Отрочество - Сусанна Георгиевская

Опрокинутое, повернутое к потолку лицо мчащейся по кругу девочки казалось Дане странно знакомым и милым. Сдвинув брови, он заглядывал в приоткрывшуюся дверь, мучительно стараясь припомнить, где он видел это лицо. Он присел на корточки, отчего еще шире распахнулась перед ним перспектива комнаты. Там в глубине были маленькие подмостки. У подмостков сидели три девочки и два мальчика. У рояля стояла учительница, повернувшаяся спиной к двери. Ее талия была перехвачена широченным поясом, ноги обуты в туфли на высоченных каблуках.

Руки учительницы взлетали из белой пены кружевных манжет. Она нагибалась к пляшущей девочке, притопывала высокими каблуками и хлопала в ладоши. Должно быть, ей казалось, что чем сильнее она будет топать и хлопать, тем больше будет радоваться девочка, глядя на ленту.

Очевидно, это и в самом деле помогало.

Девочка смотрела на ленту все восторженнее, и лента все выше взвивалась над головой, над плечами, над худенькими руками. И вдруг коса у девочки расплелась, и по одну сторону головы взметнулись распущенные волнистые волосы. К сожалению, по другую сторону торчала все та же туго заплетенная обыкновенная косичка.

Даня с Сашей все еще стояли, согнувшись, у дверной щели.

Но вот Саша, видно, устал. Он выпрямил затекшую спину, снял руку с Даниного плеча, и Даня, потеряв равновесие, вкатился кубарем в зал.

Первое, что увидел Даня, была пианистка, забывшая от неожиданности опустить на клавиши руки.

— Извините… — сказал он растерянно и стал отряхивать пыль с колен.

— В чем дело? — удивленно и сердито спросила учительница танцев.

— Это я нечаянно… не нарочно… — бормотал Даня.

Но тут дверь раскрылась, и в зал, все время кланяясь, вступил Саша. Он пришел выручать товарища.

— Простите, — сказал он вежливо. — Мы… мы не хотели мешать. Но мы стояли у двери, и нам до того понравилось…

Учительница смягчилась, глядя на серьезное, розовое от волнения лицо незнакомого мальчика. Она удовлетворенно кивнула головой.

— Ты, повидимому, имеешь в виду финал? То место, где девочка кружится с лентой? — сказала она и, с трудом сдерживая улыбку, стала разглядывать этих неожиданно ввалившихся в комнату ценителей балетного искусства.

— Да, да, конечно, — быстро сказал Саша, — это самое… гм… финал!

Тем временем Даня понемногу пришел в себя.

— Финал! — повторил он хрипловатым баском.

И вдруг к ним подошла девочка. Она уже заплела косу, но бумажная лента все еще была у нее в руках.

Сам этого не ожидая, Даня спрятался почему-то за плечо Саши.

— Это ты? — сказала девочка, приподнимаясь на цыпочках и заглядывая через Сашино плечо. — Куда же ты пропал? Папа, честное пионерское, достал для тебя еще две сковородки и ступку с пестиком. Сковородки старые, а ступка и пестик еще совсем хорошие. Папа взял их у своего товарища. Тот даже сначала не хотел отдавать.

Даня вспомнил. Щеки его залились багровым румянцем.

— Замечательный пестик, ну честное слово! — убежденно продолжала девочка. И, заметив, что Даня до того покраснел, что едва не превратился в вареную свеклу, добавила не без жестокого удовольствия: — Нет, ты знаешь, до того тяжелый, что я даже два раза вбивала им гвоздики в капитальную стенку.

— Ладно, как-нибудь заверну, — переводя дыхание, ответил Даня.

— Заверни, — сказала девочка.

Учительница хлопнула в ладоши:

— Начинаем!

Дане и Саше пришлось уйти. Они шли, а за их плечами опять раздавалась музыка. Или, может быть, это был только след музыки, оставшийся в воздухе? Ведь остается же след от дыма погашенной папиросы…

С удивлением и любопытством разглядывал Саша притихшего Даню. Тот шел, опустив голову. Но губы у него слегка шевелились. Должно быть, он мысленно разговаривал с кем-то.

Они поднялись по лестнице, свернули вправо и достигли конечной цели своего путешествия, то-есть раскрытой двери библиотеки.

Старушка-библиотекарша, в пенсне и мужской рубашке с галстуком, серьезно и доброжелательно выслушала Даню.

— Заполните требование, товарищ, — сказала она, поправляя пенсне. — Мы постараемся достать нужные вам книги по межбиблиотечному абонементу. Через три дня прошу вас заглянуть.

«Заглянуть?!» Он заглянет.

— Спасибо, через три дня как из пушки! — дрогнувшим голосом сказал Даня.

И, присев к столу, стал под Сашиным руководством заполнять длиннющие листки требований.

Подумать только: последней время все только и делают, что называют его на «вы»! Ему достанут краткий курс истории археологии прямо из центрального отделения Публичной библиотеки имени Салтыкова-Щедрина!

Да, да, он заглянет сюда. Мало того: он соберется с духом и как-нибудь, невзначай завернет и туда — за сковородками и ступкой.

Конечно, сбор уже кончился. Но ведь стране всегда пригодится металл. Металл — это дело хорошее. Очень даже хорошее. Он в индивидуальном порядке сбегает на Охту, на базу, и сдаст дополнительно.

А может, и она пойдет?

Все может быть… Если счастье захочет, оно возьмет и, не спросивши, свалится прямо на голову человеку.

Глава VII

Легко сказать: «Я как-нибудь заверну». Но попробуйте-ка заверните! Не так-то, оказывается, легко «заворачивать»!

Раз десять Даня уже подходил к знакомой парадной и, вздыхая, перечитывал надписи на картонке, раскрашенной цветными карандашами.

«Полковник Чаго — два раза», — бормотал он беззвучно и поднимал руку к звонку. Но тут решимость оставляла его. Он выбегал обратно на улицу, чтобы без оглядки зашагать домой.

Хорошо еще, что дел у него было множество и он не мог долго думать обо всех этих сковородках, ступках, пестиках, которые так и лежали понапрасну в кладовке полковника Чаго.

Как выяснилось недавно, для того чтобы стать исследователем, надо было уметь спускаться по отвесным склонам на канатах.

Подвесив веревку к потолку ванной комнаты (к тому самому месту, где торчал ржавый крюк от бывшей лампы), Даня начал ежедневно упражняться в лазании. Мать, обнаружив веревку, срезала ее и спрятала в самый дальний ящик шкафа.

Занятия с Зоей Николаевной приобрели для Дани особый смысл. Пожалуй, ему бы так и не удалось закалить себя для участия в будущих экспедициях, если бы не старшая вожатая: надо отдать ей справедливость, требовать с человека она умеет!

Теперь, встав утром, он первым делом вытаскивал из-под шкафа гантели и гири. Мать в ужасе наблюдала, как ее сын с отчаянным выражением лица низко приседает и тут же смаху высоко подпрыгивает перед открытой форточкой.

— Он что-то затеял! — тревожно говорила она отцу.

— Успокойся, мать! Это полезно.

Что касается подготовки к научной работе, то тут дела шли если и не блестяще, то, во всяком случае, хорошо Даню даже не охладило то, что археология оказалась попервоначалу наукой «каменной». Его не охладило, что именно с камней, а не с продолжения увлекательного рассказа о раскопках начались для него занятия кружка.

В Киме не было ни веселой дерзости Озеровского, ни спокойной, умной доброты и огромного опыта Елены Серафимовны. Ким был сдержан и сух. Но его любовь к своему делу была любовью подлинной, и этого не могли не чувствовать ребята. Серьезность и скрытый жар, с каким относился молодой археолог к своим обязанностям учителя, подкупали слушателей кружка.

Даня стал частенько забегать в музей не только в часы занятий. Он помогал Киму сортировать камни, привезенные из последних экспедиций, и регистрировать их, помогал отбирать экспонаты для выставок и для работы школьных кружков.

Кладовая отдела археологии была похожа на заднюю комнату библиотеки, не слишком большая и вся уставленная поднимавшимися до самого потолка стеллажами. Только вместо книг на полках стояли и лежали какие-то ящики и папки, занумерованные, как библиотечные книги. На каждой папке и каждом ящике белела наклейка с шифром.

Ким поглядывал на Даню с мягкой, понимающей усмешкой и время от времени одобрительно кивал головой: должно быть, он и сам считал, что богатство кладовки и ее образцовый порядок могут вскружить голову любому новичку. Ловко и быстро поднимался Ким по ступенькам стремянки. Даня подавал ему и принимал от него ящики и ящички с камнями.

Раз! — и удивительные, тонкие и очень сильные руки Кима аккуратно ставили на верхние полки стеллажей длинные картонные коробки.

Бесшумно и быстро спустившись вниз и поглядев на Даню, он будто невзначай распахивал перед ним створки шкафов. Их полки были аккуратно выстланы ватой. В вате, рядком, как куриные яйца в инкубаторе, лежали камни почти одинаковой величины. Одни — темнокрасные, другие — аспидно-серые, третьи — черные. При свете лампы без абажура, спускавшейся с потолка кладовой, камни мягко мерцали покрывшими их поверхность плоскими кристалликами.