Вторая линия (сборник) - Макс Фрай

Или еще лучше: я приезжаю домой и просто живу дальше, а полгода спустя обнаруживаю, что читать в очках совершенно невозможно, содрогаюсь, снимаю их и – voila! – преспокойно читаю дальше, очки мне больше не нужны, врачи – тем более, все уладилось, осталось позади, само прошло.

Но в общем я понимал, что само ничего не пройдет и врачи по-прежнему будут пожимать плечами и прописывать мне очки, все более сильные, пока не наступит момент, когда увеличительные стекла окончательно перестанут быть выходом из положения – и что тогда? Я постепенно склонялся к мысли, что надо бы понемногу покупать и копить снотворное, потому что, скажем, вены резать или из окна вниз головой у меня точно духу не хватит, и значит, следует обеспечить себе запасной выход, не требующий особого героизма.

Самолет на обратном пути попал в зону турбулентности, вибрировал как миксер, трясся, словно облака были ухабами, и моя соседка слева беззвучно молилась, а мой сосед справа с каменным лицом терзал подлокотник; я не молился и рукам воли не давал, зато с огорчением обнаружил, что совершенно не готов умереть – ни сегодня, ни завтра, ни, положа руку на сердце, двадцать лет спустя, а значит, надо заранее осваивать азбуку Брайля, ходить по дому с закрытыми глазами для тренировки или – ну что еще, что? Что?! Я понятия не имел.

Мы, конечно, благополучно приземлились. Пассажиры от облегчения дружно аплодировали экипажу, хотя, на мой вкус, посадка могла бы быть и помягче.

Дома было пусто и прохладно, я заварил бергамотовый чай с лепестками васильков, включил компьютер, и электронная корреспонденция пролилась на меня милосердным дождем. Одно письмо было от заведующего кафедрой, который любезно сообщал об упразднении моей должности с начала следующего учебного года; по правде сказать, я давно этого ждал – не то чтобы хотел, но предвидел. Другое оказалось приглашением на место заведующего плавучей библиотекой. Я перечитал его раз пятнадцать, не доверяя ни слепнущим глазам, ни все еще похмельному разуму. Убедившись, что не ошибся, тут же ответил, попросил подробных разъяснений: что за библиотека? Почему плавучая? Дескать, если это розыгрыш, большое спасибо за доставленное удовольствие, а если нет, хотелось бы узнать подробности.

Подробности воспоследовали незамедлительно, я чай допить не успел. Сухой, официальный язык ответа выгодно оттенял причудливые факты. «Благотворительный фонд». «Гуманитарный проект». «Культурные акции». «Образовательные программы». «Ежегодный маршрут предварительно планируется советом директоров фонда». А в конце приписка нормальным человеческим языком: «Да Вы лучше сами приезжайте, дорогу оплатим, познакомимся и все Вам расскажем», – и совсем уж трогательный постскриптум: «Мы очень хорошие». В глубине души я все еще считал предложение нелепой шуткой, результатом какого-нибудь причудливого пари моих бывших студентов, но все-таки отменил дела, коих, сказать по правде, было удручающе мало, позвонил в железнодорожное агентство, отписал «хорошим» о своем грядущем пришествии и поехал на собеседование – как последний дурак.

Поезд прибыл к месту назначения в половине седьмого утра, к этому моменту я кое-как встал и оделся, но толком не проснулся, поэтому не удивился, обнаружив, что меня встречают, хотя номера поезда и тем более вагона я своим потенциальным работодателям не сообщал. Мало ли что может пригрезиться человеку за полтора часа до рассвета. Диковинная пара – строгая седая дама в джинсовом комбинезоне и лохматый молодой человек в щегольском твидовом пиджаке – вполне могли оказаться персонажами моего сна и вообще чьего угодно. «Мать и сын», – подумал я, поскольку их объединяло явное сходство; впрочем, фамилии у них были разные, а выспрашивать подробности я не стал. Меня усадили в видавший виды зеленый фургончик-«ситроен», отвезли завтракать, развлекали светской беседой, явно старались понравиться и не спешили перейти к делу – так, словно вопрос о моем назначении был уже делом решенным. К десяти утра, когда мы покончили с завтраком и наконец перебрались в офис, я кое-как уразумел, что настоящего собеседования не будет, других кандидатов на это место явно нет, так что этим двоим требуется только мое согласие и несколько дюжин подписей на договорах, страховых полисах и еще каких-то документах, написанных столь непроницаемым канцелярским жаргоном, что мне захотелось немедленно позвонить адвокату, но вместо этого я подмахнул все не глядя, потому что так толком и не проснулся даже после третьей чашки кофе, да и не хотел я просыпаться, чего я там, наяву, не видел.

На словах мне объяснили: идея состоит в том, что специально оснащенный корабль должен плавать по морям, заходить в разные города, стоять там по нескольку дней и работать в качестве читального зала. Библиотека на борту пока сравнительно небольшая, но очень хорошая, много редких книг, получить доступ к которым для большинства людей затруднительно, а у нас они смогут не только почитать, но и за небольшую плату сделать для себя ксерокопии. Предполагалось также, что со временем на борту библиотеки соберется дополнительный книжный фонд, потому что читатели непременно захотят что-нибудь подарить, сделать свой вклад, вот увидите, и этим фондом можно распоряжаться как угодно – да хоть подарки делать всем желающим или, скажем, обменивать, ну, по ходу дела сами поймете, как лучше.

От меня, кроме всего, ожидали цикла популярных лекций о современной литературе, основатели фонда оказались поклонниками журнальной рубрики, которая так раздражала моих коллег по кафедре, вот уж действительно никогда не знаешь, где тебе повезет.

На судне уже имелся прекрасный, как меня заверили, экипаж, капитан – замечательный человек и опытный организатор, на досуге пишет диссертацию по антропологии, ну а чему вы удивляетесь, одно другому совершенно не мешает. Мне предоставили полную свободу действий: я мог набирать волонтеров или справляться с работой самостоятельно, приглашать для выступлений литераторов, даже брать на борт пассажиров, следовало только иметь в виду, что на корабле есть всего шесть свободных кают, зато все они в моем полном распоряжении. Я слушал все это, как ребенок сказку на ночь; однако же бумаги были подписаны, печати поставлены, оставалось только пройти медкомиссию. Упоминание о медкомиссии стаканом ледяной воды пролилось мне на сердце, но я тут же вспомнил: собственно, до сих пор основная проблема состояла в том, что врачи не могли найти у меня никаких отклонений, вот и славно, а очки директору библиотеки, пусть даже и плавучей, не помеха. Если я хотя бы год продержусь, до следующего осмотра, – какой это будет год! Девять пресных прежних жизней моих за такой год отдать не жаль.