Капитан Удача - Людмила Белаш

Любопытно, что именно лингвоук обозвал «милицией»? Церковное ополчение? а может, патрульную службу белодворской инквизиции?.. Либеральный мир, однако.

Форту было поразительно другое — как поклонение воображаемым туанским прелестям сочетается у федералов с боязнью, что туанцы их завоюют. Обожание всего туанского непринуждённо уживалось с убеждением, что на ТуаТоу поголовная зомбизация, и там инкубируют послушных одинаковых людей, охваченных одной идеей — поработить нас. И никаких мук противоречия, сплошное расщепление ума! Оглянись и посмотри — мы всё охотнее перенимаем их моды, копируем их походку и язык из одних гласных, их раскраску лиц.

Только попав сюда, Форт в полной мере понял, кому подражают самые большие модники Сэнтрал-Сити. Эти песни с хоровыми стонами, эти нарисованные глаза до висков, эти буквы на стенах, означающие неизвестно что... Почему-то он не ожидал увидеть в автономиях граффити на линго и рубашечки в стиле централов.

«Да что граффити — они даже не представляют, как мы выглядим! Мы нужны им лишь для сбыта товаров. Но почему тогда наши дуреют по ним, как будто угодить хотят? потому что они гегемоны и сильнее нас?.. Может быть, нас уже завоевали, а мы того и не заметили?..»

— Красноверцы — секта нечестивцев, — по лицу солдата промелькнули шевелящиеся тени-лучики. — Они молятся солнцу, открывают тело и купаются в озёрах. И много ещё мерзостей творят; мне говорить о них противно.

— Льешская секта? — Форт отметил про себя, что семантический анализатор мозга неплохо пополняет память уточнёнными формами слов и предложений. Пусть лингвоук ненадёжен, но речь Муа по синтаксису должна быть правильнее, чем у льешей. Если учиться говорить, то не на языке манхла.

— О, вовсе нет! Льеши хоть и презренны, но держатся милостивой белизны. Тем непристойнее видеть это, — Муа пальцем указал через плечо. — Велите ей привести себя в общественно приличный вид. Хотя это ей не поможет. Манеры — не платье, не сменишь. От родовой горячки повреждаются в уме, но не настолько же! Нет таких добрых милиционеров, чтобы за болезнь простили явное бесстыдство...

— Она больна? Ты уверен?

— Кажется, да.

— Это опасно?

— Не слишком. Всё-таки, господин Фойт, есть смысл свернуть и оставить их. Для чего вам лишние заботы?

— Нет. Никаких задержек, — выродок начал подъём, поскольку приближались горы.

Форт следил за альтиметром. На «молики» шкала была проградуирована до трёх лиг; видимо, выше катерок не забирался. В лиге двадцать делений-стадиев, значит, нельзя подниматься больше, чем на 2 и 4/20 лиги. А с какой отметки у туанцев начинается высотная болезнь?

— Муа, кабина катера герметизируется?

— Нет, господин Фойт.

— Плохо. Кислородные приборы есть? маски с подачей кислорода?

— А зачем?

«Что значит — не пилот, — подумал Форт с досадой. — Поднять тебя разок на пять-шесть километров, сразу понял бы, зачем».

— Ты на высоте летал?

— О да. На большом лайнере.

«То есть в закрытом салоне, где стабильное давление и содержание кислорода. Такому час толкуй — не въедет».

— Короче, если начнёт во лбу ломить или живот пучить, сразу скажешь мне. Одышка будет — говори немедленно. Не стой, лучше сядь и держись за что-нибудь.

Он направил катер в седловину между острыми вершинами. 1 и 12/20 лиги, терпимо. Затем понижение, скалистая долина — и вновь поднятие, горы встают изломанной стеной. Из-за манёвров маршрутная скорость заметно упала. Наблюдая за картой, он определил, что изогипсы здесь обозначаются тоновыми переходами, но численный интервал между горизонталями оставался неизвестным. Пришлось сличить показания альтиметра при переходе из тона в тон, пролетая близко к поверхности. Трудно сказать, как понравились Муа воздушные ямы. Спящих автомат оградил лапами, чтоб их не катало по полу.

Присматриваясь к действиям выродка, Муа успокаивался. Фойт спешит, но не в безлюдье, а в плотно населённые места. Безопасней улететь с планеты регулярным рейсом, а не на корабле, тайно севшем в Буолиа. Хотя трудно сказать наверняка, что значил «отъезд», упомянутый в переговорах робота с орбитой, но за горами Аха выродок не сможет распоряжаться пленником столь бесцеремонно, как сейчас. Он высаживался в Буолиа не за живым товаром... это обнадёживает.

Перевалив последний хребет, Форт заставил катер зависнуть в пяти стадиях над отметкой «О» и переключил экран с локационного режима на световой.

Открывшееся зрелище потрясло его. После глухих нагромождений гор и пустынной немоты бескрайней Буолиа вид речной долины был так грандиозен, что едва помещался в сознании. Ночь ещё властвовала здесь, рассвет едва занимался — полосу робко осветившегося горизонта закрывали горы и тучи, сеющие остатки дождя на каменные склоны. Но даже спящий, обжитой регион был необъятным огненным полем из бесчисленных белых, жёлтых и голубоватых звёзд, то кучно сливающихся в созвездия, то мерцающих россыпями и цепочками. Огни-звёзды двигались по дорогам, плыли по руслу реки, реяли в воздухе; звёздное пространство уходило в беспредельную даль тьмы, и казалось, что, сколько ни лети над ним, оно не кончится. Словно небо отразилось на земле, как в зеркале.

«Цивилизация! — с невольным уважением подумал Форт. — Да их тут миллионов сто, этих туанцев. И мне надо туда нырять!..»

— Xamuc, — не сказал, а выдохнул Муа, завороженно глядя в экран. — Великая Река.

— Очень большая?

— Самая большая, — Муа презрительно скосился на невежду. — Её зовут Мана-Киут, Госпожа Вод, или Ала-Исалиут, Ось Автономий. Если вы скажете, в какой город вам надо, я покажу, где он.

— Ни в какой. Сначала нужно укрыть катер в незаметном месте.

Форт выглянул наружу. Катер стоял в лесистой лощине; мохнатые деревья слабо колыхали тяжело висящими ветвями; вдали между деревьями осторожно ходил автомат, шурша лапами по серым опавшим иглам. Небо ещё сеяло водяную пыль, и морось смачивала протянутую ладонь тихо, как холодный пар. Без шагов автомата — полная тишина.

Лес. Живой лес. Как это странно после пустыни — и после космоса, где растения можно видеть разве что в оранжереях...

— Птицы у вас есть?

— Летучие?

— Ну не ползучие же...

— Есть... их мало, они очень дорогие.

— Что так?

— При Буре, говорят, сгорели в воздухе. Красноверцы их на голых местах рисуют... вот таких, — солдат начертил пальцем на поручне крылатую галочку.

Нечто вроде того, что нарисовано у Эну на ступнях. Туанцы, как заметил Форт, очень любили себя украшать — вот, даже у солдата на щеке метка жемчужная.