Владычица морей - Сергей Синякин

- Что ж не глядишь? - спросил он тихонько, опускаясь губами ниже.

- Ох, Ванечка! - Сильные руки обвили его шею. Славная и сильная поморская женщина была в женах у Ивана Мягкова, даром что государю названая дочь. Боюсь...

Оприкосить боюсь... Сглазить она боялась! Иван засмеялся и еще шибче и задорнее стал целовать любимую, исподволь подбираясь к грудным сокровенным местам, что похожи были на разлетающихся в стороны белых голубей, но в это время, к великой печали обоих, в прихожей загремело поганое ведро и послышался голос Раилова.

- Не было в нашей жизни печали, - с беззлобной усмешкой сказал Мягков, так черт братца принес!

Многое им было нужно рассказать друг другу про свою пронесенную по свету тоску и любовь, но ведь и жизнь семейная одним днем не кончается, будет у них еще время пожалобить друг друга да потомить муками сердешными.

А может, и зазря капитан-лейтенант Раилов семейный покой брата нарушил, может, и потерпеть бы ему самую малость - кто знает, какая она, жизнь, у военного человека: сегодня любви предаешься, а завтра за государя и отчизну живот свой в неравном бою сложишь.

2. МОРСКИЕ БУДНИ ПОД АНДРЕЕВСКИМ СТЯГОМ

Государь Петр Алексеевич миру от своего августейшего шведского братца не дождался, оттого и флоту русскому досталось трудом ратным викторий добывать. Еще в мае 1708 года государь отрядил шаутбенахта Боциса к городу Боргау. В составе русской эскадры был и "Посланник" с тайным орудием возмездия на борту своем. Военная кампания получилась славной - город спалили до основания, окрестные деревеньки такоже, в морских маневрах захватили и пожгли пятнадцать торговых судов, из коих три пришлось на долю экипажа "Садко", действовавшему уже довольно сноровисто и привычно, - сказывалась долгая выучка. Пока Боцис злодействовал на водах, полковники Толбухин с Островским разоряли неприятельские деревни на побережье. Воротясь, Боцис с великолепной наглостью прошел мимо шведского флота, стоявшего у Березовых островов, дразня шведов доступностью парусов, но нет - не рискнул неприятель идти вдогон за кораблями русской эскадры. По предложению капитана Бреннеманна экипажем "Садко" устроена была напоследок славная диверсия против шведского баркентина, но и сию потерю шведы приписали взрывам пороховых погребов, нимало не озаботясь возможным нахождением тайного неприятеля в бухте, где покачивались на ленивых волнах шведские корабли. Самодвижущаяся мина изобретения тектона Курилы Артамонова удачно пущена была мичманом Суровикиным и, пронзив водную гладь, вонзилась в борт шведского корабля похожим на острие пики носом аккурат под пороховым погребом.

- Ага! - радостно вскричал голый по пояс Григорий, потрясая кулаками. - В самую забрюшину угораздил! Ваня, родной, дай гляну в трубку, как эта гадина тонет!

- Ты, Гришка, руками меньше маши, - досадливо поднял голову от стола капитан-лейтенант Раилов. - Не дай Бог, свечи загасишь!

Гребцы ничего не сказали, переглянулись, плюнули в мозолистые ладони и взялись за весла. Время было возвращаться к "Посланнику", который покачивался на волнах у самого горизонта.

Как бы то ни было, а суровикинских крестов на корпусе славной подводки прибавилось после этого похода вдвое против прежнего, и тайна подводного судна разглашена не была.

По возвращении на борт Суровикин с отменным показным равнодушием принимал поздравления.

- Кабы не боязнь командиров наших, - хвастливо сказал он в кают-компании, - я б в одиночку флот Карлы перетопил и досточек на воде не оставил бы!

Гребцы в кормовой каюте посланника пили горячий грог - отогревались после переходов длительных в холодном море. Мужики неторопливо судачили промеж собой, плата за морские подводные плавания выходила достойная, несравнимая с тем, что выходило на промысловых щкунах Кемского побережья, а потому о семейном будущем беспокоиться было нечего даже если и выходило мужикам не вернуться, то семьям их и потомкам даже выходило жить в достатке, а коли деньги в рост давать или продажей лаковых миниатюр либо пеньки в столицах заняться, то и более хватило бы.В каютке капитанов Мягкова да Раилова произошли существенные изменения. Ежели ранее лаковая миниатюра с прелестным женским отображением лишь у Раилова стояла, то ныне таковою и брат его Иван Николаевич обзавелся. И не чурался более разговоров о семейной жизни, более того, об оной жизни говорил с явным удовольствием и перед Яковом брюхатостью своей Анастасии похвалялся; по срокам получалось, что снова он брата своего обошел - ему доставалось первым потомством обзавестись.

В Петербурге Анастасия прожила более месяца, а когда выпало флоту в море отправиться, Иван Николаевич дражайшую половину свою от греха и соблазнов отправил в отцовскую усадьбу. Из дома отцом с матерью отписано было, что невестка пришлась всем по нраву, а уж с Варенькой Аксаковой-Мимельбах стали они закадычными подружками, даже диковинный тиятр из крепостных принялись организовывать, чтобы поставить пиесу "Бахусовы гости", написанную столичным пиитом Петровым. Анастасия же корявым, неустоявшимся еще почерком уведомляла мужа своего Ивана Николаевича, как хорошо ей в доме его родителей. Она им полное уважение оказывает и все списки по приданому, дарованному государем, передала, а в конце письма неловко сказывала о возможном прибавлении мягковского семейства, коего по подсчетам ее следовало ожидать было к концу февраля 1709 года. Зимнему месяцу капитан-лейтенант Мягков сильно обрадовался, холода сулили ему пребывание в отчем доме.

Возвращение в родную гавань добавило радостей.

Дома у Мягкова да Раилова, хоть и в сравнение не шли с имением светлейшего князя да прочих видных бояр да дворян, достроены были и радость новым своим владельцам доставили неописуемую. Раилов утрами похаживал по дому в халате да шапочке войлочной с кисточками и все прикидывал, в коей комнате ему спальню устроить, а где детскую поместить. Впрочем, и Иван Николаевич Мягков от него с домашними прожектами не отставал. А вот в доме Суровикина Григория случилось событие, коие и радостию не назовешь, и горем считать стыдно - было у него очередное прибавление в семействе. Дети, они, конечно, цветы жизни, как пишут в вечных скрижалях своих пииты, да вот только когда их шибко много, от этих цветов, бывает, и голова болит. А голова у мичмана Григория Суровикина и в самом деле побаливала. И не только от семейных хлопот да похмелья какого сказывалась полученная контузия, порою боли бывали столь жестоки, что на стенку хотелось лезть, и многочисленные доктора и лекари из заполонивших Северную Аврору немцев не помогали.

А капитан Бреннеманн радовался свиданию с женой своей Амалией и с детьми, по-немецки аккуратно одетыми и вежливыми. Уж как они книксены делали - пожалуй, никто из дворянских детей состязаться с ними не мог. Ловко у них все выходило и естественно, словно в своем Брауншвейге они не к мещанскому сословию приписаны были, а при дворах с рождения обретались.