Ожог от зеркала - Александр Доставалов

Варвара любовалась городом. Она была из Вышнего Волочка, и Тверь ей нравилась больше.

– А что за Ефим? Я его знаю?

– Должен знать. С четвёртого, рыжий такой, круглолицый. Он ещё серого бакалавра дразнил.

– Когда?

– А, ты ж молодой. Никита, расскажи, у тебя лучше получится.

Никита стоял, привалившись спиной к огромному штабелю досок. Не забывая об эхе уходящего заклятия, школяр, прежде чем опереться, проверил крепление.

– С удовольствием. – Он улыбнулся. – Фимка, знаешь, неровно дышит к пиротехнике. Ну и ещё на первом курсе оглох. Перемудрил с фейерверком. Не то чтобы совсем оглох, но кричать приходилось. Потом вроде прошло постепенно. И ещё он заикается, это с детства. – Никита снова улыбнулся воспоминанию. – А в Колледже читал серого оттенка бакалавр, ему никак цвет не давали. И мнительный такой был мужик, всё ему как-то не так. Неправильно, да не вовремя, и тоже маленько заикался человек. Конечно, пока у бакалавра не цвет, а оттенок, над ним положено прикалываться, но именно над этим никто и не шутил, уж больно он был психованный. Варька, ты ж тогда была?

– Тогда все были.

– Ну да. Весь поток. Это в большом зале шли занятия, представь.

Ярослав представил. Большой зал был аудиторией с двумя огромными дверями и шестью витражными окнами, так что до углов не докричаться. Преподаватели его не любили. Величина порождала напряжение и неизбежный гул шепчущих голосов.

– Ну вот. И наш бакалавр, которому уже кисло – не с его дикцией там читать, подозрительно всех оглядывает. Его, видно, свои настращали, и он всё время ожидал подвоха. А тут видит, возле доски нет светящихся мелков. И сразу догадался. Это нарочно, это хотят занятие сорвать, плюс личная над ним издёвка. И зашипел, чтобы не заикаться: «Где дежурный?» Тут сразу тихо стало, но все молчат. Потому как дежурный Фимка. А тот на первой парте сидит и ни хрена не слышит. Про мелки-то он, конечно, нечаянно забыл. Это сейчас он обкатался, а тогда не рискнул бы с бакалаврами шутить. Но «серенький» считает, что его слышат все и просто игнорируют. Он, соответственно, шипит громче. Тот же результат. Причем все уже тихо сидят как мыши, видят, гроза собирается. Один Ефим на первой парте ёрзает, чего-то раскладывает, поскольку ни окриков, ни тишины не замечает. В общем, явно борзеет. А соседа у Фимки и тогда не было, он вообще как-то всё время одиночкой ходил. Так бы хоть локтем подтолкнули. Тут уж наш бакалавр пасть открыл и как гаркнет: «Я п-п-последний раз спрашиваю. Где дежурный?» Фимка в ужасе подскакивает, круглыми глазами смотрит и сообщает: «Я де-де-дежурный». Бакалавр понимает, что Фимка сволочь, и спрашивает: «Где све-светящийся мел?» Фимка, чувствуя, что пропал, сообщает: «Не-не-не знаю». Тут серенький рявкнул так, что из витражей стёклышки посыпались: «Быстро найти мне мел! Быстро!!!» Фимка мухой вылетает из аудитории, все начинают ржать, бакалавр понимает, что это точно заговор, стучит указкой по столу, а помещение большое, в общем, все смеются ещё больше, друг друга переспрашивают, не всем было слышно, что они там пели, бакалавр свирепеет, и тут Фимка влетает в дальнюю дверь и кричит с порога дурным голосом: «И-и-извините, у вас мела не найдется?»

Глава 16

На полу валялось три испорченных шаблона. Четыре, развернутые в иллюстрации, замечательной стопочкой лежали на столе. Тарас, весь обвешанный файерболами – он даже перевязь специальную присобачил, – напоминал бомбардира перед последней рукопашной. Фимка, лишившийся своих запасов, был очень доволен.

Оба устали.

– Ну. Давай, Тарик. Блесни рассудком. Что там может быть ещё?

Тарас задумчиво потер подбородок.

– Ещё. Что ещё... Ещё, пожалуй, быт. Домашнее хозяйство. Быт будет на примитивном уровне. Вот этой газовой горелки, – Тарас кивнул на вновь начинающий шуметь чайник, – уже не будет. Потому как в её конструкции есть магические составляющие. Им придется разводить очаг. Ткани вот этой упаковочной не будет, – он показал на кусок прозрачной пленки, – и ещё множества простых, но нужных вещей.

– Нет, но пятьсот лет наука развивается. Могут что-то другое придумать.

– Есть ограничения, Фима. Наука имеет дело с материей, с грубой холстиной, деревом. В лучшем случае с металлом. Хоть тысячу лет работай над металлом, как ты изображение передашь? Не эстамп, а живую картинку? Я уже не говорю об эффекте полного присутствия, как на наших аренах. Это невозможно.

Фимка тёр рыжие виски. Что-то в рассуждении ему не нравилось. Тарас продолжал:

– Арен вообще не будет. Или самые примитивные, по площадке на город. И видно плохо, и всё такое. То есть, чтобы народ развлечь, надо массу зверья или людей перекалечить.

– Зрелища будут. В том или ином ка-качестве.

– Вот именно, в том или ином. А магия делает их эффективными. Центральную арену видят сразу в сорока городах. Плюс зарубежные трансляции. Эффект присутствия вообще позволяет участвовать. Можешь даже копье под рёбрами почувствовать, только деньги плати. А убери отсюда магию, что останется? Будут драться в чистом поле? Кто это увидит? Если амфитеатр, то пять-шесть тысяч. И задние – так, еле фигурки разглядят.

– Нет, Тарас, погоди.

– Что погоди?

– Ты убираешь магический прогресс, но физику или там механику п-п-переносишь на нашем уровне.

– Ну и что?

– Они тоже чего-нибудь сумели бы достичь.

– Да чего эти пеньки могут достичь? Ты ещё медицине их позавидуй. Зайди к костоправу полечиться, он тебя и не выпустит живым. – Тарас взял с полки заворотку с черничным киселем, легким нажимом свинтил верх и, сузив ладонью шарик, плеснул в кружку. Мнением хозяина он не поинтересовался. Ефим, тоже не страдавший избытком деликатности, реквизицию зимних запасов воспринял как должное и только кружечку подставил – урвать остатки. Тарас поделился домашним лакомством и налил себе добавки. Опустевшая заворотка с легким хлопком развернулась, задымилась паром и исчезла, оставив малую толику теплоты.

– Вот хотя бы, к примеру, это. – Тарас взял к примеру вторую заворотку, уже с клубникой. – Как ты всё укатаешь на зиму без самзатворов? Как хранить?

Ефим задумался. Проследил, как пример, булькнув, открылся и перелился в кружку Тараса, а затем, по справедливости, и в его. Сполоснуть после черники посуду школярам не пришло в голову. Даже тень этой мысли не зародилась в напряженно работающих мозгах.

– Не знаю. Хранили же раньше продукты. В кадушках можно. – Ефим почесал измазанным пальцем переносицу, прочертив под глазом кокетливую черничную тень. – Или в бочках деревянных.

– Ага. В ушатиках. Вытрись, извозюкался весь. А здесь... – Тарас взвесил на ладони третий пример, на этот раз вишневого киселя.