Незримый мост - Евгений Брандис

Жесткая, непросохшая еще лента раскачивалась на сквозняке, поеживалась, отсвечивала всеми радужными цветами; прозрачный жгуток сенсоративной записи бежал по самому ее краю, временами выбрасываясь за пределы контроля. Предел-то был нижним — сенсоративная запись спускалась до нуля. Плохо это было, очень плохо. А как поправить дело, если на всей Земле нет специалиста, который хотя бы приблизительно знал, что это такое — сенсоративная запись? Хоть смейся, хоть плачь ну совсем как с гравитацией: сколько веков взвешивали все, от мух до слонов, а что такое гравитация, узнали два столетия тому назад. И еще хорошо — сами додумались. А тут прибыли с Альфы грузовики, киберы вытащили из их трюмов ящики с удивительными приборами-самописцами, на которых превосходным земным языком было означено: «Не бросать. Не допускать приближения насекомых и членистоногих в радиусе 45 метров».

Внутри самописцев в закрытых прозрачных бачках пузырилась лиловая плесень. Самописец был соединен со шлемом, который достаточно было надеть — и сейчас же из щели бачка начинала выползать вонючая радужная лента. Высыхая, она приобретала переливы старинной чешской бижутерии, но вот неистребимое амбре альфианской плесени преследовало Ану по неделе после каждого спектра.

Рычин с эталонными таблицами в руках бродил по лаборатории, перебирая каждую сохнущую ленту. Зареванная Ана полудремала в кожаном кресле. Кончанский рисовал десмода, похожего на Рычина.

— Это со стадиона? — спрашивал Рычин.

— С конгресса врачей, — отзывалась Ана, приоткрывая один глаз. — Было сообщено, что пульсирующая защита прорвана, десмоды появились на Аляске — четыре нападения на людей.

— И никакого страха?

— Легкий фон. А эти крупные двухрядные зубцы, как у акулы — профессиональное любопытство. Вот оно как выглядит в чистом виде.

— Свинство с их стороны, — подал реплику из угла знаменитый парапсихолог Юнг, за неиссякаемую мрачность прозванный Магрибинцем.

— Почему? Просто панический страх стал атавизмом, как острый нюх. Вон Рычин с Руогомаа устроили феерию — гиперонный взрыв в масштабе один к одному. А где страх? — Кончанский придал своему десмоду выражение разочарованности. Страха кот наплакал, и не выявить, а так все недоверие, расчет, волевые усилия, самоконтроль.

— Пленки с университетского стадиона в углу, над Магрибинцем, — сказала Ана. — Но и там мы оскандалились…

— Ну, уж я тебя попрошу! — взвился Рычин. — Я играл левым полуконтактным, и когда мяч подали мне и все внимание стадиона было приковано к моей персоне — о, какие муки ада я изобразил! Кончанский, скажи, я талантливо изобразил?

— Эдмунд Кин.

— Вот! И это говорит знаток. Проинструктированные команды с воплями разбежались, завыли сирены, загробный голос объявил, что десмоды здесь, на стадионе, среди публики… И что же в знак признательности? Основная компонента пси-спектра я угадал, Ана? Конечно, любопытство.

— Ошибка была допущена с самого начала, — безнадежно изрек Магрибинец. — Поскольку заседания Совета транслируются по всей Солнечной, человечество психологически подготовилось СЫГРАТЬ страх. Но фиксатор не терпит подделки…

— Так пусть они отложат свой опыт, черт побери! Мы объявим, что альфиане отказались от мысли использовать человеческие пси-импульсы в качестве приманки, и дадим время людям забыть об этом. А пока будет сглаживаться эта готовность ИЗОБРАЗИТЬ СТРАХ, мы что-нибудь да придумаем…

— Мы не можем дать вам этого времени, — раздался звучный, словно испытавший отражение от металла, голос. — Опыт будет проведен сразу же, как только будет готова первая ловушка. И ни минутой позже. На монтаж «раковины» отводится неделя, день уже прошел.

Все невольно вскочили. Когда входил ОН, все превращались в притихших школьников, не справившихся с уроками.

Магрибинец, с шумом отодвинув кресло, выбрался из своего угла и предстал перед альфианином, опустив голову.

— Мы не смогли выполнить вашу просьбу, — с усилием проговорил он. — Ни один спектр, полученный нами, не совпал с тем эталоном, который нужен вам. Вот они, можете убедиться сами. Поэтому мы настоятельно просим вас — дайте нам еще хотя бы несколько месяцев — ведь ждали же вы целые годы!

— Нет. — С непреклонностью фанатика.

— Но посудите сами, — не сдавался Кончанский, — раз десмоды обладают разумом — правда, таким, который не препятствует им убивать других разумных существ, — то у них обязательно вызовет подозрение ни с того ни с сего открывшаяся брешь в защите, да еще одинокий альфианин, не предпринимающий попытки спастись… На их месте я выслал бы одного разведчика, не больше, а о том, чтобы они залетели в ловушку целым роем, и мечтать не приходится. Так может быть, вы…

— Нет. Ничего не может быть, — оборвал его альфианин. Не повторяйте доводы, которые уже приводил ваш Совет. Это излишне.

— Но ведь все будет напрасно, и только одним-единственным чудовищем станет меньше! — крикнула Ана.

— На такой размен мы и идем — один за одного. И если вспомнить, сколько наших братьев погибло вообще неотомщенными, то один к одному — это оптимальный размен!

Лучше бы он не напоминал об этом — о десятках альфианских смельчаков, бросившихся на выручку разумным, но слабым существам Земли и не достигшим этой планеты. Их маленькие кораблики, словно «Летучие голландцы» космоса, продолжали кружиться вокруг планеты, тщетно пытаясь уловить сигнал к посадке. Пси-импульсы, долетавшие с поверхности планеты, заставляли автоматические устройства совершать сложнейшие, но бессмысленные маневры, и так эти призрачные корабли с мертвым экипажем продолжали порождать легенды, догадки и гипотезы, пока с Альфы не устанавливали связь с их автопилотами и не отзывали эти корабли в Пространство.

Между тем альфианин быстро просматривал радужные ленты, сдергивал их с проволоки, на которой они сушились, и швырял на пол.

— Это — в утилизатор. — Он сделал небрежный жест. — А там что?

Там, в нише, громоздились плоские круглые коробки.

— Архив, — ответила Ана. — Нет смысла использовать — все это учебные пленки, когда мы только осваивали аппаратуру. Здесь — попытка выделить эмоции в чистом виде, здесь — общие шумы, в основном — уличные, а тут — так, разное.

Альфианин схватил это самое «разное», вытряхнул содержимое коробки на пол и уселся на корточках, углубившись в исследование старых, потрескавшихся пленок.

— А это что? — вдруг закричал он сердито. — Брак? Или запись через узкие щели? Невероятная чистота! Нет, это не может быть первичным импульсом — явно одна из составляющих, выделенная искусственно… Но как? Мы же вас этому не учили!