Девятый круг - Фернандо Льобера

— Несколько лет назад Интерпол проводил расследование. Он приехал в Лондон как представитель правоохранительных органов заинтересованной страны в связи с делом, в котором я тоже участвовал. Речь шла об испанском гражданине, отличавшемся особой свирепостью: он поедал свои жертвы, а их головы хранил в холодильнике для сексуальных забав. В конечном итоге нам несказанно повезло: преступник совершил ошибку, и мы его поймали. И вот как-то раз я столкнулся с твоим шефом в доме одной из жертв. Он везде совал свой нос, запросто, как у себя дома. Его нисколько не волновало, что он следит на месте преступления. Он даже стряхивал пепел на пол. Я вышел из себя и добился, чтобы его отстранили от дела. Сомневаюсь, что ему это понравилось.

Брови Беатрис опять поползли вверх.

— Боже ты мой! — воскликнула она. — Уверена, ему это совсем не понравилось. Определенно я должна была рассказать ему о твоей теории.

Себаштиану прищурился и возмущенно фыркнул.

— А что ты хочешь? Он мой шеф, и если он разнюхает, то прощай моя карьера, — сказала она, оправдываясь. — Или арестует меня за неподчинение. Ты же знаешь повадки Гонсалеса.

Джаз-банд, отыграв первые композиции, медленные и лиричные, набрал обороты и перешел к более быстрым ритмам «Полночи» Телониуса Монка. Себаштиану оторвал взгляд от сцены и посмотрел изучающе на Беатрис: броский бордовый свитерок, большие карие глаза, кисти рук с длинными пальцами, скулы совершенных очертаний, изящный подбородок.

— У нас будут проблемы. Что ты ему сообщила?

— Почти все: о Данте, о том, что ты помог вначале с психологическими разработками…

— Вначале? — язвительно переспросил Себаштиану. Он поставил бокал на стол и наклонился к Беатрис. Женщина злорадно улыбнулась.

— Господи, все, то есть всю подноготную, я и не собиралась ему рассказывать. — Она рассмеялась. — Я не дура. Он подозревает, что ты тут вертишься вокруг этого дела, но считает, что мы не обращаем на тебя внимания. В настоящий момент он тебе не помеха.

— Если он сообразит, что к чему, он может стать очень назойливым.

Улыбка Беатрис пропала.

— Если он сообразит, мой дорогой профессор, он может стать хуже, чем назойливым.

Дверь бара открылась, впустив поток холодного воздуха и маленького человечка, утопавшего в зимнем пальто. Посетитель молча протиснулся к стойке и выбрал место за колонной, надежно спрятавшей его от взоров тех, кто сидел в зале. Он заказал виски со льдом и положил перчатки и шарф на стойку. Из кармана он достал платок и трубно высморкался.

Себаштиану было нелегко смотреть на нее, не отводя взора. Хотя женщина была на десяток лет младше, вокруг ее глаз уже появились первые намеки на морщинки. Беатрис часто смеялась, и улыбка озаряла ее лицо. Себаштиану не выдержал и отвел взгляд; давая себе передышку, он перенес внимание на квинтет.

— Я должна тебе кое в чем признаться, — сказала она.

— Давай.

— Я поинтересовалась твоим прошлым. Ты, наверное, удивишься, узнав, сколько информации о тебе выложено в Интернете.

— Все, что вывешено в Сети, гроша ломаного не стоит, — ответил Себаштиану.

— Есть источники получше.

— Какие же?

— Я позвонила одному приятелю в высоких сферах, и он снабдил меня твоим жизнеописанием. Включая фотографии вручения диплома.

— Тебя не смущает, что за мной наблюдают спецслужбы?

— Господи, нет! Это стандартное досье из архива Интерпола. Я проверила по компьютеру и нашла тебя. Не нужно быть Джеймсом Бондом, чтобы получить доступ к этим данным.

— Какое разочарование.

— Вот так вот. Впечатляющее досье. За границей ты знаменитость. Уважаемая персона в ФБР.

Себаштиану пожал плечами:

— Я сотрудничал с ними несколько лет назад, и они до сих пор меня приглашают, если дело касается Интерпола. Но на самом деле я обычный преподаватель университета без особых претензий.

— Не верю.

— Ну так поверь. Я читаю лекции, пишу книги и, если у Интерпола возникает необходимость, изучаю следственные материалы. Мне нравится слушать музыку, и я ненавижу телевизор. А другие источники?

— Морантес. Он твой верный друг. Более того, он любит тебя, как сына.

— Мы познакомились тысячу лет назад. Я тогда ненадолго приехал в Испанию, чтобы помочь поймать боевика ЭТА, развернувшего активную деятельность на юге. Я многим обязан Морантесу.

— Морантес рассказал мне отвоем отце, — вдруг выпалила Беатрис. — И его отношении, которое оставило неизгладимый след в твоей душе.

Себаштиану повернулся к ней.

— Извини, друг, — сказала она, увидев его выражение. — Я не знала, что тебе до сих пор больно вспоминать об этом.

Себаштиану уставился на кромку стола, наблюдая за пляшущими бликами света на бронзовом декоре. Музыка остановилась, и публика с воодушевлением зааплодировала. Он дождался, когда группа заиграла следующую мелодию.

— Моя мать покончила с собой, когда мне исполнилось всего двенадцать лет. Она не оставила записки, и отец никогда не касался этой темы, отказываясь ее обсуждать. Так что я не знаю, почему мама так поступила. Единственное, что я знаю точно, — это то, что она приняла большую дозу барбитуратов и…

Себаштиану говорил, не отрывая взгляда от сцены. Он поднес к губам бокал и сделал хороший глоток джина.

— В течение долгого времени это преследовало меня, не давало покоя. Я начал изучать психиатрию, сам не знаю зачем. Самоубийство очень сложно понять: чтобы его совершить, необходимо сочетание мужества и трусости. Слабость побуждает принять такое решение, но требуется сила воли, чтобы довести его до конца. Полагаю, что я осознал бессмысленность своей затеи, и вместо психиатрии занялся гуманитарными науками. Я не стремлюсь обвинить отца в ее смерти. Возможно, мать была больна, но он по крайней мере мог бы попытаться спасти ее. Психиатрия располагает методами лечения самоубийц. Также для меня непостижимо, почему он упорно не желал разговаривать со мной об этом. Я пришел к выводу, будто он что-то от меня скрывает. Нечто ужасное. Мне не суждено узнать.

Он сделал паузу.

— Я расспрашивал родственников. Он ни разу не показывал ее врачу. С тех пор отношения с отцом потеряли для меня смысл. Мне нечему было у него научиться: свет, который служит ориентиром всем детям, погас раньше времени. Даже если бы наши отношения возобновились, я просто не представляю, что это могло изменить. Возможно, я преувеличиваю, но мои чувства остались прежними.

Беатрис напряженно слушала его, подавшись вперед, так что их разделяло не больше двух пядей.

— Не мне судить… но это очень мрачный взгляд на вещи.

— Я стараюсь воспринимать мир таким, как он есть, и смотреть в будущее с оптимизмом. Что нелегко.

— Я тоже вижу много всякого дерьма на службе, — призналась она. — Но существуют люди, которые обязаны бороться и быть счастливыми. Я имею в виду нас, кто находится по ту сторону барьера.

— Какого барьера?

— Боли, насилия, преступления, несправедливости… Как угодно. Того худшего, что несут другие.

Себаштиану неопределенно повел плечами.

— Иногда я поступаю необдуманно. На самом деле все это давно пройденный этап.

Себаштиану почудилось, что Беатрис наклонилась к нему еще ближе, и он даже уловил приятный аромат шампуня, исходивший от волос, выбившихся из косы.

— Я могу спросить тебя еще кое о чем?

— Ты меня пугаешь.

— Ты был женат. — Она утверждала, а не спрашивала.

Себаштиану кивнул.

— Недолго. Не сошлись характерами. Наверное, это моя вина. Не знаю, я стараюсь об этом не вспоминать. Глупо все получилось.

— Лично мне ты кажешься человеком достаточно благоразумным, — заметила Беатрис.

— Благоразумный звучит как зануда. Я порой способен на безумства.

— Ты? Не поверю, пока не увижу своими глазами, — засмеялась она.

Себаштиану придвинулся к ней.

— Позволь, я покажу тебе прямо сейчас.

Португалец склонился к ее лицу, так что их носы соприкоснулись, и заглянул в глаза. Он прижался к губам женщины и скользнул языком в глубину рта. Полуприкрыв веки, он представил губы Беатрис и влажные блики на помаде.

— Эй, — она слегка отстранилась, — не уверена, что это уместно.

Себаштиану не отступил.

— Я обещал тебе безумство, помнишь? — И, взяв ее за подбородок, он снова поцеловал ее, и на сей раз поцелуй длился, пока хватало дыхания.

У Гарри Альвареса, репортера из журнала «Конфиденсиаль», сидевшего у стойки под прикрытием колонны, верхняя губа дернулась вверх в гримасе, которую едва ли можно было назвать улыбкой. И чихнул, оросив зеркальную поверхность стойки брызгами, так как подоспел с грязным платком только к концу действия. «Ну-ну», — подумал он, сползая с табурета и пробираясь к двери.

10 апреля, среда