Удовольствие во всю длину - Марат Ринатович Басыров

нем бетонную плиту. Разложили цветы. Мы немного постояли и пошли к выходу. По дороге вспомнилось сообщение, отправленное мне Маратом незадолго до смерти:

«не переживай, ничего не наладится в этой жизни.

все кончится только вместе с нами.

так что крепись, дружище, и не падай духом»

В нем он не приписал в конце свое фирменное «хаха». Видимо, не успел.

Евгений Алехин. Лопата и бензопила

О смерти Марата Басырова я узнал в поезде «Одесса – Москва». Ночью жена в ужасе протянула мне айфон с соседней полки, и я прочел с экрана пост Андрея Аствацатурова. Сама новость до меня толком не дошла, но гонцом я был недоволен.

«Да что такое?! – подумал я. – Похоже, что даже о своей смерти я узнаю из фейсбука Аствацы!»

Казенным языком сообщалось о высоком литературном мастерстве «Отца» Марата и положительных человеческих качествах. «Пиши так про своих корешей Прилепина и Шаргунова, – подумал я, отворачиваясь к стенке, – про Басырова так писать нельзя!»

Сначала были обида и ревность. Потом я выпил несколько бутылочек бальзама, который вез в подарок, и успокоился. Сосредоточься на энергии, твой друг был великим шаманом, и сейчас ты должен проводить его, подумал я. Ладно, кто-то берет на себя такую функцию: рассказать людям о внезапном горе. Без всякого дурного умысла. Потом опять разозлился. Всякие дураки, сейчас они появятся и будут писать нелепые фразы, танцевать свой дурацкий танец над пеплом. Мы наконец-то распознаем чудо, и из всех обдроченных кустов повылезают ободранные музы, чтобы сообщить о своей причастности к нему. Даже хорошие люди часто используют в таких случаях неточные или первые попавшиеся слова, пошлые замацанные выражения.

Не так Марат писал рассказы, для него это было волшебством.

В Москве я добрался до интернета и перечитал нашу переписку последних дней. Марат ложился на операцию. Мы обсуждали обложку переиздания «Печатной машины», иллюстрации, аннотацию. Я долго не мог сочинить ее, и, когда наконец справился, Марату она очень понравилась и польстила, но потом он испугался. Я сравнивал современную литературу с кладбищем и выделял его книгу как что-то живое среди могил.

– Сынок, у меня нехорошее чувство. Может, лучше убрать про кладбище?

Но потом Марат сам же и сказал:

– Хотя нет. Ничего не исправляй.

Потом мы обсудили рассказ под названием «Все умные люди планеты» из новой книги Ильи Леутина. У Марата были претензии к концовке, а я защищал рассказ. Еще обсудили мой будущий текст «Испанская дрочилка».

– Не подведи. Я хочу прочитать хороший рассказ, когда отойду от наркоза.

Операция прошла относительно успешно, какое-то время Марат проведет в реанимации, – узнал я от общего друга перед тем, как сесть на поезд.

Валера Айрапетян познакомил меня с Кириллом Рябовым и Маратом Басыровым восемь с половиной лет назад. Уже через пару месяцев мы работали с Маратом на стройке и сочиняли сюжет за сюжетом. С каждым взмахом лопаты совершенствовали стиль. «Невозможно научиться копать, читая книги», – сказал Ричард Линклейтер. Зато эта формула работает наоборот: лопата и бензопила – хорошие учителя прозы. Наверное, мне всю жизнь не хватало таких друзей, как Кирилл с Маратом, которые срать хотели на все, кроме литературы. Без них я бы вряд ли дописал первую книгу и уж точно не стал бы издателем. 

* * *

Переиздание «Печатной машины» вышло в день похорон. Потом в «Лимбусе» напечатали роман «Жизнь замечательных людей». У меня на компьютере оставался еще толком не отредактированный сборник «Удовольствие во всю длину». Наконец эта книга выходит – самая странная из книг Марата, она открывает нам его мир со всех сторон.

Мой любимый рассказ из нее – «Брейгель. Свет. Время». Я читал и перечитывал его, пока готовил поминки на летней террасе клуба «Мод».

Так: делаю звонок, договариваюсь о том, как установить микрофон и сколько нужно фруктов и водки. Потом возвращаюсь к тексту. Невозможно хорошо, почему я не разглядел его, пока ты был жив?

– Марат, привет, время не нужно останавливать, его нет.

Павел Крусанов. Марат Басыров: «У меня ведь тоже он был. Этот шанс вырастить крылья»

Живущим в Петербурге известно, что в расхожем мнении – будто не важно, где ты родился и жил до того, как попал в силки СПб, поскольку настоящая жизнь души начинается именно здесь – нет художественного преувеличения. Так, в сущности, всё и происходит. Но если попал, если влип, если вдруг ты этим городом восхи щен, тогда включается особенный отсчет – отсчет ответственности за дела/слова, которую здешние духи/ангелы измеряют высшей мерой. Как после крещения. Для тех, кто не влип, кто отбракован, отсчет не меняется. Возможно, к счастью. Таких город обычно исторгает, в библейском смысле изблевывает из уст – бывает, с психическими и физическими травмами. Как в случае с известным культурным деятелем N, который при первой попытке покорения северной столицы (за спиной уже остались выбросившие белый флаг Екатеринбург и Москва) поскользнулся на Галерной, сломал себе стыдную косточку, после чего и отбыл восвояси, а со второй попытки – в пору черных петербургских дней (уравновешивающих белые ночи) – получил тяжелое расстройство системы нервов и отбыл снова.

Марат Басыров, безусловно, влип и был восхи щен.

К тому времени, когда мы познакомились, у него уже было кое-что написано и даже что-то издано. Однако сам автор издания эти не показывал – ни как курьез, ни как повод для сдержанной гордости. Считал, должно быть, работу пробной, ученической. Зато «Печатную машину» (свою последнюю на тот момент рукопись) вручил с трепетом, который не подделать. И верно – ее уже никак нельзя было назвать пробой пера, наоборот, это было потрясение, колебание разума и чувств – добрых шесть баллов по шкале Рихтера. Не катастрофа, мы люди бывалые, но тряхнуло ощутимо. Такое, к счастью, в нашем художественном пространстве еще случается довольно регулярно, что говорит о высоком напряжении творческих энергий под Русской равниной. На дворе стоял 2013 год, времена относительно свежие, и если встряску эту не многие заметили, то причина в том, что литература нынче вышла из фокуса всеобщего внимания, сделавшись достоянием практически сугубо цеховым. Но нам-то что до переменчивых ветров – тем, кто колдовским этим ремеслом по-прежнему живет и дышит?

Впечатление от «Печатной машины», очень по структуре странного романа, вероятно, точнее всего можно было бы описать через опыт вхождения в ИСС (измененное состояние сознания) с помощью определенных психотропных средств. Но опыт мой в этом деле ничтожен, поэтому придется идти путем последовательного нарратива.

Ощущение восторга от соприкосновения с неким эталоном подлинности, сладкая