Без Любви - Б. Седов

- И где она? - спросил я, не на шутку разволновавшись.

- Увидишь, - ответил главный, - будешь правильно себя вести - скоро ее увидишь…

- А тебя увижу? - спросил я, придав голосу оттенок горькой иронии.

- В смысле? - переспросил главный.

- В смысле, мешок-то с головы сняли бы… - пробурчал я.

- Ладно, - согласился главный и быстро заговорил на каком-то восточном диалекте.

Нукеры из свиты главного засуетились, и я ощутил на спине прикосновение дамасской или золингеновской стали, от которого по телу пробежал леденящий холод.

Я напрягся, но лезвие скользнуло по позвоночнику вниз и, юркнув между стиснутых скотчем запястий, резануло по сковывавшему меня полиэтилену.

- Теперь повязку можешь снять, - сказал главный.

Я размял затекшие руки и сдернул тряпку с головы.

Непривычно яркий свет ослепил меня, я зажмурился, но глаза быстро адаптировались, и я огляделся.

Я находился в комнате без окон, устланной коврами и даже украшенной старинным восточным оружием - кривыми саблями, какие я видел в американских кино про Синдбада-морехода и Багдадского вора, кинжалами в серебряных ножнах и старинными охотничьими ружьями с инкрустированными прикладами.

Напротив меня на широкой, устланной ковром софе сидел человек в светло-серой папахе из тончайшего каракуля. Лицо его обрамляла начинающая уже седеть борода. Верхняя же губа человека, по какой-то их непонятной мне восточной моде, была гладко выбрита.

- Зови меня Кемалем, - представился тот, которого по голосу я принимал за главного.

- А меня зови Знахарем, - отрекомендовался я.

- Ну что ж, познакомились для начала и пойдем дальше, - удовлетворенно сказал Кемаль, нежно огладив бороду, - а теперь скажи, дорогой Знахарь, зачем ты приехал сюда в Душанбе и, самое главное, не забудь мне при этом рассказать, почему на твоей женщине было вот это кольцо?

И Кемаль, словно фокусник, махнул рукой в воздухе и, раскрыв ладонь, показал мне знакомое произведение ювелирного искусства, которое еще сегодня вечером носила на пальце моя Настя.

Возникла пауза. Откровенно говоря, я не знал, что мне делать дальше. Говорить? А что говорить? Правду?

Но что тогда будет со мной и с Настей?

Ведь я не знаю, кто эти люди и что им от меня надо?

- Я тебе помогу, - сказал Кемаль, глядя на меня тонким прищуром своих почти европейских глаз, - но и ты должен понять, что молчание или неправда, которую ты мне скажешь, только убьют твою девушку и тебя самого.

Кемаль щелкнул пальцами, давая какой-то знак своим нукерам.

- Начнем с того, что я - Кемаль, пуштунский воин, который воевал с вами, русскими, когда была большая война, и теперь, когда русские ушли, я продолжаю воевать с таджиками. И пока был жив Ахмад-Шах Масуд, я воевал с Шах Масудом. Теперь я воюю с Тохтамбаш-баши и с теми русскими, которые ему помогают. Я воевал всю свою жизнь. Война стала моим, как теперь любят говорить, - бизнесом…

Нукеры подали зеленый чай в тонких пиалах, подали и Кемалю и мне. Чай был замечательный, я никогда не пил такого.

Кемаль продолжил:

- И дело в том, что русские несколько раз пытались мешать моему бизнесу…

- Потому что твой бизнес - это наркотики? - перебил я.

- Да, мой бизнес - героин, опий, морфий и все производные от опийного мака, что произрастает на моей родине, и я не считаю это безнравственным, в отличие от русских лицемеров.

- Только не говори этого мне, - возразил я, - я ведь врач, и я знаю, какую беду несут наркотики…

- Я не считаю этот бизнес безнравственным, дорогой Знахарь, - повторил Кемаль, - хотя бы потому, что твоя страна - Советский Союз - десять лет избивала мою страну, лишив ее экономику другого шанса, кроме как растить и продавать мак. Наши крестьяне-афганцы, благодаря вам - русским шурави, которые десять лет бомбили наши села, теперь только тем и живут, что растят и продают мак… И этот героин, что я делаю из выращенного моим народом мака, он как заслуженная кара вам, русским…

Кемаль снова в задумчивости огладил бороду и продолжил:

- Но не будем углубляться в философию мотивов моей деятельности. Я хочу сказать тебе, Знахарь, что то кольцо, которое мои люди обнаружили на пальчике твоей женщины, имеет очень плохую и кровавую историю. Она связана как раз с тем, что русские воины-шурави в годы большой войны очень-очень больно наступили на мой бизнес…

- Мне об этом ничего не известно, - сказал я.

- Тогда расскажи мне то, что тебе известно, и останешься жив, как и останется жива твоя девушка, - сказал Кемаль.

И меня вдруг прошибло.Меня как молнией прошибло, я понял, что передо мной, возможно, сидит то недостающее в моей схеме звено, при помощи которого я смогу обвести Арцыбашева вокруг пальца. Кемаль - это та необходимая в системе сдерживаний и противовесов гирька, при помощи которой можно не только уравновесить Арцыбашева, но и перевесить его…И я решил рассказать все, как на духу…

Мы еще два раза пили приносимый нукерами чай, пока я все говорил и говорил, и про свою жизнь, про подставы и побеги, про воров и про тайгу, про Наташу и Арцыбашева, про воровской общак, про Студня и кольцо…

- Так говоришь, у тебя в общаке четыреста тысяч недостача? - переспросил Кемаль и усмехнулся. - А знаешь, сколько твой Арцыбашев у меня в восемьдесят восьмом году унес вместе с этим колечком?

- Нет, - недоуменно ответил я.

- Тебе этого знать и не нужно. Но эти несчастные четыреста тысяч по сравнению с тем, что взял Арцыбашев, - мусор.

Кемаль взял долгую и томительную паузу, вероятно обдумывая, что можно еще мне рассказать, а что - нет.

- Я предлагаю тебе бизнес, - сказал он наконец.

- Какой бизнес?

- Ты отправишься к Тохтамбаш-баши и принесешь мне от него второе такое же кольцо, - сказал Кемаль.

- Но как?

- По данным моей разведки, - начал Кемаль неторопливо, - а у меня есть свои люди в отряде Тохтамбаш-баши, некоторое время тому назад к баши в отряд привезли какого-то беглого русского уголовника, который назвался сыном бывшего командира, у которого при Советах служил Тохтамбаш… Он пришел якобы за долей своего отца. За долей тех денег, что в восемьдесят восьмом его отец с гэбистом Арцыбашевым отобрали у моих людей…

Я молчал и ловил каждое его слово.

А Кемаль продолжал:

- Эти деньги и на самом деле вроде как пропали, но потом нашлись у Тохтамбаш-баши. Кстати, свой первый отряд он вооружил именно на эти деньги, но это неважно. Важно то, что Тохтамбаш не поверил этому беглому русскому уголовнику, потому что он не предъявил условного знака.

- Кольца? - невольно вырвалось у меня.

- Кольца, - согласно кивнул Кемаль, - и оно - у тебя. А ты принесешь мне его кольцо.

- Но как? - спросил я снова.

- Ты представишься настоящим сыном его бывшего командира и предъявишь ему то кольцо, которое носила твоя девушка, - сказал Кемаль вкрадчиво, помолчал и заговорил снова:

- Тебе поверят, потому что у нас на Востоке верят не словам, а вещественным доказательствам. И ты принесешь мне второе кольцо от Тохтамбаш-баши. Оно ему не нужно. А деньги, которые он тебе отдаст, - оставишь себе. Это будет твой гонорар за наш общий бизнес. И уверяю тебя - тех денег с лихвой хватит, чтобы вернуть твоим питерским их несчастные четыреста тысяч…

Я не верил своим ушам.

Это было решение всех моих проблем.

- А девушка побудет у нас, пока ты к Тохтамбаш-баши ходишь…

Я непроизвольно вздохнул полной грудью - мой мозг срочно нуждался в дополнительном кислороде… Я понял, что это мой единственный шанс.

- Да, - сказал я, - я пойду к Тохтамбаш-баши.

- И принесешь нам второе кольцо.

- Принесу. Постараюсь принести…

Глава четвертая

Лето 2002 года, Санкт-Петербург - Пермь

Совещание было коротким - генерал Арцыбашев не любил пустых разглагольствований. Есть что доложить - говори кратко и по существу, а нет результатов - помалкивай в тряпочку и работай. Выслушав подчиненных, он дал указания и объявил:

- Все свободны.

Остался только Николай, остальные ушли.

Он сидел в торце стола для совещаний, напротив генеральского места. Положив руки на папку из кожзаменителя, терпеливо ждал, пока останутся одни. Толстогубое лицо оставалось внешне бесстрастным, но Арцыбашев знал, что это не так. За годы совместной работы он изучил помощника досконально. Можно сказать, выпестовал, сделал из несмышленого лейтехи человека и отменного профи. Одного из очень и очень немногих, которым мог полностью доверять. Доверять полностью в том смысле, в котором это было возможно для генерала, привыкшего подозревать всех.

Арцыбашев кивнул:

- Что у тебя?

Николай расстегнул папку, достал два листа, покрытых убористым почерком, но на протяжении всего доклада так и не воспользовался подсказкой.