Исповедь души - Лайза Рени Джонс

– Будет сделано. – Помолчав, Блейк добавляет: – Все образуется, Сара. – И кладет трубку.

Я, кажется, не могу заставить себя пошевелиться. Прикрываю глаза и прячу лицо в коленях.

Крис не произносит слов утешения, и я этому рада. Он интуитивно понимает, что сейчас я не хочу никаких слов. Не в них дело. Мне надо просто минуту помолчать, чтобы успокоить темное нечто, поднимающееся у меня в душе, пока оно не обрело названия. Мне просто нужна… минутка.

Потом руки его ложатся на край ванны передо мной.

– Посмотри на меня, Сара. – Тон его – чистейшее доминирование и властность, и это задевает во мне какую-то струну и заставляет вскинуть на него глаза.

– Хватит. Прекрати.

Я моргаю.

– Что?

– Страх овладевает тобой и разрывает изнутри. Если ты думаешь, что я буду сидеть и смотреть, как ты делаешь это с собой, то ты совсем меня не знаешь.

– Это не страх, – возражаю я.

– Это страх. Сосредоточься на том, что способна контролировать. Именно это я имел в виду, когда говорил о границах в самолете. Ты должна знать, что конкретно можешь подчинить своей воле, и не тратить энергию на то, что не можешь, иначе оно высосет из тебя все силы, вот как сейчас.

– Мы говорим о возможном обвинении в убийстве и…

– Не будет никакого обвинения. Полиция просто собирает доказательства против Эвы, которые позже не позволят ей использовать в качестве защиты. И ты далеко от Сан-Франциско, где тебе пришлось бы гораздо тяжелее.

Я перехожу в глухую оборону:

– Дело же не только в обвинении в убийстве. Гораздо важнее то, что Элла в беде. Я чувствую это… как чувствовала тогда, что Ребекка мертва. – Я давлюсь на последнем слове, не в силах его выговорить.

– И твое беспокойство ей поможет?

Я изумленно смотрю на него. Тон его такой невозможно холодный.

– Не могу поверить, что ты это говоришь! Я не перестану беспокоиться об Элле.

Он приседает передо мной на корточки, и меня пленяет его повелительный взгляд.

– Я не прошу тебя не беспокоиться. Я прошу посмотреть в лицо этому беспокойству и положить его в тот же ящик, в который положила своего отца и Майкла. Потому что оно стоит твоих страданий не больше, чем они.

Эти его слова как удар в грудь. Страх и отрицание всегда были моим ядом. Когда я чего-то боюсь, я отрицаю. Но не могу отрицать того, что происходит сейчас, и не знаю, что с этим делать. Да, отец с Майклом засунуты в ящик, но крышка еще так недавно запечатана, что я не уверена, получится ли у меня.

– Мы наймем лучших из лучших для поисков Эллы, – обещает Крис уже помягче. – И я тоже сделаю все возможное. Но ты должна сосредоточиться на том, что можешь контролировать, а не на том, чего не можешь. – Он проводит пальцем от моей щеки к уху, и я покрываюсь «гусиной кожей», как будто он гладит меня везде. – Это мы атакуем проблемы, а не они нас. И делаем это вместе.

Я заглядываю в глубину его глаз и вновь ощущаю эту, уже знакомую и вполне ощутимую, нашу с ним связь. Она струится по мне как лунный свет по заливу, мерцая и искрясь в душе, рождая покалывающее тепло. Я глубоко вздыхаю и осмеливаюсь признаться, что мои страхи сделали меня слишком уязвимой, слишком легкоранимой. Крис помог мне спрятать прошлое в этот пресловутый ящик и запечатать. Он как добрый волшебник сделал такое возможным.

– Я люблю тебя, Крис. – И мне нравится, как легко мне произносить эти слова, ничего не опасаясь.

– Я тоже люблю тебя, детка. Мы со всем разберемся, обещаю. Все в наших силах, поверь.

Я протягиваю руку и мокрыми пальцами глажу его по лицу.

– Ах, мой прекрасный, талантливый художник. Все в твоих руках, и так было всегда. – Я завидую ему, но приятно сознавать, что и я уже на этом пути, и мне нравится, что не приходится делать это в одиночку.

Он ловит меня за запястье. Глаза его искрятся, соблазнительный изгиб губ намекает на улыбку. Мне нравится вызывать у него улыбку.

– Прекрасный художник?

Теперь он заставляет меня улыбнуться.

– О да.

Некая сексуальная смесь жара и озорства просачивается ему в глаза, предупреждая, что меня ждет какой-то восхитительно порочный сюрприз, прежде чем он поднимает мою руку, прижимается губами к ладони и обводит языком. Я тихо вскрикиваю от этого неожиданного, невозможно эротического действа, а он отклоняется назад, проводя моей мокрой рукой по своей шее, и встает.

Закусив губу, наблюдаю, как он снимает брюки, и даю себе зарок чаще называть его прекрасным, если такова моя награда. Крис и сам не сводит с меня глаз, и когда он, сбросив с себя последнюю одежду, выпрямляется, великолепный в своей наготе, мои глаза буквально пожирают его. Он такой твердый. Везде. Мне нравится, какой он твердый. А мне сейчас жарко, хоть вода уже остыла, но какое это имеет значение?

Он ступает в ванну и тянет меня вниз, чтобы мы лежали боком, лицом друг к другу.

– Твои швы намокнут, – предупреждаю я, дотрагиваясь до повязки на руке.

– Мне сказали, что через сутки уже можно мочить. – Он кладет ногу поверх моей и устраивает свою возбужденную плоть в колыбели моих бедер. – Занималась когда-нибудь сексом в ванне?

– Нет, никогда.

Он начинает игриво дразнить сосок пальцем.

– Я тоже.

Я делаю удивленные глаза.

– Значит, я буду у тебя первой. В известном смысле, конечно.

Он тянет меня на себя и приближает свои губы к моим.

– Ты первая во многих вещах.

Я улыбаюсь и тихо стону, когда он прижимается тазом и плавно входит в меня. Я резко втягиваю воздух в ответ на глубокие толчки, погружающие его на всю длину; потом он затихает и пристально смотрит на меня.

– Насчет тех границ. Ты обнаружишь, что со мной их нет.

– Не помню, чтобы просила о них, – дерзко парирую я.

Он переворачивается на спину, и я оказываюсь сверху.

– Прокатись на мне, детка.

Это один из тех редких случаев, когда он позволяет мне быть наверху, отдает мне контроль, а учитывая, каким пьяняще возбуждающим я нахожу его превосходство, я удивлена, как сильно мне это нравится. Глаза его ощупывают мое тело, и сладострастный взгляд из-под отяжелевших ресниц говорит, что и ему такое положение вещей нравится.