела есть и баловалась с едой!

— Ты её ударила? Ударила, что ли?

— Нет! Только по заднице хлопнула.

Я осторожно опустил дочку на пол и разглядел заплаканное личико. Слева возле глаза кожа сильно припухла и виднелась покрасневшая полоска, как от удара об угол стола.

— Ты совсем охуела, тварь? Ты едва в висок ей не попала!

— Я не хотела! Я только шлёпнула её по заднице. Она налетела на угол стола сама! — оправдывалась Марина.

Нижняя губа жены предательски тряслась, а глаза бегали из стороны в сторону.

— Это ты виноват! — внезапно выдала жена. — Тебя никогда не бывает дома. Ты не воспитываешь ребёнка! Она совсем отбилась от рук…

— Ты совсем рехнулась? Это твоя дочь, ей всего три года. Как ты можешь распускать руки, зная, что она в десятки раз меньше и слабее тебя! Вымещаешь на ней свою злобу?