«АВИАКАТАСТРОФЫ И ПРИКЛЮЧЕНИЯ» - Николай Шуткин

«Уж не почудилось ли в звенящей тишине?» – подумалось мне.

Всматриваюсь и вижу несущийся на меня черный клубок, появившийся из-за крутого поворота реки. Черный ком, приближаясь, расстилается по льду, превращаясь в видимых невооруженным глазом собак, больших и маленьких.

«Бежать назад к самолету, – мелькнула мысль, – «стыдно, да и поздно». Отбиваться тоже нечем: не удосужился взять с собой ни пистолета, ни ракетницы, а к собакам с детства страх питаю.

Когда-то рядом с нашим домом была овчарня и охраняли овец от волков, которых в послевоенные годы был» множество, здоровенные черные Жучка и Дозор. Они имели хобби набрасываться на всех, кто мимо ехал или шел. Нес как-то я с мельницы уклунок муки и попал под их зубы. Братец с сестрой так разделали меня, что в мешке оказалось больше снега чем муки, а от фуфайки получилась безрукавка. С тех пор в самой безобидной шавке виделись мне Жучка или Дозор. А ноги сами включались на высшую скорость.

В тайге форма заставляла быть мужественным, да и под руками не было ни полена, ни куска льда чем можно было бы отмахнуться, разве снять собачий унт и запустить в сородичей. Такая свора может и унт разодрать и ноги обкусать. Машинально лезу в один карман, там ключи, в другой – печенье. Спасибо лошадям, не все съели. Бросаю печенье перед собой, но поздно. Одна белая элегантная лайка вырвалась вперед стаи, резко крутанулась на 180 градусов мордочкой к стае, разбросав задними ногами печенья, вкатилась ко мне под ноги и так грозно зарычала, оскалив белые, острые зубы, что свора собак ринулась от меня врассыпную, затем псы, хрипло рыча, двинулись снова на меня. Особенно остервенело буйствовал крупный черный пес с обвисшими, свалявшимися, грязными лохмотьями шерсти. Моя добровольная защитница успевала вращаться вокруг меня и быстро охладила пыл рассвирепевшей стаи.

Я стоял ни жив ни мертв. Дикая орда уселась на почтительном расстоянии, а белая красавица лайка ласкалась, облизывая мои руки. Я обнимал и гладил симпатичную спасительницу, узнав в ней Стрелку геолога Димы Степуры, нашего давнего друга.

Стрелка летала с нами во многие места вместе со своим хозяином и знала нас лучше, чем мы ее. Однажды Стрелка проявила настоящий героизм, обкусав медведю уши, когда косолапый предательски напал из-за завала на Дмитрия, ехавшего верхом на олене. Олень был убит наповал, а Диму медведь подмял под себя и загрыз бы, не окажись рядом надежного друга Стрелки. Она яростно сражалась с огромным зверем, пока Диме не удалось высвободить левую руку, достать наган и разрядить обойму в людоеда. От той встречи у Димы осталось на память слабое заикание. Сейчас его коренастая фигура маячила рядом с Володей Трутневым, и они озабоченно наблюдали за собаками, собравшимися из разных партий в стаю и принявшихся озоровать. Тогда-то и попал я им под руку, а может – лапу.

Оправившись от испуга, стараясь показаться храбрым, подхожу к геологам, где идут горячие дебаты с Трутневым. Тепло здороваемся, на миг прерывая споры.

– Вот полюбуйся на этих друзей, – говорит Трутнев, – нет чтобы сразу везти лошадей с Лямны на Немуй, так нет, сначал перетащи их через перевал, выгрузи на Авлаякане, потом снова мучайся грузи и снова карабкайся на перевал! Это ж издевательство!

– Братцы, вы повезете совсем другие партии, а лошади у них свои. Наши белые и трудяги, а их гнедые и лодыри, может быть. Улавливаете разницу? – убеждал нас Степура.

«Грузить третий раз за день лошадей – хлопотное дело, – думал я, – но с другой стороны Дима прав: менять, не глядя, лошадей, никто не согласится. Возмущайся, не возмущайся, а грузить надо».

Мы находились в месте впадения реки Авлаякан в реку Маймакан. Впереди слева поблескивали грандиозные вершины горы 2264 метра. Великолепное сооружение природы, упершись вершинами в синее небо, устрашающе свисало над нами отвесными скалами. От горы веяло холодком. Жутко смотреть на гору снизу и неприятно сверху. Летишь над ней на высоте 2700 и сердце замирает – лыжи проходят буквально рядом с разломами скал вершины. Что-то не то в измерениях высот – уж больно большая разница в показаниях истинных высот по прибору.

– Есть ли какая живность на этой горе? – спрашиваю Диму.

– Сейчас узнаете, – улыбается начальник партии.

Из-за поворота реки Маймакан показалась упряжка лошадей.

– Обед прибыл, – поднимая ведра с пахучим горячим мясом, объявил бородатый кучер. – Отведайте архарчиков вон с той горы, – показывая на скалы, улыбался приехавший геолог.

– Как же вы их заарканили? – спрашиваю его.

– Трудное дело, собаки помогли выгнать на дистанцию выстрела. Летом на горе холодно даже в фуфайках.

За год убил всего нескольких старых баранов, молодняк и ярок не трогали, так что фауну не нарушили – действовали по-хозяйски, – рассказал геолог.

Мы похвалили рачительных таежников и принялись уплетать жирные куски дикой баранины. Собаки крутились рядом дожидаясь заветной косточки. Мы с Трутневым тут же за обедом обсудили детали полета через перевал и место посадки на реке Немуй.

Вторые пилоты занялись погрузкой лошадей, которые ни на хитрости, ни на сладости не поддавались. Начинался второй час борьбы нервов. И тогда мой второй пилот Иван Курьятов схватил жердину, бросился за непослушной лошадью, пытаясь ударить ее побольней. Кобыла была привязана веревкой к сосне и убегала от Ивана по кругу, с перепугу быстро набрала скорость обозлилась увидя дубину Ивана. Иван быстро сообразил, кто за кем гонится, бросил жердину, упал на лед и покатился под самолет. Лошадь тоже упала на скользком льду, вытянула шею, оскалив зубы, норовя кусануть Ивана за штаны. Кобыла заскользила вслед за Иваном под крыло самолета, больно ударилась о кронштейны подвески закрылков, дико заржала, опрокинулась на спину, лягнула задними ногами так, что от закрылков клочья полетели. Все, наблюдавшие потешную сцену, громко смеялись, позабыв обо всем на свете. Хохотал и я, пока кобыльи копыта не показались в пробитых дырах нового закрылка. Иван бежал к лесу, лошадь за ним, а ветер трепал на крыле обрывки перкали.

«Вот так загрузились! Если каждая лошадь разломает по закрылку, то к концу месяца летать будет не на чем», – с грустью думал я.

Окончательно выбившись из сил, нам удалось заманить в самолет двух лошадей, а одного норовистого мерина бросили на произвол судьбы. Позже Юрий Бойко пытался вывезти мерина на вертолете и потерпел неудачу. До поздней зимы одичавший мерин бродил по тайге с сильно отросшими копытами, по рассказам оленеводов, а потом исчез невесть куда.

В тот злополучный день мы с Иваном колдовали над закрылком, а геологи продолжали бросать в самолет спальные мешки, палатки. Кое-как затолкнули черного пса и серого полосатого кота. Под конец усадили с этим разношерстным сбродом худощавого, маленького роста сопровождающего с древним ружьишком. Смотрю на притихшего сопровождающего и думаю: «Взбунтуются лошади – он с перепугу из самолета выпрыгнет», но говорю ему ободряющие слова. Ивана клеклый вид мужичка тоже озадачил и он спросил его: