Обманчивый блеск мишуры - Найо Марш

— Он не любил местных слуг, верно?

— На все сто. Он считал их отребьем, каковым они и являются. Но это ещё не значит, что он стал бы корябать всякие глупости и делать пакости. Только не Альфред Маульт!

— Вы могли не слышать о других инцидентах. Например, о “детской ловушке” в манере Мервина, расставленной на мою жену.

— Ого! Я так и думал, что тут нечисто.

— Да? Представление, последовавшее сегодня вечером, было значительно хуже. Кто-то заклинил окно в комнате полковника — уже после того, как Найджел сделал вечерний обход, но прежде, чем полковник пошёл спать. От усилий открыть окно у него начался приступ.

— Ага! Бедняга полковник. Ещё один приступ! Но уж тут Маульт ни при чем!

— А кто, по-вашему, при чем?

— Найджел. Все просто.

— Нет, мистер Смит. Не Найджел. Он закрыл окно как раз в тот момент, когда я вошёл в комнату, а затем помчался вниз по лестнице, оплакивая собственные беды.

— Значит, вернулся.

— Не думаю. Слишком маленький промежуток времени. Мы, конечно, постараемся узнать, кто именно был в той части дома после ухода Найджела. И если кто-нибудь может…

— Помочь полиции в исполнении её долга, — подхватил мистер Смит.

— Именно.

— Я не могу. Я был в библиотеке вместе с Хилли.

— Весь вечер?

— Весь вечер.

— Понятно.

— Слушайте! Все эти анонимки, мыло, ловушки — это же абсолютно безмозгло, верно? Никому в здравом уме такое и в голову бы не пришло, так? Выходит, где подходящий типаж? В этом доме — только один, да и возможности у него как раз были. О заклиненном окне я не говорю. Тут он, может, и ни при чем. А все остальное — очевидно!

— Найджел?

— Конечно! Должно быть. Мистер хлюпающий Найджел. Который каждый божий день то психует, то нет. А заодно подбрасывает анонимки и подмешивает мыло в пиво.

— С заклиненным окном мы разберёмся.

— Вот как?

— Безусловно.

— Ага! Вы догадываетесь, кто это сделал, не так ли? Ну же!

— У меня есть одна идея.

— Разумеется, блистательная, а? — подначил Берт Смит.

— Мистер Смит, — проникновенно сказал Аллен, — я никак не могу понять, зачем вы так старательно придерживаетесь в разговоре своего оригинального стиля выражаться? Если только это действительно ваш оригинальный стиль. Или это, простите, всего лишь способ самолюбования? Попытка показать, что Берт Смит действительно Берт Смит? Извините. Конечно, мой вопрос не имеет ничего общего с делом. Я не имел права его задавать, но просто не в состоянии разрешить этой загадки.

— А вы довольно странный коп, — сказал мистер Смит. — К чему вы ведёте? В какую игру играете? Нет, вы действительно очень странный.

— Ну вот! Вы обиделись. Прошу прощения.

— Кто говорит, что я обиделся? Во всяком случае, не я, верно? Да уж ладно, профессор Хиггинс. Пусть так. В нашем деле мне постоянно приходится сталкиваться с мошенничеством, согласны? С барахлом, которое пытаются выдать за классную вещь. И я знаю массу типов, которые добрались до вершины, как и я, с самого дна. Но они корчат из себя аристократов. Картавят. Принимают позы. И не проводят никого, кроме самих себя. В “Кто есть кто” они все равно лица, получившие “частное образование”, а когда теряют голову, мигом скатываются обратно до разносчиков. Это не для меня. Я есть я. Уроженец Дептфорда. Воспитанник сточной канавы. Ноя!

Он немного помолчал, хитро поглядел на Аллена и спокойно закончил:

— Беда в том, что я утратил контакт. Отстал от жизни. Прибился не к тем, вот и приходится судорожно бороться, чтобы не уронить старое знамя. Вы понимаете? Весьма вероятно, что я — тот самый “сноб наизнанку”. Ясно?

— Да, — сказал Аллен. — Вполне возможно. Это понятная и простительная слабость. У каждого из нас есть свой пунктик, верно?

— Это не пунктик! — взорвался мистер Смит и кинул на Аллена пронзительный, словно всевидящий, взгляд. — Это жизнь! Настоящая. Говорят, Георг Пятый озолотил Джимми Томаса. А почему? Да потому, что он был и оставался Джимми Томасом и ни у кого не просил за это прощения! Забудься он до такой степени, что заговорил бы без жаргона, о нем моментально бы забыли. Факт!

Мистер Смит поднялся с кресла и широко зевнул.

— Ладно, если вы закончили выжимать меня, то я, пожалуй, пойду. Я собирался утром вернуться в Лондон, но если эта погода продержится, придётся менять планы. Пока работает телефон, я тоже не останусь без дела.

Уже поставив ногу на ступеньку лестницы, он бросил Аллену через плечо:

— Не тратьте зря на меня силы. Никуда я не денусь. Идёт?

— Вы когда-нибудь служили в полиции, мистер Смит?

— Я? Коп?! Увольте! — закудахтал мистер Смит и быстро поднялся по лестнице.

Оставшись один, Аллен постоял несколько минут, глядя на умирающий огонь и прислушиваясь к ночным звукам большого дома. Наружные двери были заперты и задвинуты на засов, шторы задёрнуты. Буря давала о себе знать только глухими вздохами, отдалённым постукиванием и поскрипыванием ставней и невнятным бормотанием в каминных трубах. Слышались характерные потрескивания старого дерева, что-то охнуло в центральной отопительной системе и стихло.

Аллен привык к работе в неурочные часы, неожиданным переменам планов, недосыпу, но после того, как он сегодня утром ступил на берег Англии, все это свалилось на него в совершенно неумеренных дозах. Трой, наверное, уже спит.

Внезапно его внимание привлекло какое-то изменение в тихих звуках дома. К ним добавилось…, что? Шаги по галерее? Аллен прислушался. Ничего. Галерея тонула во тьме, однако Аллен припомнил, что у обеих лестниц внизу есть выключатели для ламп. Он двинулся по направлению к торшеру, который находился прямо под галереей у правой лестницы, постоял, прикидывая, где именно его можно включить, и протянул левую руку.

Неожиданный удар может вызвать сдвиг во времени. На какую-то долю секунды Аллен как будто снова стал шестнадцатилетним юношей, которому врезали по правому плечу крикетной битой — это вышел из себя его брат Джордж. Ощущение было удивительно знакомым, хотя шок от этого не уменьшился.

Схватившись правой рукой за ушибленное плечо, Аллен посмотрел себе под ноги. На полу валялись куски бледно-зеленого фарфора.

Онемевшую в первый момент руку пронзила дикая боль. “Господи, только бы не перелом! — в отчаянии подумал Аллен. — Это было бы уж слишком!” С некоторым усилием ему удалось шевельнуть пальцами, а немного погодя даже слегка согнуть левую руку в локте. Внимательно приглядевшись к осколкам у своих ног, он узнал остатки зеленой вазы, которая стояла на галерее на маленьком столике: большая и, разумеется, исключительно ценная ваза. Билл-Тосмен будет не в восторге.

Рука пульсировала от боли, но терпеть было можно. Аллен осторожно завёл её за борт пиджака. На время сойдёт.

Он подошёл к лестнице. Что-то метнулось по ступенькам, проскочило мимо него и скрылось в тени под галереей. Послышалось громкое кошачье мяуканье, царапанье и глухой стук. Аллен вспомнил, что под галереей есть скрытая зеленой занавеской дверь.

Секундой позже откуда-то сверху донёсся женский визг. Аллен включил свет на галерее и побежал вверх по лестнице. Рука отзывалась на каждый шаг. По коридору вихрем пронеслась Крессида и врезалась в него на полном ходу, схватившись при этом за больное плечо. Аллен взвыл от боли.

— Нет! — вопила Крессида. — Я не вынесу! Ненавижу! Нет, нет, нет!

— Успокойтесь, Бога ради! Что случилось? Возьмите себя в руки!

— Кошки!!! Они нарочно это делают! Они хотят выжить меня!

Аллен удерживал Крессиду правой рукой, чувствуя, как она дрожит. А она не только дрожала, но ещё рыдала, хохотала и отчаянно цеплялась за него:

— На кровати! — последовали дальнейшие невнятные жалобы. — Она была на моей кровати. Я проснулась и дотронулась до неё. Лицом! Они знают! Они ненавидят меня! Помогите!

Мучительным усилием Аллену наконец удалось с помощью обеих рук оторвать от себя Крессиду. В голове мелькнуло: “Слава Богу! Кости явно целы, иначе мне бы этого не сделать”.

— Спокойнее, — произнёс он вслух. — Все в порядке. Её уже нет. Она убежала. Перестаньте, пожалуйста. Нет! Не надо, — поспешно добавил он, парируя судорожную попытку Крессиды снова вцепиться в него. — Некогда, да и больно. Извините, но вам лучше посидеть на ступеньке и прийти в себя. Вот так. Правильно. Туг и оставайтесь.

Крессида скорчилась на верхней ступеньке. Она была в короткой просвечивающей ночной рубашке и походила на кокотку из кабаре, участвующую в плохой комедии.

— Мне холодно, — пожаловалась Крессида, стуча зубами.

Таймерное устройство автоматически отключило свет на лестнице, и они очутились почти в полной тем ноте. Аллен чертыхнулся и щёлкнул другим выключателем. В тот же миг, как во французском фарсе, синхронно распахнулись двери в дальнем конце галереи, впустив настоящие потоки яркого света. Слева выскочила Трой, справа — Хилари. Вспыхнул ряд настенных ламп.