Адвокат – невидимка - Наталья Борохова

– И вы говорите об этом так спокойно? – поразилась Лиза, дослушав рассказ адвоката до конца. – Вы знали, что защищаете убийцу, но тем не менее допустили его оправдание?

Лещинский усмехнулся.

– Милочка, я не понимаю. Вы работаете адвокатом или это мне только показалось?

– Разумеется. Но я не смогу поступать так, как вы!

Известный адвокат посмотрел на нее пристально, даже сложил на груди руки.

– Давайте разберемся, – предложил он. – Итак, по вашему утверждению, я не прав. Что бы сделали вы на моем месте?

– Я?! – воскликнула Лиза. – Я бы…

– Смелее, – подбодрил ее адвокат. – Ваш план действий. Дайте отгадаю? – Он поднял вверх указательный палец. – Вы заявили бы во всеуслышание, что Кренин – убийца.

– Нет. Так нельзя, – пробормотала Дубровская. – Существует Кодекс адвокатской этики, который запрещает адвокату говорить о виновности его клиента, если тот придерживается иной позиции по делу. За это запросто можно лишиться работы!

– Тогда я не понимаю. Вы отказались бы от защиты?

– Это тоже невозможно, – проговорила Елизавета, чувствуя, что от былой уверенности не остается и следа. – В Уголовно-процессуальном кодексе прописано четко: «Адвокат не может отказаться от принятой на себя защиты». Кажется, это точная цитата?

– Боюсь, тогда у вас не остается выбора, – криво усмехнулся Лещинский, наслаждаясь ее беспомощностью.

– Выбор всегда есть, – упрямо проговорила Дубровская. – Вы могли не брать на себя защиту такого подлеца, как Кренин.

– Милая моя! – воскликнул адвокат, по всей видимости, крайне уязвленный ее последним заявлением. – Каждому подлецу гарантирована квалифицированная юридическая помощь. Это, как вы помните, написано в Конституции.

– В Конституции речь идет о человеке, – набычилась Елизавета.

– Хорошо. Так оно и есть. Но как же вы можете работать адвокатом, если каждого своего клиента вы будете проверять с точки зрения того, заслуживает ли он вашей помощи или нет? «Это хороший, правильный человек. Я им займусь. А этот нехороший. Пусть идет к Владимиру Ивановичу. Тому вся грязь нипочем». Так, что ли?

Дубровская вспомнила, что последнее выражение юристы часто цитировали, применяя его именно к Лещинскому. Неужели речь все же не шла о банальной зависти к чужому успеху, а злопыхатели имели основания говорить так?

– Я много лет работаю в адвокатуре, – продолжал он тем временем. – Могу сказать, что мы имеем дело со специфическим материалом. Сколько бы правозащитники ни голосили по поводу невинно осужденных, мы-то знаем, что большинство наших клиентов, которые кричат о своих нарушенных правах, на самом деле виновны. Кроме того, далеко не все из них являются Робин Гудами и совершают преступления во имя благого дела, по мотивам жалости и сострадания, из чувства оскорбленной добродетели или из желания восстановить справедливость. Ими движет все, что угодно: корысть, зависть, месть, жажда наживы, неудовлетворенная страсть, желание покуражиться над слабым и зависимым. Если вы, сидя в своей захудалой конторе, будете дожидаться «правильных клиентов», то наверняка положите зубы на полку, прежде чем ваш порог перешагнет один из них.

Он остановился, чтобы перевести дух. Елизавета молчала, сломленная его натиском. Она не находила нужных аргументов, понимая, что ее защита откровенно слаба.

– Вы не думали, милочка, о том, чтобы построить свою карьеру в прокуратуре? – внезапно спросил он. – Возможно, стать судьей? Может, это лучше бы отвечало вашим внутренним чаяниям?

– Я связала свою судьбу с адвокатурой и об этом не жалею, – произнесла Дубровская уверенно.

– Но тогда принимайте правила игры, – пожал он плечами. – И запомните, люди ждут от адвоката чудес, как от волшебника. Им не нужно справедливое наказание. Они надеются на оправдание даже тогда, когда совершили преступление. Вы должны им дать это. Ну, или уйти со сцены, уступив место людям с более гибкой психикой.

Дубровская со всей уверенностью знала, что ей не хочется уходить со сцены, равно как уступать место другим, напористым и беспринципным. И только один вопрос, назойливый и неразрешимый, вертелся у нее в мозгу, пока она следовала по крутой лестнице из подвала суда наверх, на свободу. Неужели нельзя быть хорошим адвокатом, оставаясь при этом порядочным человеком?

Глава 22

Первой свидетельницей обвинения оказалась Аделина, домработница Лещинского. Она вошла в зал как-то боком, неуклюже ступая, явно чувствуя неудобство по причине того, что ее вызвали для допроса в подобном качестве. Но Владимир Иванович, ощущая настроение прислуги, ободряюще кивнул ей и даже улыбнулся, показывая, что не держит на нее зла и даже рад встрече.

– Как долго вы работали у Лещинского? – начал допрос прокурор.

– Что-то около полутора лет, – проговорила женщина. – Может, даже два. Я точно не помню.

– Ну и как вам служба? – поинтересовался обвинитель.

Женщина взглянула на Лещинского, видимо, понимая, что настал момент, когда она сможет отплатить хозяину сторицей за спокойное и сытое существование в его доме.

– Владимир Иванович – хороший человек. Мне грех жаловаться. Зарплату вовремя платил. Был вежливый, аккуратный. Чего мне еще желать? Не верю я тому, что теперь газеты пишут. Не убивал он!

Немиров, сообразив, что защитительный монолог преданной домработницы грозит затянуться, а то и вовсе перерасти в пламенную речь, поспешил перевести беседу в другое русло:

– Ну, ладно, коли так. А что вы скажете по поводу потерпевшей?

– Потерпевшей?! – сморщила нос Аделина. – А шут ее знает, эту потерпевшую. Ну, ходила она к нему. Много их там таких ходит…

Пробурчав последнюю фразу, она испуганно оглянулась на Лещинского. Не сболтнула ли чего лишнего? Но адвокат был спокоен.

– Нас интересует тридцатое апреля сего года, – продолжил прокурор. – Была Гуляева в гостях у Лещинского?

Аделина насупилась и еще больше стала походить на мужчину.

– Кто такая Гуляева? – спросила она.

– Наша потерпевшая! – теряя терпение, рявкнул прокурор. – Так была или нет? Да перестаньте, черт возьми, оглядываться на подсудимого!

– Государственный обвинитель, не поминайте черта, – вклинился судья и, обратившись к свидетельнице, добавил: – А вы не забывайте о том, что несете ответственность за дачу ложных показаний.

Женщина опустила плечи.

– Была, – выдавила она неохотно. – Приперлась к семи часам и собиралась остаться до утра, прости ее, господи!

– В какое время вы ушли домой?

Аделина поморщилась, напрягая память.

– Где-то около полуночи. Хозяин просил приготовить поздний ужин. Вот я и задержалась.

– Отлично, – порадовался прокурор. – К тому времени, как вы уходили, гостья все еще оставалась в доме?

– Куда ж ей деться? – пожала плечами прислуга. – Я же говорила, что она собиралась остаться на ночь. Стыда-то никакого!

– Свидетельница, мы понимаем вашу привязанность к хозяину, но нет нужды подвергать критике моральные качества потерпевшей, – опять вклинился судья. – Гуляева была свободной девушкой, как, впрочем, и подсудимый. Она вольна была распоряжаться своим досугом так, как ей вздумается.

– Понятно, ваша честь! – угрюмо произнесла Аделина, всем своим видом показывая, что не разделяет свободолюбивых взглядов судьи.

– Чем был занят подсудимый в тот момент, когда вы уходили?

– Они поднялись в спальню, а я осталась внизу убрать со стола и вымыть посуду. Конечно, прощаться я не стала. Дело-то интимное!

– Понятно. В какое время вы вернулись в особняк?

– К семи, – мотнула головой Аделина. – Это обычное время, когда я приступаю к своим обязанностям. Адвокат обычно завтракает сам, без прислуги. Я провожаю его до двери и остаюсь одна.

– Что же вы увидели, когда пришли утром?

Домработница непонимающе уставилась на прокурора.

– Да ничего не увидела. Все было, как прежде.

– Так-таки и ничего?

– Правда, ничего. Тишина. Порядок. Все, как оставила вечером.

– А как же в вашем доме появился труп?

– Труп?! Ах, труп! – опомнилась Аделина. – Так об этом я узнала позже. Было уже около девяти, как наверху, там, где расположена спальня, послышалась возня, какой-то шум. Потом выскочил адвокат, страшный, взъерошенный, и, не стесняясь меня, прямо в трусах, ринулся к телефону. Кажется, он звонил врачу. Потом все и завертелось. Приехала «Скорая». Следом за ней милиция. Потом еще куча людей. Пол затоптали и заплевали. Труп унесли, а адвоката забрали. С тех пор я одна…

– Аделина, душа моя! – начал свой допрос Лещинский. – Ты у меня работаешь два года. Много за это время женщин у меня перебывало?

Домработница испуганно взглянула на хозяина, не понимая, какого ответа он от нее ждет.

– Правду говорить? – спросила она настороженно.

– Ну, разумеется, – ответил Лещинский с улыбкой.