В тропики за животными - Дэвид Эттенборо

Столь же проблематичными казались и наши возможности добраться до Комодо. В Лондоне никто не мог сказать нам ничего определенного. Оставалось надеяться, что все прояснится на месте — в столице Индонезии Джакарте.

Архитектура Джакарты отнюдь не поразила нас восточным колоритом. Аккуратные ряды белых, крытых черепицей бунгало, отели из стекла и бетона, кинотеатры, похожие на какие-то ярко раскрашенные окаменевшие аэростаты. Изредка попадались более старые здания со строгим классическим портиком, сохранившиеся от голландской колониальной эпохи. Словом, Джакарта почти не отличалась от других современных тропических городов. Но зато жители ее оказались куда менее подверженными западному влиянию, чем архитектура. Многие мужчины носили саронги — юбки до пят из домотканого полотна. Почти все носили пичи — черные бархатные шапочки. Раньше они считались частью мусульманского традиционного костюма, но в молодой республике пичи стали символом национального единства, и теперь их носили все индонезийцы независимо от расовой принадлежности и религиозных убеждений.

Яванцы обычно невысокого роста, с черными прямыми волосами, медовой кожей и ослепительной улыбкой. В городе на каждом шагу видишь признаки бедности. По разбитым тротуарам снуют в толпе уличные разносчики с длинными гибкими шестами на плечах. К концам шестов подвешены неимоверных размеров тюки с одеждой или сетки с глиняной посудой, а нередко и пылающая жаровня, которую разносчик неуловимым движением опускает на землю, чтобы приготовить желающим ароматное сатэ — приправленные специями кусочки мяса на бамбуковом шампуре.

Велорикши — бечаки — выстраиваются    рядами вдоль тротуаров или лихо лавируют среди дребезжащих трамваев и заливающихся хриплыми клаксонами американских автомобилей. Трехколесные тележки велорикш разукрашены зловещими пейзажами и страшными чудовищами, а под сиденьем натянута резиновая лента, которая звонко и весело звенит на быстром ходу. Главные улицы проложены в основном вдоль каналов — этих неизбежных элементов ландшафта любой колонизируемой голландцами территории. Берега каналов — царство женщин. Здесь они полощут белье и моют фрукты, здесь же моются сами и непринужденно отправляют свои естественные надобности.

Такой предстала перед нами Джакарта — шумная, многолюдная, беспокойная, кое-где грязноватая и всюду адски жаркая. Нам не терпелось поскорее из нее выбраться.

Однако стало ясно, что на несколько дней задержаться все же придется. Надо было нанести визиты вежливости в правительственные учреждения и заручиться их официальной поддержкой. Имея письма из посольства в Лондоне, мы полагали, что все формальности должны пройти гладко, и даже в минуты глубочайшего пессимизма отводили на Джакарту не более недели. Вспоминая об этом теперь, я понимаю, что трудности, с которыми мы столкнулись, можно было предвидеть. В молодой республике бурлили революционные настроения, разразившиеся девять месяцев спустя открытым мятежом. Мы были иностранцами, внешне мало отличавшимися от голландцев, с колониальным господством которых здесь покончили всего полгода назад после длительной и жестокой борьбы. Мы просили разрешения отправиться в глухие уголки страны, о которых большинство чиновников не имело никакого представления, и хотели везти с собой кинокамеры и магнитофоны. К тому же мы спешили, а это для подозрительных властей первый признак преступных намерений. День за днем по немыслимой жаре обивали мы пороги правительственных учреждений. Каждое утро в течение недели одному из нас приходилось являться на таможню. Потом оказалось, что кроме таможенных свидетельств нам необходимо иметь разрешения полицейских и военных служб, а также письма от министерства сельского и лесного хозяйства. Мы узнали, что программа экспедиции должна быть одобрена министерствами информации, внутренних дел, иностранных дел и обороны. Каждый чиновник принимал нас очень любезно и внимательно, но ни один не мог принять решения без одобрительной резолюции должностного лица из другого министерства.

Одна сочувствующая нам душа все же нашлась. Нашей союзницей стала очаровательная и сентиментальная дама из министерства информации, превосходно говорившая по-английски. Неделя скитаний по инстанциям привела нас к ней за какой-то особо важной печатью на одной из бумаг. Убив, как обычно, час на ожидание в очереди, мы оказались у ее стола. Она с любопытством просмотрела наши бумаги и совершила над ними требуемый ритуал. Затем прочла их внимательнее, устало сняла очки и одарила нас тусклой улыбкой.

—   Зачем вам все это нужно?

—   Мы из Англии, приехали снимать фильм. Надеемся попутешествовать по Яве, Бали, Калимантану и попасть на остров Комодо. Хотим снимать и ловить животных.

Улыбка, распустившаяся было на лице дамы при слове «фильм», стала вянуть, когда я упомянул о путешествиях, и окончательно погасла при слове «животные».

—   Адух,— сказала она печально,— вряд ли это возможно. Но,— добавила она, оживившись,— я все устрою. Поезжайте в Боробудур.— И она указала на висевший на стене рекламный плакат с изображением знаменитого буддийского храма в центре Явы.

—   Ньонья,— возразил я, употребив вежливое индонезийское обращение к замужней женщине,— это прекрасно, но мы приехали в вашу страну снимать не храмы, а животных.

Мой ответ поразил ньонью.

—  Каждый приезжающий в страну,— сурово заявила она,— снимает Боробудур.

—  Может быть, и так, но мы снимаем животных.

Она взяла бумаги, только что ею проштампованные, и со скорбным видом разорвала их надвое.

—   Думаю,— резюмировала она,— вам лучше начать все сначала. Зайдите через неделю.

—   Но мы можем прийти завтра. Понимаете, у нас нет времени задерживаться в Джакарте.

—   Завтра — лебаран,— объявила        дама,— наш большой мусульманский праздник. Начнутся народные гулянья.

—   Он что, целую неделю будет продолжаться? — спросил Чарльз с плохо скрываемым раздражением.

—   Нет, но через день после него наступит троица (духов день).

—   Послушайте,— возразил я,— это ведь мусульманская страна, а не христианская. Не можете же вы соблюдать праздники всех религий.

И тут эта дама выказала агрессивность, в первый и последний раз за недели наших переговоров.

—  А почему бы нет? — парировала она.— Когда мы завоевали свою свободу, мы сказали президенту, что желаем отмечать все праздники, и он подарил их нам.

К концу следующей недели, преодолев ряд одних затруднений, мы столкнулись с другими, еще более внушительными. Мне пришлось вылететь в Сурабаю за очередной порцией разрешений, а Чарльза оставить в Джакарте продолжать битву в одиночку. Вернувшись, я обнаружил, что наша союзница из министерства информации всерьез подключилась к делу. Чарльз как раз справился с восьмой копией некоей анкеты, наиболее пространной из всех виденных нами до сих пор. Каждая копия этого документа была снабжена специальными фотографиями, изображавшими Чарльза в профиль и анфас, отпечатками его пальцев и набором всевозможных печатей. Работа с этой монографией потребовала от Чарльза трехдневного напряжения в очередях, и теперь он явно испытывал чувство глубокого удовлетворения. Я был слегка задет.